История тишины от эпохи Возрождения до наших дней - Ален Корбен
По мнению Аристотеля, молчание всегда вознаграждается. Сенека считал его непременным качеством мудреца. Молчанию посвящены многие из максим Публия Сира. Он был убежден, что «следует молчать, если слова ваши уступают в весе молчанию».
А Дионисий Катон полагал: «Нет никакой опасности в молчании, напротив — опасно говорить».
Позже точка зрения, согласно которой молчать намного безопаснее, нежели говорить, имела много сторонников. В основе ее лежит придворный этикет. Уверенность в том, что слово представляет опасность и тот, кто его произносит, идет на риск, коренится, прежде всего, в запретах и нормах, регулировавших жизнь придворного общества. Неслучайно наиболее значимые тексты XVI–XVIII вв. подчеркивают особую ценность молчания, отражая тем самым феномен, которому посвящена книга Норбера Элиаса «Придворное общество», и вписываясь в рамки социальной модели, для которой характерен перенос социальных норм с внешнего плана на внутренний.
Помимо трактата Бальлассаре Кастильоне «Придворный», получившего широкое хождение, книга Бальтасара Грасиана с тем же названием — собственно, главным образом она — дала придворному обществу эталон в области искусства молчания. В сочинении Кастильоне важность умения молчать подчеркивается неоднократно. Он советует придворному не быть чересчур болтливым. Бесцеремонно вмешиваться в беседу в присутствии человека с более высоким титулом, пока он не обратится к вам, — значит навлекать на себя опасность. В таком случае знатная особа зачастую игнорировала непрошеную реплику, чтобы унизить человека, осмелившегося без приглашения вступить в разговор. Придворный всегда должен как следует подумать, прежде чем высказать то, что у него на уме. Словоохотливые люди быстро начинают слыть при дворе «глупыми и косными». Произнести фразу можно, лишь тщательно взвесив все обстоятельства: оценив место, где происходит беседа, и выбрав подходящий момент, чтобы к этой беседе присоединиться, причем необходимо не забывать о скромности. В ходе разговора требуется и молчать, и вставлять реплики вовремя, чтобы позволить высказаться остальным, а также «надлежащим образом обдумывать свою речь»[212].
Иезуит Бальтасар Грасиан в своем трактате «Придворный», переведенном на французский язык в 1684 году, развивает мысль о тактике взвешенного молчания, которое он называет «священной обителью благоразумия», то есть речь идет о сдержанности и чувстве меры. Умному человеку надлежит иметь самообладание. Здесь явно просматривается влияние Сенеки и Тацита, а также испанских максим, популярных в то время. При встрече с незнакомцем нужно в первую очередь «исследовать почву», присмотреться к нему. Не следует постоянно говорить о себе, и важно избегать разного рода жалоб. Однако главное — «сдерживать желание пустословить, необходимо уметь слушать».
Общаться означает прикоснуться к миру другого человека, и это настоящее искусство, это «школа, где приобретаются знания и вежливость»; в процессе общения выявляются сильные и слабые стороны человека[213]. «Стоит только вам вознамериться взять слово, как вы ставите себя в уязвимое положение и подвергаете опасности быть уязвленным». Вот еще более радикальное убеждение Бальтасара Грасиана: «Никогда не заводите речь о делах, каковые намерены совершить; вещи, подходящие для обсуждения, непригодны к исполнению». Человеку осмотрительному лучше молчать, ведь он рискует сказать правду.
Разумеется, в «священной обители» молчания вполне могут укрываться глупость и недалекий ум; людям бездарным выгодно помалкивать, поскольку в этом случае вокруг них «создается ореол таинственности». Кроме того, лучше воздерживаться от разговора, так как открыть душу нараспашку значит уподобиться «распечатанному письму». В этом отношении Грасиан принципиален и строг: «Взять слово — все равно что начать диктовку собственного завещания...» В ту же эпоху, примерно в одно время с трактатом Грасиана — между 1630 и 1674 годами — появляются еще несколько сочинений, посвященных искусству молчания и дающих указания французским галантным и разумным собеседникам. Однако книга Бальтасара Грасиана по-прежнему остается для всей Европы, по словам Марка Фумароли, авторитетным наставлением в изысканных манерах. Этот трактат подчеркивает необходимость умалчивать об определенных вещах, чтобы не выставлять себя на посмешище словом, произнесенным не к месту. Вдобавок, как замечает Фумароли, искусство молчания позволяет заинтриговать окружающих и «возбудить в них интерес и любопытство к собственной личности, вызвать изумление»[214]. Одним словом, овладение навыком предусмотрительности, prudentia, — задача не из легких.
Этой традиции трактовки светских манер придерживаются многие авторы моралистических сочинений XVIII века. И нужно отметить, что в ту эпоху искусство беседы приобретает огромное значение. Оно состоит в чередовании внимательного молчания и пространных высказываний, во время которых, впрочем — как отмечает Монтескье, — собеседник едва ли слушал вас. «Молчание, — пишет Ларошфуко, — самая верная тактика для тех, кто не уверен в себе». И добавляет, что человек не слишком склонен говорить, если тщеславие не подталкивает его вставить реплику. По выражению Ларошфуко, «говорить — это искусство, и в равной степени искусством является молчание». Так, философ различает молчание красноречивое, молчание насмешливое и исполненное почтения. В любом случае всегда лучше оставаться в позиции слушателя и не спешить вступать в беседу. Кокетки и старики больше, чем прочие, ценят в собеседнике умение молчать, поскольку сами склонны к нескончаемой болтовне. Вот что пишет мадам де Сабле: «Болтливость — большой недостаток как в деловом разговоре, так и в светской беседе; если удачно сказанное — кратко, оно удачно вдвойне, и лаконичностью достигается то, что часто теряется при избытке слов»; «способность исследовать, что у собеседника за душой, и при этом не дать ему понять, что за душой у вас самих, указывает на бесспорное превосходство вашего ума»[215].
Господин де Монкад отмечает, что, «если бы люди говорили лишь толковые вещи, в мире настала бы тишина»[216]. Лабрюйер в свою очередь утверждает, что любители азартных игр имеют обыкновение хранить во время партии «глубокое молчание», что объясняется высокой в этот момент концентрацией внимания, на какую они неспособны в обычных обстоятельствах[217]. Дюфресни с юмором описывает появление нового человека в придворном кругу: «Он замер в неподвижности и не произносит ни слова. “Это сама мудрость”, — отзываются о нем. И вполне справедливо, ведь в его скромности и молчании действительно есть мудрость. Вымолви он хоть слово и соверши хоть какое-то действие, все сразу догадались бы, что он глупец»[218].
В 1771 году выходит в свет книга, получившая огромную
