Город Победы - Ахмед Салман Рушди
Она позвала его прогуляться вместе с ней по растительным туннелям и впервые поцеловала в этих тайных лабиринтах, построенных ее мужем.
– Букка, Букка, – шептала она, – жизнь – это мяч, но он в наших руках. Мы одни решаем, в какую игру играть.
Естественно, новость о том, что Пампа Кампана спуталась с наследником престола, почти сразу дошла до ушей Хукки – что есть растительное заграждение, что его нет, – и царьрогоносец, не желая идти против брата, был вынужден в последний раз в жизни покинуть дом и отправиться в военный поход, чтобы скрыть свой позор, а может, благодаря триумфу на поле боя, стереть его. Пришло время убить султана Мадураи, забравшегося слишком высоко с тех пор, как сбросил с трона правителя Хойсалы, пусть даже впоследствии он и не сумел завоевать территории Хойсалы, которые ныне принадлежат империи Биснага. Султан был занозой в самом боку империи, и с ним следовало разобраться. Так Хукка Райя I отправился в свой последний поход, вернуться из которого ему было не суждено. Его последние слова, обращенные к наследнику престола и царице, были очень просты:
– Я передаю мир в ваши руки.
Пампа Кампана не сомневалась: он боится, что идет навстречу своей смерти. Ей не нужны были подтверждения. Он обнял брата, и на мгновение они снова стали двумя нищими пастухами овец, только начинающими свой жизненный путь. Затем он уехал; в душе он знал, что его собственный путь закончится очень скоро, и всерьез размышлял о мире духов.
С самых похорон Доминго Нуниша, где он впервые услышал литургическую терминологию римского католицизма, Хукка был обескуражен идеей, что одним из богов христиан является призрак. Ему были хорошо знакомы всяческие боги – боги, подверженные метаморфозам, боги, которые умирали и возрождались, жидкие и даже газообразные боги, – но концепция бога-призрака вызывала у него неловкость. Христиане поклоняются мертвецу? Этот призрак, он что, когда-то был живым, а потом другие боги вознесли его в свой пантеон за его богоравные достоинства? Или этот бог призван присматривать за мертвыми, в то время как боги Отец и Сын отвечают за живых? Или это бог, который умер, но не смог воскреснуть? Или он никогда не был живым, бесплотный призрак, что существует с самого начала времен и незримо присутствует среди живых, как какой-то шпион, он пробирается в их спальни и кареты и ведет счет их благим и дурным делам? И если других христианских богов можно обозначить как Творца и Спасителя, будет ли этот Судией? Или это просто бог без какой-то особой идеи либо концепта, бог без портфолио? Это было… загадкой.
Его ум занимали призраки, поскольку в те дни начали ходить слухи о появлении так называемого Призрачного Султаната, армии мертвых – но возможно, и немертвых – духов всех солдат, генералов и правителей, некогда уничтоженных набирающей силу империей Биснага, а ныне алчущих мести. Об их предводителе, Призрачном Султане, начали распространяться легенды. Он носит длинное копье и ездит на лошади о трех глазах. Хукка не верил в призраков – или, по крайней мере, такова была его официальная позиция, – но внутри себя сомневался, что будет, если эти невидимые призрачные батальоны поддержат армию султана Мадураи и на поле боя ему придется противостоять не только живому, но и Призрачному Султану. Такое положение вещей сделает победу практически недостижимой. Он тайно боялся также, что его все возрастающая религиозная нетерпимость, которая, как считал его почти полностью светский (а оттого и развратный) брат Букка, шла вразрез с самой основополагающей идеей Биснаги, только усилит пыл, с которым призрачные солдаты будут противостоять его армии, ведь все они, естественно, при жизни исповедовали религию, к которой он более не был терпим.
Почему же он изменился? (Путь на войну был неблизким, и у него было достаточно времени для самокопания.) Он не забыл разговор, который они с Буккой вели на вершине горы в день волшебных семян.
– Все эти люди внизу, наши новые жители, – поинтересовался Букка, – как ты думаешь, у них сделано обрезание или нет?
А потом добавил:
– По правде говоря, меня это не особо-то и волнует. Скорее всего, там и те, и другие, ну и что с того.
С этим были согласны оба.
– Раз тебя это не волнует, то и меня это тоже не волнует.
– Тогда и что с того.
Ответ был таков: он изменился, потому что изменился мудрец Видьясагар. В свои шестьдесят этот на вид ничем не примечательный (хотя втайне плотоядный) отшельник из пещеры превратился в человека, наделенного властью; его назвали бы премьер-министром Хукки, если бы этот термин был известен в те времена, он давно уже не был чистым (хотя не таким уж при этом и чистым) мистиком, каким был в юности. В будущем революционном памфлете, известном как “Первая Ремонстрация” – чье авторство, возможно, принадлежит лично тайному радикалу (и явному пьянице) Халея Коте, – имя Видьясагара упоминалось в критическом ключе, его обличали в излишней близости к царю. Теперь Видьясагар начинал свои дни ни с молитвы, ни с медитации или поста, ни с постижения Шестнадцати Философских Систем, но с исполнения самых важных обязанностей в спальне Хукки Райи I. Он был первым, кто видел Хукку каждое утро, поскольку царь был одержим астрологией и нуждался в том, чтобы Видьясагар еще до завтрака прочел по звездам и рассказал, что ему уготовил день грядущий. Именно Видьясагар говорил царю, о чем звезды велят ему думать в каждый конкретный день, кого следует допустить в царское присутствие, а встреч с кем необходимо избегать из-за неблагоприятных небесных конфигураций. Букка, согласно чьему менее суеверному мнению, астрология являлась скопищем чепухи, начал от души не любить Видьясагара, считая выдаваемые им прогнозы политическими манипуляциями. Поскольку он был тем, кто решал, с кем царю следует встречаться, был придворным стражем монаршей спальни и тронного зала, то он был вторым по власти в стране, уступая лишь самому монарху, при этом, как подозревал Букка, мудрец использовал свою власть, чтобы принуждать царских министров и ходатаев делать большие пожертвования – как в пользу храмового комплекса в Мандане, так и, скорее всего, себе лично.
Его власть уже сравнялась с монаршей и в какой-то момент могла оказаться способной ее свергнуть. Хукка не желал слышать никакой критики в адрес своего ментора, и Букка обратился к Пампе Кампане.
– Тогда пришел мой черед; я подрежу жрецу его крылышки.
– Да, – ответила она с удивившей его горячностью, – обязательно это сделай.
Новоиспеченный политик Видьясагар решительно не одобрял прежней благосклонности Хукки к своеобразному синкретизму,
