Коммунальные конфорки - Жанна Юрьевна Вишневская
– Запрошує він мене в кіно на дванадцяту годину. Я питаю, чого так рано? А він каже: бо на десять копійок дешевше! Півроку ходить навколо мене – не знає, на яку ступити. Чекає, що я йому сама цицьки на лопусі піднесу?
(Приглашает он меня в кино на двенадцать часов. Я спрашиваю, чего так рано? А он говорит: потому что на десять копеек дешевле! Полгода ходит вокруг меня – все без толку. Ждет, что я ему сама сиськи на лопухе поднесу?)
Кассирша сочувственно кивала, вникая в суть вопроса, а не в слова, которыми она передавалась. В украинском она сильна не была, но много ли женщинам надо, чтобы понять друг друга?
А вот оказавшийся в раздаточном зале повар немедленно подсуетился:
– Давай я тебя, Галина, утешу! Я не жадный, не вредный, а то, что женатый, так это ж поправить можно.
Шутил беззлобно, просто чтобы развеселить. Какой же мужик не хочет, чтобы ему улыбнулась симпатичная женщина?
Галина плавно развернулась, качнувшись, как корабль в шторм, и не задумываясь отбрила:
– Ти менi до сраки дверцi.
(Это смачное выражение можно приблизительно перевести как «Ты мне как рыбе зонтик»).
Тут и повар, и кассирша, да и те, кто стоял в очереди, хоть и не все поняв, захохотали, шумно задвигали тарелками. Кассирша бодро застучала по клавишам, а повар ушел на кухню, в глубине души понимая, что не так уж он и шутил, предлагая Галине ласку и нежность. Но дома ждали жена и трое детей, и он озадачился, как из имеющегося мяса приготовить суп, рагу и еще отнести домой внушительный кусок вырезки.
На раздаче Галина шуровала половником, а Федор уже прикидывал, как бы так половчее сделать ей предложение руки и сердца, чтобы не нарваться на столь красноречивый отказ.
Помог случай.
Раз в год активный парторг, в прошлом – метатель молота средней руки, устраивал межцеховую спартакиаду. Федор эти мероприятия любил и был, несмотря на не очень высокий рост, разводящим в волейбольной команде. Когда надо, мог хорошо и погасить мяч, и блок поставить. Команда с успехом участвовала даже в межрайонных соревнованиях. Но там собирали чисто мужскую или женскую сборную со всего завода, а для межцеховых, за неимением однополого кворума, выступали в смешанном составе. И вот однажды, к ужасу Федора, на стороне противника оказалась Галя.
Федор старательно не бил в ее сторону, поэтому удары получались смазанные, а то и вовсе в молоко. Команда недовольно роптала, удивленная столь рассеянной игрой капитана, и все шло к поражению.
При следующем розыгрыше мяча рослый наладчик Рогозин взлетел над сеткой и пушечным ударом послал мяч прямо в Федора. Тот на автомате подпрыгнул, поставив руки в блок, и тут краем глаза заметил, что по другую сторону сетки неосторожно раскрылась Галя и от блока могло крепко в нее срикошетить. Она тоже уже поняла и даже машинально прикрылась локтем, но этого могло быть недостаточно, и тогда Федор, уже на лету, не понимая, что делает, просто убрал руки, и удар пришелся ему в лицо.
Потом ему казалось, что его качает на волнах, было приятно, но немного подташнивало. Он хотел попроситься на берег, но разбитые губы не слушались, и он только пускал кровавые пузыри.
Голова покоилась на чем-то очень мягком, и кто-то гладил его, ласково нашептывая материнским голосом:
– Що ж необережний такий? Писок геть закривавлений!
(Что ж неосторожный такой? Морда вся в крови!)
В ужасе, хотя и не чувствуя никакой боли ниже пояса, Федор потянулся рукой к паху, что, в принципе, сделал бы любой человек, не имеющий представления о том, что «писок» по-украински значит «морда». Не вполне осознавая, что творит, он стал бесстыдно себя ощупывать и, убедившись, что писок (в его понимании) не пострадал, попытался открыть глаза. Первое, что он увидел, с трудом разодрав слипшиеся от крови веки, были Галины мягкие груди и склонившееся к нему лицо с глазами цвета пьяной вишни.
Федор попытался заговорить разбитыми губами, но только что-то невнятно просвистел сквозь выбитые передние зубы.
Рядом столпились участники и болельщики. Слесарь Рогозин размазывал грязный пот и все оправдывался, хоть никто его особо не обвинял. Медсестра, тоже не знавшая украинского и несколько смущенная разговорами о писке, выдавливала всех из кабинета под предлогом того, что она не полностью осмотрела больного перед приездом скорой.
А Галя все гладила и гладила голову Федора, причитая:
– Йой, нерозумна дитина моя!
И тогда Федор, булькая и присвистывая, вдруг неожиданно для себя сказал по-украински:
– Виходь за мене!
– Ти менi до сраки дверцi, – ласково ответила Галя.
* * *
Года через четыре-пять мы на нашем первом жигуленке поехали в путешествие в Галичину, откуда на Воинова, пять, с достаточной регулярностью приходили письма от Федора и Гали. Бабушка с дедушкой умудрялись не терять связи чуть ли не со всеми бывшими соседями.
Галя и Федор встретили нас как родных. Не знали куда посадить, чем угостить. Папа и Федор прикладывались к горилке, и быстро стало понятно, что на следующий день уехать мы не сможем, да не очень-то и хотелось. По двору бегали два сына Мазаевых, крепкие белоголовые с такими же, как у мамы, темно-карими глазами. Федор хвастался хозяйством: куры, утки, даже коза. А еще и огород: жердельки, груши, яблоки, помидоры – всего и не перечислишь, и, конечно, много цветов. Галина чего только к нашему приезду не наготовила, одних пирогов напекла штук десять, да с разной начинкой.
Я же, освоившись, бегал с мальчишками на заднем дворе, они хоть и много младше меня были, но веселые, боевые. Понимал я их, правда, через раз. Что там поймешь на их быстром сочном языке, приходилось переспрашивать. Они сами не всегда знали и бежали к отцу. Федор, овладевший языком и уже не впадавший в ступор от слова «писок», обстоятельно объяснял. Через день я уже сам хватал ртом с кустов порiчки (смородину), набивал карманы агрусом (крыжовником) и раздирал спину о колючки шипшины (шиповника).
Прощались со слезами, багажник был забит по завязку подарками для всех соседей.
Федор светился, не сводя глаз с еще более раздобревшей Галины. Похлопал ее по опять округлившемуся животу и, усмехнувшись, спросил:
– Ну, так уж и не нужен я тебе?
– Ти менi до сраки дверцi! – улыбнулась Галина.
* * *
Потом мы еще долго плутали по асфальтовым и грунтовым дорогам Украины. Машин было немного. Больше грузовые, иногда легковушки. Наш красный жигуленок резво шел по дороге на Киев. На переднем сиденье
