Лето прошло - Ольга Владимировна Шлихт
– Благослови вас Господь.
– А пошла ты!
Поднял стекло.
– Поехали!
Пока что Саша выходил победителем из всех стычек с иномарками, не говоря уже об отечественной мелочи. Но вдруг справа возник точно такой же черный джип. Только стекла тонированные, слепые. Чуть оторвется, чуть отстанет – и снова пристроится, обязательно справа, впритирку. Показалось: за черным окном скалится, грозит кто-то страшный. Муторно, нехорошо. Ждал в оцепенении. Перед светофором Саша нагло влез из третьего ряда в крайний левый, свернул. Ушли. Сволочи, сволочи! Саша что-то заметил, осмелился успокаивать:
– Андрей Андреевич, это же так, дорожные игры. Я его подрезал немножко, вот он и…
Ну погоди, недолго тебе косые глаза передо мной к небу заводить.
У офиса еще больше накатило. Когда пошли хорошие деньги, сотрудники и клиенты начали под руку толкать: надо бы для ремонта фирму посолидней нанять, с архитектором. Наняли, денег вбухали уйму. Получился блеск. Но сейчас нелепость бросилась в глаза: в двухэтажном здании соседка слева – последняя в Москве неотремонтированная аптека, обшарпанная, с тусклой вывеской, сосед сверху – захудалый магазин, рядом помойка вонючая, а у них на первом этаже – рамы беленькие, пластиковые, ступеньки мраморные, перед входом травка искусственная. Марсианская база. Беззащитная, глупо открытая всем ветрам. Кто поосторожнее, пристраивался без показухи в институтах, конструкторских бюро, общежитиях. Без вывески, вернее, под старым прикрытием. Идешь по улице – «НИИ такой-то». А сам НИИ ужался раз в пять и по-братски, за божескую плату делится площадью с фирмачами. Внутри можно и блеск устроить. Самые богатые, и наши, и не наши, замыкались в башнях из стекла и бетона, дорогих гостиницах, офисных комплексах. Межпланетные гиганты, способные держать оборону против всей бесприютной вселенной.
Дверь открылась от одного поворота ручки. А ведь приказано – пускать только через домофон. Охранник, приосанившись, разговаривает с чернявой девицей, помощником бухгалтера, не сразу оглядывается. С ума они посходили, что ли? Не стал связываться, но так глянул, что глупые рожи вытянулись. Девица порскнула к себе.
В холле перед кабинетом подскочила секретарша:
– Андрей Андреевич! Вам сегодня склад смотреть. Вы помните?
– Помню, помню!
Эта сразу схватывает, что к чему. Улыбку прочь, лицо строгое, деловое, без обиды. И к столу, за работу. Но свою любимую штучку отколола. Будто случайно натолкнулась на шефа, да прямо грудью. Извинилась томно. Дешевка! Нет уж, секретарш с него хватит. Прежнюю трахнул сдуру в гостинице после переговоров. Так вообразила бог весть что. Жене звонила, дышала в трубку. Еле отделался.
В кабинете любимое кожаное кресло услужило – подставило подголовник, подлокотники. Злоба улеглась зализывающей раны тигрицей и глухо ворчала, скалилась в тревожном ожидании. За стеной у секретарши звонки:
– Але! Але! Я слушаю!
Хлопнула трубку. Не соединили или ошиблись номером. Мобильный на столе притянул взгляд. Сейчас зазвонит! Ерунда. Если и зазвонит, ничего страшного. Номер только что поменял, о новом извещены только нужные люди.
Стук в дверь. Юрист Илья Моисеевич. Из каких только передряг не спасал, какие лазейки не отыскивал, чтобы не запутаться, не пропасть. Друзьями никогда не были, но ценнее сантиментов уверенность в том, что придет такой толстенький, остроумный и даст дельный совет. Но сейчас Илья Моисеевич, как всегда ироничный, понес бред о своей больной печени, о перегрузках, о предложении родственника перейти в маленький спокойный банк рядом с домом, правда, на меньшую зарплату. О том, что сам уходить не хочет, но заставляет жена. При этом на тяжелобольного в этом кабинете походил совсем не он. Было заметно, что ироничному юристу не терпится оттарабанить заготовленную речь и скорее – на свежий воздух.
Какая, к черту, печень?! Глаза так и бегают. Переманили большими деньгами? Нет, хитрая крыса что-то почуяла. Попробовать выпытать, расспросить? Бесполезно. «Да, многоуважаемый Андрей Андреевич, ваш корабль идет ко дну». Этот ответ не нужен ни тому, кто бежит, ни тому, кто бежать не может.
Ну и катись – и пинка под зад, чтоб не слышать мерзкого писка.
Пинка, конечно, не дал, но разглагольствования Ильи Моисеевича прервал достойно:
– Ну, ясно, ясно. Печень вашу щупать не собираюсь. Что нужно, оформите у секретаря. Все, счастливо.
Тяжелым взглядом давил, гнал толстячка к двери. Кажется, удалось на прощание произвести впечатление.
Опять телефон за стеной. Крики секретарши:
– Але, але! Вы меня слышите? Говорите!
Секретарша стучала к нему, вошла, не дождавшись ответа.
– Андрей Андреевич, кто-то к вам пробиться не может. Межгород или заграница.
– Сто раз говорил: не входить без приглашения! Ты вот что – сегодня никого со мной не соединяй. Мол, я весь день на переговорах. Будет звонить кто новый, спрашивай телефон. Я сам потом перезвоню.
Когда за секретаршей закрылась дверь, отключил мобильный. Мелькнуло – а если жена? Нет, все равно, он имеет право на передышку хоть на пару часов.
Опять стук, опять секретарша. За ее спиной менеджер Дима. Черт с ним, пускай заходит. На его должность он собирался взять одинокую женщину без амбиций, но знакомые упросили. Сын их знакомых, милый мальчик, окончил тот же институт, что и Андрей, один год проучился за границей, случайно остался не у дел.
Милый мальчик, хотя и работал неплохо, раздражал с первого дня, в последнее время невыносимо. Вот стоит – новенькие джинсы «Босс», новенькая футболка поло. На ногах – боже упаси, не кроссовки! – хорошие итальянские туфли с ремешками. Слегка загорелый, мускулистый, аккуратно причесанный.
От молодежи из хороших семей исходит некий свет. Кажется – красоты. Но нет, присмотришься: глаза маловаты, рот кривоват. Тут другое – большие родительские квартиры, большие дачи на просторных участках, желудки, не загубленные магазинными котлетами. Сам Андрей начал разбег почти с самых низов, в институт попал через рабфак, пополняя рабоче-крестьянский процент. Еле остался в Москве, женившись прямо перед распределением на москвичке. Так что классовая неприязнь к золотой молодежи сидела давно. Но, ей-богу, не было при социализме таких молодых людей – столь непоколебимо уверенных в своей способности не ошибаться. Рядом с ними хочешь не хочешь – почувствуешь себя мертвецом.
Так всего и передернуло, когда рука с ровно подстриженными ногтями протянула пестрый буклетик.
– Добрый день, Андрей Андреевич. Вот, китайцы прислали каталог.
Паршивец, и где только так говорить научился: деловито, но не сухо, дружелюбно, но без подобострастия, на равных, но не фамильярно. Бывало, за границей поражал такой же тон – какого-нибудь портье. Ну, сейчас ты у меня попляшешь!
Механически листал глянцевые страницы с сияющими шампунями, кремами, кусками мыла.
– А почему перевода нет? Мы что тебе, просто так деньги платим? Протри глаза – это
