Натан Щаранский - Не убоюсь зла
Еще один тревожный сигнал прозвучал в начале семьдесят седьмо-го года, когда Дина попросила Липавского слетать в Узбекистан, что-бы присутствовать на суде над отказником Амнером Завуровым, -- Саня в прошлом жил в Ташкенте и говорил по-узбекски. Это был один из редчайших случаев, когда ему поручили "политическое" задание.
Взяв на себя эту миссию, Липавский пропал, несколько дней не звонил, хотя мы ждали от него сообщения, а когда наконец объявился, рассказал совершенно неправдоподобную историю: его якобы задержа-ли в московском аэропорту сотрудники КГБ, приказали вернуться до-мой, а телефон его, как назло, был то ли испорчен, то ли отключен. Никто Липавскому, конечно, тогда не поверил. Мы решили, что он просто струсил, лишь Дина полагала, что за всем этим стоит нечто более серьезное, -- у нее было обостренное чувство на ложь и фальшь. Вспоминаю, что и Рая, жена моего брата, которая была далека от на-шего движения и знала моих товарищей только в лицо, однажды ска-зала мне: "Толя, я не понимаю, что делает среди вас этот человек, Саня. Он совершенно не похож на остальных твоих друзей и вообще довольно темная личность". "Может быть, ты и права, -- ответил я. -- Нет сомнения, что среди нас есть стукачи, но если мы займемся их выявлением и разоблачением, этому конца не будет, и вся работа ос-тановится".
Липавский, несомненно, был человеком, не похожим на нас, при-чем даже внешне. Он всегда придавал большое значение тому, как вы-глядит: тщательно ухаживал за своими густейшими усами, носил со-лидные костюмы, всегда повязывал галстук. Кроме того, он был одним из немногих отказников с собственной машиной -- объяснял, что ку-пил ее на деньги, присланные родственниками из-за границы.
Последний раз мы виделись в начале семьдесят седьмого года. Я искал жилье, и когда Саня пригласил меня жить вместе с ним в ком-нате, которую он снял в центре Москвы, сразу же согласился. "Вот везение! -- думал я. -- Этот парень всегда тут как тут, когда в нем есть нужда". В середине февраля я переехал к нему, и он сразу же исчез -- уехал, по его словам, на несколько дней устраивать какие-то важные семейные дела. В следующий раз он объявился уже на стра-ницах "Известий".
Липавский был не единственным сексотом внутри нашего движе-ния. С Леонидом Цыпиным я познакомился в семьдесят третьем году, в самом начале своего долгого пути в Израиль. Отказники, участво-вавшие в демонстрациях, сразу же произвели на меня большое впечатление, хотя я и обратил внимание на то, что далеко не все в дви-жении за алию разделяют мои восторги, что некоторые отказники с большим стажем нарекли буйную молодежь "хунвейбинами", считая, что демонстрации лишь мешают "высокой политике", а последние презирали "бонз" за их осторожность. Пропасть между двумя группа-ми углубилась еще больше, когда после одной из демонстраций "хун-вейбины" были жестоко избиты в тюрьме, а "бонзы", узнав об этом, поддержали их лишь формальным протестом. Двое из молодых "хун-вейбинов", Леонид Цыпин и Аркадий Лурье, были самыми воинствен-ными и непримиримыми противниками "бонз" -гораздо более край-ними, чем их товарищи. Они протестовали против любых попыток пе-ребросить мост между лагерями. "Никогда мы не сядем с этими людь-ми за стол переговоров!" -- кричали они. В конце концов выяснилось, что и тот и другой -- стукачи и провокаторы, которым КГБ поручил следить за нами и попытаться деморализовать движение изнутри.
Лурье был разоблачен на относительно раннем этапе. Цыпин же продержался до семьдесят шестого года. Когда я познакомился с ним, ему было только двадцать лет, но он утверждал, что уже два года в отказе. Должен признаться, что этот рыжебородый юноша в очках был для меня поначалу образцом смелости -- ведь я видел, как бес-страшно он вел себя во время демонстраций, лицом к лицу с милици-онерами и агентами КГБ. Из песни слова не выкинешь -- меня, но-вобранца, вдохновляло "мужество" провокатора, которому, как выяс-нилось, никогда ничто не угрожало...
После разоблачения Цыпина один из наиболее уважаемых "бонз" сказал мне, что все последние годы подозревал его. "Почему же вы не предостерегли нас?" -- спросил я. "Можно подумать, что вы бы меня послушали!" -- ответил тот. К моему большому сожалению, он был прав. Взаимная неприязнь двух лагерей, возникшая в немалой степе-ни благодаря тому же Цыпину, была так остра, что мы, конечно, не поверили бы обвинениям в его адрес со стороны "бонз". Кроме того, Цыпин от имени "хунвейбинов" поддерживал связь с иностранными корреспондентами, и это придавало ему особый вес в наших глазах и ставило выше любых подозрений.
