Князь Мышкин и граф Кошкин - Ирина Курбатова
–Чего–то я опять не въезжаю. Получается, что некроманты живут сами по себе, ни на чью сторону не становятся, к власти над другими не стремятся, почему же они тогда страшные и злые?
–Да потому что, основная их сила в ненависти. Ты когда–нибудь ненавидела по–настоящему?
Я порылась в памяти,–Вроде нет.
–Потому и не въезжаешь. Ненависть сила огромная и страшная. Она запросто может заставить подвиг совершить или наоборот преступление. Понимаешь, ненависть практически никогда не оставляет того, в чью душу пришла. Она может уменьшиться, раздробиться на маленькие кусочки, заснуть на время, но исчезнуть совсем–нет. Сидит внутри этакая мина и ждет, когда какой–нибудь урод тебе в душу плюнет. Тогда туши свет, кто не спрятался–покойник! А хуже всего то, что после этого еще больше ненавидеть начинаешь.
–Даже, если подвиг совершил?
–Даже. Подвиг штука кровавая, без жертв не бывает, а жертвы эти на твоей совести и так просто они не отпустят. И пошло–поехало, ненавидишь тех ради кого ты этот подвиг совершил, тех, кто в результате пострадал, тех, кто тебя не остановил и вообще весь мир. А больше всего себя.
–Себя–то за что?
–А за то, что живой, но мертвый,–куда девалось его невозмутимость? Скулы ходуном ходят, щеки белые, а глаза наоборот покраснели. Вскочил и как в клетке, дверь–окно…, окно–дверь….,–И чем чаще эта поганая ненависть выплескивается, тем мертвее ты становишься. Потому как результат всегда один–дырка в сердце. Пустота,–Тр–р–ы–ы! Черная ткань зацепилась за крючок и разъехалась,–Фак!
Чопор остановился и стащил футболку.
Вот это да! Три огромных кривых шрама перепоясывали его тело. Первый шел от плеча по тыльной стороне правой руки к запястью. Второй от ключицы чуть ниже правого соска через диафрагму пробирался к животу и исчезал в джинсах. А третий начинал свой путь из подмышки, делил правый бок надвое, но на середине делал резкий поворот на девяносто градусов и уходил на спину.
Видимо вид у меня был такой обалдевший, что к Чопору моментально вернулась прежняя ирония,–Кружок «Кройки и ши–и–и–тия». Здесь тоже неплохо,–и поворот на девяносто градусов.
На спине вся правая сторона напоминала лоскутное одеяло.
–Клевый ситчек, я его из армии привез. Ниже ватерлинии, правда, бедноват малость.
–Ты чего в десанте служил?
–В стройбате.
–А как же это?
–Долгая история. Давай, еще выпьем.
–А можно я попробую заварить?
–Ну, попробуй. Значит так. Сначала…..
–Молчи!–приказала я.
Он щелкнул пальцами, уела мол, и расхохотался.
Для первого раза получилось неплохо, во всяком случае, хозяин одобрил.
–Ничего, геноссинг. Фишку рубишь.
–А, ты, в каких краях–то служил?
