Коммунальные конфорки - Жанна Юрьевна Вишневская
На мужа в сорок четвертом пришла похоронка, он так и не узнал, что дети пропали, не могла она ему писать про такое. Осталась Клавдия наедине со своей надеждой, что дети уцелели после взрыва и живут где-то у хороших людей, зовут их папой и мамой. Даже верила, что спасли их вместе, что уж было бы чудом вдвойне. Только эта вера ей и осталась. Работой себя убивала, по двадцать часов в сутки, не помнила, спала ли, ела ли… Паек рабочий с соседями делила, от голодной смерти оберегала. Хлеб с тех пор никогда не выбрасывала, поэтому и покупала только по четвертинке. А после войны пошла в садик нянечкой работать.
Детей любила до беспамятства. Вот так бывает – можно уйти в свое горе, упиваться им и завидовать чужому счастью, а можно по крупице раздавать накопившуюся нерастраченную любовь и ласку. Хватило ей этой любви на всю оставшуюся жизнь.
Когда не стало Клавдии Мефодьевны Некрасовой, в нехитрых ее пожитках нашли тщательно завернутую медаль «За оборону Ленинграда» да дешевую бирюзовую сережку, подарок мужа на рождение близнецов. Вторая где-то затерялась.
Глава девятая. Какому богу молятся сексуальные маньяки, или До сраки дверцi
Все окна в нашей квартире на Воинова, пять, выходили на улицу. Летом, если их открывали нараспашку, был слышан шум Невы, а в тихие вчера даже звон трамваев на Литейном проспекте.
Большие арочные окна было невозможно помыть без стремянки. Бабушке это было уже тяжеловато, один раз она даже упала – к счастью, прямо на двуспальную кровать – и больше испугалась, чем ушиблась. Мужчинам такое важное дело не вполне доверяли, мама уставала, работая на полторы ставки, так что на генеральные уборки два раза в год приглашали помощницу. В ее обязанности входили окна, ангелы и верхняя часть камина. Иногда нанимали Гульнару, но когда она в очередной раз оказывалась беременной, то приглашались случайные гастарбайтерши, сосватанные или соседями, или продавщицами из низка. Работать у нас они любили, потому что разговаривали с ними всегда уважительно, на «вы», и ни мама, ни бабушка в момент генеральной уборки на диване не сидели, а работали не покладая рук, разбирая шкафы, перекладывая одежду.
У мамы в шифоньере была отведена отдельная полка, где они с бабушкой хранили отрезы тканей. Мама старательно их каждый раз перестирывала, отглаживала и складывала до лучших времен. Хорошие ткани были в дефиците, а драгоценные бархатные и шелковые лоскуты и вовсе использовались лишь на отделку. Еще у нее была коробка с разноцветными нитками мулине и пуговицами. Я ужасно любил копаться в этих ящичках и шкатулках, каждый раз радуясь, когда удавалось найти парную пуговицу. Мама была большая рукодельница, она даже закончила какие-то курсы то ли по вышивке, то ли по вязанию. «Училась вышивать гладью», – смеялся дедушка Миша, только слово «гладь» звучало у него необычно и резало слух. Тут обижалась не только мама, но и почему-то папа. Более того, он на всякий случай стал встречать ее с курсов со странным названием. Все трое, включая дедушку, были довольны.
Во время знаменитых генеральных уборок папа тоже старался помочь чем мог. Но от него частенько было больше вреда, чем пользы.
Однажды взяли на подмогу провинциальную молоденькую абитуриентку, квартировавшую у соседей, в доме напротив. И вот дедушка Миша решил над ней подшутить.
За несколько лет до того случая деда Осип делал срочную операцию одному из нападающих игроков футбольного СКА города Риги. Тот неудачно получил бутсой прямо в пах от нападающего московского «Торпедо», и по прибытии в больницу его причинное место раздулось и посинело так, что он не то что идти, даже лежать мог только широко раскинув ноги и выл от боли и ужаса одновременно. При этом никого из медперсонала женского рода к себе не подпускал, даже дежурную врачиху.
Ну, вызвали дедушку. Тот сразу решил провести операцию, удалил гематому, обошлось. Многострадальный орган еще долго был лилового оттенка и от отека казался много больше, чем раньше. Оправившийся футболист гордо демонстрировал свое достоинство желающим в мужском сортире. Раньше-то гордиться особо было нечем, так – среднестатистический прибор. Спортсмен даже консультировался с дедушкой, нельзя ли отек оставить? Медсестер же перестал стесняться, гордо ходил на перевязки, раздавал автографы, жалея, что нельзя сфотографироваться прямо с поврежденным органом наперевес. Словом, это был его момент наивысшей спортивной славы. Естественно, на дедушку футболист молился и хотел отблагодарить.
Тут подвернулся случай. Незадачливого нападающего навестил друг – матрос, только что пришедший из полугодового похода. В одном из портов моряк в обмен на октябрятский значок с кудрявым Вовочкой Ульяновым и бутылку водки приобрел божка с острова Пасхи.
Судя по всему, это был бог, символизирующий мужское начало, а точнее конец. То есть сам глиняный божок был карманный, размером с палец, а вот причинное место у него было не меньше, чем у новорожденной особи мужского пола, и выглядело весьма внушительно. Такой, можно сказать, сексуальный маньяк. Неделикатный матрос предложил молиться божку, чтобы отшибленный орган не только зажил, но и работал. Футболист обиделся, но на всякий случай божка взял. За неделю в больнице он, правда, понял, что молиться нет необходимости, его орган с поставленной задачей справляется на ура, во всяком случае, так уверяли благодарные медсестры, так что очень символично было бы подарить сувенир хирургу-благодетелю.
Дедушка Осип от ужаса даже не сумел отказаться и принес божка домой, аккуратно завернув в газету «Правда». Бабушка Серафима, еще не того навидавшаяся на фронте и потом в госпитале, так и ахнула. Божка немедленно запрятали на антресоли, между рыболовными снастями и порванной резиновой лодкой. Да и забыли.
А однажды дедушка Миша отвозил меня на лето в Ригу. Прежде чем вернуться обратно, он решил пойти порыбачить. Полез на антресоли за удочками и среди прочего хлама извлек и легендарного божка с угрожающе торчащим мужским достоинством. Легко получив разрешение у бабушки Серафимы, деда Миша притащил фигурку в Ленинград. Бабушка Геня с мамой его, конечно, отругали и божка запрятали, но периодически дедушка его доставал, чтобы кого-нибудь разыграть.
* * *
Вот и сейчас во время уборки он выставил его на камин, а сам выжидательно спрятался за газетой.
Абитуриентка ловко шуровала тряпкой по полкам, пока не дошла до камина. Сначала она аккуратнейшим образом обработала вечно стоящие часы в виде Бетховена в кресле, потом как ни в чем не бывало взяла божка за выступающую часть и стала задумчиво протирать. И вдруг как очнулась: увидела,
