Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном - Евгений Германович Водолазкин
Насыр попробовал вспомнить сон, но тот распадался на бессмысленные цветные лоскуты, оставляя чувство легкого сожаления и почему-то огромного облегчения.
Ну и ладно, подумал Насыр, выключил дворники, аварийку и поехал домой.
Его там очень ждали.
Алексей Сальников
Свет звезд
— Пе-е-еть птицы переста-а-али, све-ет звезд коснулся крыс! — негромко, но очень красиво тянет девичий голос, и Чеев с удивлением оборачивается и на неожиданное окончание строки в известной песне, и на то, как симпатично все это исполнено.
Не он один смотрит на вокалистку — многие в автобусе, что везет их до самолета после семичасовой задержки рейса, косятся: кто-то недовольно, кто-то устало, кто-то все же слегка улыбается.
— Даша, ты задолбала своими крысами, — говорит одной школьнице другая. — Первый раз это было смешно, второй, но сколько уже можно?
Ту девочку, что упрекает певицу, поддерживают еще несколько подружек.
Чеев ловит себя на том, что наблюдает за ними с усмешкой умудренного жизнью взрослого человека, хотя сам, двадцатиоднолетний, вряд ли старше их больше, чем лет на пять. Но недавнее расставание, командировки, съемная квартира, работа в местной газете, где вокруг одни сплошные старички с болячками, разводами, детьми и внуками, — и вот уже у него чувство, будто он сам разве что не рожал.
Снаружи автобуса темнота, и не зима, а прямо зимища, всё в снегу, внутри — духота от печек и тесноты, да еще и коллега накатил в ожидании, стоит рядом, и Чееву плохо в данный момент, но хорошо в перспективе, потому как места у них в разных частях салона. Автобус движется медленно-медленно и долго-долго. Один из пассажиров, примечательный тем, что поминутно раздраженно вздыхает, будто только он один из всех настрадался, а остальным такие приключения все равно что аттракцион, не выдерживает и предсказуемо шутит. Причем, еще до того как произнести остроту, заранее озирается, ища моральной поддержки:
— Походу, прямо так до Москвы и доедем! А?
Никто его не поддерживает, и нервный пассажир недовольно ерзает, отчего создается впечатление, будто он заперт не только внутри транспорта, а еще тело для него все равно что застенки, пассажиру тесно внутри себя и одиноко. Чееву тоже невесело, но все же, очевидно, не до такой степени. Его отчасти интересуют люди вокруг: в полет затесались парочки влюбленных, жмущиеся друг к другу, тогда как все остальные пытаются держаться все же на расстоянии, насколько это возможно. Еще есть несколько мужчин в расстегнутых пальто и деловых костюмах, они не прекращают обсуждать что-то на тему девелопмента, насчет платежки, которая должна пройти, в их речи довольно часто слышится слово «кластер», а летят мужчины в экономе.
Беседу они не прекращают, даже когда выходят навстречу потоку воздуха из раскрывшихся дверей, который лишь сначала кажется по-весеннему теплым, но стоит подождать своей очереди на трап, и Чеев сначала надевает вязаную шапочку, а чуть погодя и вовсе натягивает ее на уши. Люди поднимаются в самолет неторопливо, нехотя, можно даже решить, что обреченно. Чееву это не нравится. Он завидует техникам, обслуживающим самолет и следящим за посадкой, ведь после смены они отправятся домой по земле, когда, возможно, Чеев еще будет болтаться в воздухе. Можно решить, что персонал аэродрома читает мысли Чеева, он ловит на себе веселые взгляды людей в оранжевых жилетах. Общее выражение их лиц такое, словно они приготовили какой-то розыгрыш для всех на борту, и осталось только дождаться взлета, чтобы обнаружить, в чем он заключается.
Чеева сюрприз ждет сразу же, как только он добирается до своего ряда кресел: багажная полка полностью забита пуховиками и чемоданами, а для его рюкзака нет места. Хорошо, что фотоаппарат он оставил в багаже у коллеги. Извинившись, Чеев протискивается к иллюминатору, пристраивает рюкзак под бочок, успевает скривиться, когда спинка кресла спереди откидывается прямо ему в лицо и наваливается ему на колени под тяжестью крупного пассажира, но Чеев сразу же выключается.
Впрочем, его сну устраивают перерывы еще на земле. Сначала громкий инструктаж по безопасности, затем уведомление о том, что самолет еще ждет противообледенительная подготовка, тыканье пальцем в плечо с вопросом, пристегнут Чеев или нет, — все это то и дело выдергивает его из небытия. Напоследок еще и бабушка успевает позвонить в седьмой раз за ночь, и Чеев не выдерживает — сварливо отвечает на вопрос: «Как дела?».
— Да хреново дела, бабуля, блин. Зря ты свечку ставила. Ты ее точно за здравие ставила, а не за упокой? Может быть, ты ее куда-нибудь не туда воткнула, не знаю, но тут трешак.
Бабушка не остается в долгу и тоже злится:
— Придурок, ты думай, что ты несешь. У меня сердце и так не в порядке. Мне теперь совсем не спать, пока ты не вернешься? Тебя в эту поездку не на аркане тащили, ты сам вызвался, хотя тебе говорили, что не надо никуда летать в такое время беспокойное.
Чеев закатывает глаза и обреченно выдыхает, потому что бабушка права. Сам полез, сам десять раз пожалел, хотя его и предупреждали, что незачем лететь, если есть возможность этого не делать, но Чееву почему-то захотелось — не жить, не быть — оказаться подальше от родного города, хотя бы на пару дней, где предновогоднее убранство наводило на дурацкие воспоминания о том, как хорошо было всего двенадцать месяцев назад, в эти же дни, тусить в компании своих друзей или знакомых подружки или, что лучше всего, только вдвоем зависать дома по выходным. Осторожно встать пораньше, чтобы не разбудить девушку, еще даже не умывшись, не причесавшись, накинуть куртку и сбегать до ближайшей кофейни, взять пару стаканов чего-нибудь с молоком и сиропом, несколько маффинов или овсяных печенюшек, спешить обратно… Ой, лучше об этом даже не вспоминать, чтобы не чувствовать себя идиотом.
Для родителей все его переживания были пустяком. Они говорили, что такого у Чеева еще будет полно, если он не станет зацикливаться на произошедшем расставании. Бабушка подошла к его горю серьезнее, но легче от ее помощи не стало. Она и до этого ходила в церковь не только по праздникам, а по любому поводу неизвестно зачем. Но тут ее походы стали целенаправленными,