–Под Саратовом. Нормально, в принципе, было. Ротный наш из Москвы, старшина из Реутова, ну и еще там….. Человек двадцать, двадцать пять набиралось. А земляк в армии дело святое. В основном дачи местным буграм строили. Когда на второй год перевалило, я уже думал, что так до дембеля и перекантуюсь. Не проскочил….. Осенью поснимали нас с буржуйских бань и приказали в спешном порядке больницу достраивать. Ее уже года два как сдать должны были, а по делу там еще и конь не валялся. Кому–то этот бардак сильно надоел, а может, скинуть кого–то надо было, ну и стуканули наверх. В ответ бумага, ждите комиссию с проверкой. Тут–то все и забегали, как тараканы. Времени в обрез, а начали мы чуть ли не с котлована. Вкалывали по двенадцать, а то и по шестнадцать часов, иногда и ночевали прямо на стройке в бараках. Только начальству солдатская шкура, что собачье дерьмо, этим выблядкам свою жопу прикрыть надо. Понятно, что при таком раскладе сплошная халтура была. Быстрей, быстрей, ни техники, ни материалов. Какая уж тут технология? Цемента в бетоне ноль целых, остальное песок. Мать твою,–Чопор зло усмехнулся,–Двадцать шестое ноября,–и вдруг замолчал, глаза пустые, в никуда смотрят. А этот странный звук? Откуда? Вжик–вжик, вжик–вжик…. Пальцы! Механически так по столу скребут, как будто человека уже нет, а кисть осталась. Жуть! Не знаю зачем, но я взяла и свою ладонь на нее положила,–А? Да, двадцать шестое….. Правое крыло здания готовым считалось, уже отделку заканчивали, а подвал под склад определили, ну лекарства, медицинская мура всякая. Там оставалось особо модные шкафы установить да сигнализацию наладить. Вот туда и послали Мишку Быкова, Ваньку Даренко, меня и еще трех салаг. Только спустились, свет погас. Щиток нашли, вроде все в порядке, значит где–то обрыв. Достали фонарики, давай по стенам шарить, а они высокие, провода под потолком, салаг за стремянкой погнали. Только пацаны ушли, у меня фонарик сдох, еще минут пять прошло, Ванькин замигал. «Так, мужики,–говорю,–сейчас совсем без света останемся. Вырубайте фонари». Сидим, ждем. Темнотища, хоть глаз выколи, и треск какой–то, словно кто скорлупу яичную колет… «Бык,–говорю,–посвети–ка.…». Мама родная! По потолку трещина в разные стороны и на стене каракатица огромная, а главное, увеличивается прямо на глазах. Меня только и хватило, что заорать: «Пиздец! Линяем!!!»–и бегом. Только в подвале, да еще в темноте много не набегаешься, вечность прошла пока я выход увидел. Дернул дверь, уже почти на лестницу выскочил, больше ничего не помню…. Очнулся, пахнет какой–то гадостью, весь в проводах, попробовал пошевелиться, не могу, а надо мной мужик в салатовой робе: «Ну, и счастливчик же ты, парень! Теперь сто лет жить будешь!» Оказывается, я две недели без сознания провалялся, врачи даже не надеялись, что выживу. Два этажа рухнули, сложились, как карточный домик. Трещины еще накануне обнаружили, поэтому и отделку прекратили. Доложили по начальству, а главный бугор на дыбы, не может быть! Самоуправство! Немедленно продолжить! Вот мы и продолжили…
–А дальше что?
–Сначала я по госпиталям валялся, потом комиссовали….. А Мишку с Ванькой в казенном прикиде домой отправили. Груз двести называется, там даже хоронить нечего было. В кухне тихо, аж, мурашки по коже. Что же я за сволочь такая? Лезу в чужую душу с похабным любопытством,–Геноссинг, ты, я вижу, притухла.
–Да нет. Но …….
–Вот что. Никто меня за язык не тянул. Ну, задала пару вопросов, так я мог и послать?
–А почему не послал?
–Хайр у тебя классный.
–Ты поэтому меня снял?
–Видела бы ты свое табло, когда по полу ползала.
Тон его мне не понравился,–И что?
–Да ничего. Я сразу понял, что у тебя башню сорвало. Спичкой чиркни–загоришься.
И этот тоже решил меня жизни поучить? Еще один опекун–любитель. Блин!
–А ты, что почетный пожарник? Или мессия? Увидел заблудшую душу и решил исцелить. Бэзвозмэздно, так сказать, даром,–он глаза прищурил и лыбится, как Чеширский кот,–А, мне даром не надо. Понятно?! Не надо!–ни слова, смотрит, как я бешусь, и молчит,–Могу прямо сейчас расплатиться,–я одним махом с себя блузку скинула, а он даже не шелохнулся. Вслед за блузкой полетели джинсы.