Несмотря на все, мы знали, что Цыпин -- человек трудный. Он частенько напивался, проворачивал какие-то сомнительные финансо-вые операции. Он не был хозяином своему слову. Иногда Леонид обе-щал передать документы корреспондентам, а через какое-то время нам становилось известно, что они так и не дошли до адресата. При этом Цыпин клятвенно заверял, что поручение выполнил. В семьдесят четвертом году, когда несколько наших товарищей собралось в даль-ние поездки, чтобы составить отчет о положении отказников в других городах СССР, мы предложили Леониду ехать с напарником: боялись, что он будет пьянствовать, если отправится в путь в одиночку. Цыпин устроил страшный скандал, категорически отказывался от попутчика и добился своего: поехал один.
Все свидетельствовало в пользу того, что Цыпин -- осведомитель, но нас смущало одно: можно ли представить себе, что КГБ будет держать в своих рядах человека столь неосторожного, расхлябанного, да к тому же запойного пьяницу? Хотя мы и подозревали его, нам все равно трудно было поверить, что подобный тип может быть провока-тором. Конечно, мы ошибались, предполагая, что КГБ заботится о мо-ральном облике своих стукачей. Однако, даже если Цыпин и был та-ковым -- как бросить в лицо ему столь тяжелое обвинение при отсут-ствии прямых доказательств?
В конце концов, когда наши предположения переросли в уверен-ность, я сказал Льву Гендину, многолетнему отказнику, с которым мы были давно знакомы и который тоже подозревал Цыпина: "Слишком многое говорит в пользу того, что он провокатор. Давай соберем все факты, сведем их воедино и избавимся от него".
Вскоре Гендин рассказал мне о своей беседе с девушкой, которая несколько лет назад жила с Цыпиным. " Да, -- сказала она Льву, -- я знала, что он работает на КГБ". По ее словам, телефон в их квар-тире время от времени звонил, и мужской голос спрашивал одно и то же: "Это кинотеатр "Байкал"?" "Вы ошиблись номером", -- отвечал Цыпин и сразу же выходил из дома на встречу со своим связным. Ког-да девушка поняла, что происходит, и сказала об этом Цыпину, тот открыл ей страшную тайну: он -- израильский агент, и его задача -- внедриться в КГБ. Подруге Цыпина было только восемнадцать лет, и она поверила ему. Чтобы придать своему рассказу большую достовер-ность, Цыпин по ночам включал радио, ловил на коротких волнах "Голос Израиля" и делал вид, что записывает какие-то шифрованные сообщения. Рассказывая все это Льву, девушка с надеждой спросила: "Может, он все-таки говорил правду?"
Почему Липавский и Цыпин стали провокаторами? Что привело их к этому? Преданность советской системе? Ненависть к своему народу? Ответ почти наверняка отрицательный. Полагаю, что возможно лишь одно объяснение: и в том и в другом случае -- это результат сделки с КГБ.
О том, что отец Липавского был осужден за так называемые "эко-номические преступления" на пятнадцать лет, мы знали; мне даже кто-то говорил, что поначалу ему был вынесен смертный приговор. Связь между этим событием и предательством Липавского стала оче-видной только в семьдесят девятом году, когда Дэвид Шиплер, в те-чение двух лет перед моим арестом руководивший в Москве коррес-пондентским пунктом "Нью-Йорк Тайме", послал в свою газету ин-формацию из Иерусалима. В Израиле он встретился с репатриантом из СССР, бывшим прокурором, и тот рассказал ему, что отец Липав-ского был приговорен к смерти за кражу тканей с текстильной фабри-ки, и тогда, чтобы спасти жизнь отца, Саня предложил свои услуги КГБ. Это было в шестьдесят втором году, за пятнадцать лет до статьи в "Известиях"! В то время, когда я сидел в Лефортово, ЦРУ офици-ально признало, что Липавский работал на них с семьдесят пятого го-да, поставляя информацию о советских ученых. В своей статье он упо-мянул о связях с ЦРУ, и было совершенно ясно, что они устанавли-вались по заданию КГБ. Интересно, чем он занимался в первые тринадцать лет своей службы в органах? Очевидно, активисты алии были не единственными его жертвами...
Нечто в этом же роде произошло и с Цыпиным. В конечном счете нам стала известна его история. В семнадцатилетнем возрасте Цыпин был задержан КГБ с какой-то то ли еврейской, то ли диссидентской литературой. Угрозами парня заставили стать осведомителем. Когда мы разоблачили его, он пропал и больше не показывался нам на глаза. Через несколько месяцев на какой-то вечеринке соседка спросила ме-ня, знаком ли я с Цыпиным. Я ответил утвердительно. "Вы знали, что он работает на КГБ?" "Да, -- сказал я. -- А вам это откуда известно?!" Выяснилось, что Цыпин сейчас "учится" (точнее -- работает) в педа-гогическом институте неподалеку от Москвы. Руководство этого инс-титута симпатизировало диссидентам, и многие из них, исключенные из других учебных заведений или снятые с работы за инакомыслие, оказались там. Цыпина же взяли по настоянию так называемого "пер-вого отдела". Взять-то взяли, но кто-то из администрации предупре-дил студентов и преподавателей: осторожно -провокатор!
