Круть (с разделением на главы) - Виктор Олегович Пелевин
Кого запустим первыми? Кукера?
— Весь смысл в том, чтобы парами, — сказал Сердюков. — Если Кукера, то с Дарьей Троедыркиной. Нужно, чтобы на камеру наговорили, что ознакомлены с условиями и согласны. И желательно с улыбкой.
— Сделаем, — сказала Тоня. — Только у Дарьи с улыбкой плохо. Это важно?
— В данном случае да. На крутилово хоть ссаными тряпками их гоните. Но в нашем исследовании всё должно выглядеть гуманистично.
Тоня тихо засмеялась.
— Я эскиз ящера видела для Кукера. Не тиранозавр, а какой-то тиранопетух.
— Всё по науке. Некоторые разновидности динозавров были с гребнями. У других имелись перья. Нам внешний вид не особо важен. Важно внутреннее отождествление во время опыта. Кукеру понравится.
— Даша Троедыркина — тоже тиранозавр?
— Нет, — ответил Сердюков. — Отнюдь.
— Как они друг друга найдут?
— Не беспокойтесь. Я им такой сценарий пишу, что автоматически встретятся на маршруте.
Тоня покачала головой.
— А вдруг у них любовь случится?
— Не думаю. Хотя может присутствовать, конечно. В патологическом смысле. Нам важно, чтобы ими был пережит целостный рептильный опыт. По моей теории это может позитивно изменить поведенческие установки.
— Ладно, — сказала Тоня. — Если меня спросят, нобелевка ваша. Когда начнёте?
— Да прямо в понедельник, Антонина Надеждовна.
9
Classified
Field Omnilink Data Feed 23/17
Оперативник-наблюдатель: Маркус Зоргенфрей
P.O.R Петух в отказе Кукер
Петушатник возвышался над хатой, как сады Семирамиды над ночным Вавилоном — зловеще и кощунственно.
Цветы в глиняных горшках, пластмассовые бюсты героев Добросуда (переделанные в пристанища духов — вертикальный пропил на лбу, жир и охра вокруг), старинные бумажные книги, портреты карбоновых писателей и полководцев, стеклянные бутылки с вложенными пожеланиями вечности (реальные малявы от братвы с обещанием скинуться общаком пернатому на банку) и ещё множество трудноидентифицируемых, но красиво переливающихся в полутьме предметов — всё это превращало трёхуровневые нары в подобие огромного иконостаса, нерукотворно мерцающего в красном свете коптилок.
В центре петушатника, в открытых царских вратах, на украшенной золочёнными перьями шконке сидел на трёх одеялах главпетух Кукер.
Хату натопили так жарко, что он был гол по пояс — и соседи по камере могли видеть наколки, украшающие впалую грудь. Их было много, но ярче всего выделялись петух на церковном кресте и породистый профиль древнего аристократа с подписью «ИБУНИН».
Такую татуху носили многие козырные петухи, и любой подкованный арестант обязан был объяснить её смысл без запинки, а то и прочесть само стихотворение Ибунина про поющего с креста пернатого:
Поёт о том, что мы живём,
Что мы умрём, что день за днём
Идут года, текут века —
Вот как река, как облака.
Поёт о том, что всё обман,
Что лишь на миг судьбою дан
И отчий дом, и милый друг,
И круг детей, и внуков круг…
Под петухом краснело огромное слово:
SIN
А ещё ниже — видимо, перевод или комментарий:
СИН ПОБЕДИШИ
На шее Кукера была выколота книга с ветряком на обложке и надписью «ВООК». Конвой к такой татухе докопаться не мог: книга и книга. А вот ниже, в зоне, которую обычно скрывала одежда, помещалась красная расшифровка — чтобы братва не принимала верхнюю часть надписи за призыв к англоязычному чтению:
В ОТКАЗЕ ОТ КРУТИЛОВА
Высокий гребень волос с вплетенной проволокой и петушиными перьями поднимался над черепом Кукера как плюмаж над греческим шлемом.
У стен хаты сидел неоперившийся блатняк — бритые, татуированные и закачанные в многослойную мышечную броню мокрушники. Они смотрели в пространство, стараясь лишний раз не встречаться с Кукером взглядом. Но опускать глаза в пол тоже не стоило — петуху мерещилось в этом свидетельство нечистой совести, если не прямого стукачества куме.
Как всегда с утра в понедельник, Кукер держал базар.
— Петушиное погоняло — вещь особая. Оно по ветру должно прилететь. С неба упасть. Все петухи в курсе. Вот вы, сявки, знаете, как моё имя?
— Кукер, — сказал кто-то.
— Вы Кукером меня по-свойски зовёте. А моё петушиное имя — Син. Теперь вопрос — почему меня Сином зовут?
— По колам.
— Чего по колам?
— Ну, это, на пузе у тебя выколото, — ответил браток. — «Грех» по-английски. Имя самое петушиное.
— Дурила ты, — усмехнулся Кукер. — Какой грех? Дураки базарят, что петухи поднялись недавно. В позднем карбоне или около того. И раньше нас якобы в жопу долбили. Не слушайте. Это с кумчасти ветер дует. Историю специально так искажают, чтобы от традиции нас оторвать. У петухов долгое и славное прошлое. Много столетий мы служили китайским императорам. Были телохранителями и мастерами боевых искусств. Я вам сейчас докажу. И объясню заодно, как петухом стал и почему у меня такое имя.
Кукер упёрся руками в колени и обвёл братву взглядом.
— Случилось это на Саратовской крытой. Был я тогда просто бродягой. Чуял перья, конечно — но сомневался. А потом наш главпетух, Костя Цезарь, который на шпорах меня учил чикаться, рассказал нам одну китайскую притчу. Сейчас я вам её зачитаю.
Кукер поднял со шконки потрепанную книгу, раскрыл её на закладке и прочёл:
Цзин Син-цзы тренировал бойцового петуха для государя. Прошло десять дней, и государь спросил:
― Готов ли петух к поединку?
― Ещё нет. Ходит заносчиво, то и дело впадает в ярость, — ответил Цзин Син-цзы.
Прошло ещё десять дней, и государь снова задал тот же вопрос.
― Пока нет, — ответил Цзин Син-цзы. — Он всё ещё бросается на каждую тень и каждый звук.
Минуло ещё десять дней, и царь вновь спросил о том же.
― Пока нет. Смотрит гневно и норовит показать силу.
Спустя десять дней государь снова спросил о том же.
― Почти готов, — ответил на этот раз Цзин Син-цзы. — Даже если рядом закричит другой петух, он не беспокоится. Посмотришь издали — словно из дерева вырезан. Жизненная сила в нём достигла завершённости. Другие петухи не посмеют принять его вызов: едва завидят его, как тут же повернутся и убегут прочь.
Кукер закрыл книгу.
— Вот как услышал я эти слова, — сказал он, — так меня прямо в сердце и торкнуло. Понял я, что судьба моя в перьях. Подошёл
