Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
До Марины по-прежнему не доходило.
– И что же ты там делала?
– Известно что, мужиков снимала! А что там еще-то делать?! На юга, что ли, оттудова уезжать?! Где пальмы и кипарисы?! – Женя почти что кричала. – Без прописки тебя ведь и в уборщицы никуда не возьмут! Потом ребенок же! – Женя судорожно вздохнула, поставила с размаху на стол стакан и рассказывала дальше уже почти что спокойно: – А на вокзале есть комната матери и ребенка. Вот я, значит, Димку туда заброшу и иду сама в зал ожидания. Потом, правда, половина денег всё на ту же комнату уходила. Они же ведь тоже рискуют. Им же ведь только от пассажиров детей положено принимать, с предъявлением паспорта и билета. – Выдержав паузу, но, похоже, собираясь снова заговорить, Женя сначала выключила ставшую ненужной воду – посуду они как-то незаметно всю уже поперемыли, – извлекла из-под длинного стола табуретку и, усаживаясь на нее поудобнее, спросила: – Ничего, я закурю? Ты как?
– Кури, пожалуйста. – К возможности оказаться в роли пассивного курильщика Марина относилась равнодушно.
– Сама-то не куришь? – поинтересовалась Женька, глубоко и с жадностью затягиваясь.
– Нет.
– Ну и правильно, и не надо. А я вот, понимаешь ли, с восьми лет как начала смолить, так и все. Уже два раза бросала, да как-то все ненадолго. День-два проходит, чувствуешь – ну все, никаких больше сил нету. Ну, думаешь, и черт с ним.
Женя засмеялась, и Марина как-то невольно к ней присоединилась: чтобы пережить все услышанное, ей просто необходимо было срочно что-нибудь сделать – или выплакаться, или вот отсмеяться.
– А этот… твой… – Опять не зная, как сказать, начала Марина. – Он же пришел, наверное, давно из армии?
– Ну а если и пришел? – Женька снова погрустнела, со злостью тыкая в пепельницу все никак не желающий погаснуть бычок. – Я ведь ему тогда сразу написала, что забеременела, – он не ответил. Ну и на фиг пошел. А потом, думаешь, я ему теперь нужна, с вокзала-то? – Женька криво усмехнулась, и так не похожа была эта усмешка на обычную ее милую, ясную улыбку, что Марине на секунду стало совсем жутко.
– А сюда-то ты как попала? – быстро выпалила она давно мучивший ее вопрос, торопясь поскорей заболтать впечатление.
Женькино лицо посветлело. Она, не торопясь, закурила новую сигарету и заговорила мечтательным, совсем непохожим на прежний тоном:
– Да так и попала. Денис у нас знаешь какой? На него когда чего найдет… Снял он меня, на вокзале прямо, представляешь? – Женька рассмеялась и так дальше и говорила, сквозь смех, с трудом проталкивая сквозь него слова, то и дело захлебываясь и фыркая. – Подошел, понимаешь: так, мол, и так, девушка, я, мол, хочу в этой жизни все испытать, вот, понимаешь, пришел к вам на вокзал испытывать…
– Ну и… – Марина тоже уже давилась от смеха.
– Ну и испытал. Пошли мы с ним в парадняк знакомый. Потом дает он мне деньги, все путем, все друг другом довольны, и тут вдруг он говорит… – На этом месте Женька прервалась, чтобы отсмеяться наконец как следует. Покончив с этим делом и с трудом приводя в порядок дыхание, она вытерла навернувшиеся на глаза слезы и продолжила: – Давай, говорит, я тебя хоть провожу, что ли? А то что уж мы как две собачонки – сбежались и разбежались? Давай, говорю, проводи, благо вокзал тут рядом. Дошли мы с ним до вокзала, он мне ручку поцеловал – как в кино, ей-богу! Потом – я на вокзал, и думать про него забыла. Думала, ушел он давно. Гляжу – народу нет никого, дай, думаю, Димыча перед сном в скверике прогуляю. Только мы до скверика дошли, и тут сразу Денис идет. И, значит, к Димычу. Твой, спрашивает, карапуз? Ну Димыча моего ты уже видела, он и мне иной раз слово скажет – как рублем подарит, а к Денису вдруг так потянулся! Ну и я, конечно, тоже. Голова плывет, сердце тает, не иначе, думаю, прекрасного принца встретила. – На этот раз в Женькином смехе прозвенело что-то вроде мечтательного сожаления. – Ну вот, – закончила она, отсмеявшись. – Слово за слово, выпытал он всю нашу историю, глазами засверкал, ногами затопал, все, говорит, в мире сволочи, подхватил нас с Димычем под белы ручки и сразу сюда. Мы и ахнуть, как говорится, не успели.
– А здесь как… Нормально встретили? – задавая этот вопрос, Марина слегка запнулась.
– А то! Я ведь тебе уже говорила, кажется, народ здесь не злобный. А Алена – да я лучше нее и не знаю никого. – В Женькином голосе прозвучала убежденность. – Вот знаешь, что я тебе скажу? Все бабы в глубине души – змеищи. Ты с ней дружишь-дружишь, а она чуть что – и цапнуть норовит. И вот они все до одной такие – ты только не обижайся, Марина, я не о тебе сейчас говорю, тебя я не знаю, – а Алена – нет. Нет в ней ни капельки ничего такого. За это я ее и люблю больше всех. Ну после Димыча, конечно. Она мне как будто мама вторая, нет, правда.
– А все остальные, они что, тогда уже тоже тут были?
– Ну почти все уже были. Ольги не было еще, она потом приехала, через полгода примерно. Зато Илюшка почаще тогда здесь бывал – он еще только жениться собирался, все себе невесту подыскивал, никак ни на ком остановиться не мог. Да, хорошо тогда было!
Женька прерывисто вздохнула и, уже уходя от воспоминаний, заговорила как-то неестественно быстро, возвращаясь к основной цели разговора: поддержать Марину:
– Да и сейчас тут неплохо! Так что ты, Марин, главное, не волнуйся, тем более тебе сейчас вредно, ни из-за чего не переживай, а то на тебя ж смотреть нельзя без слез, ей-богу: дрожишь вся, дергаешься, мысли, что ли, в тебе какие-то бродят, не пойму никак. Да гони ты их, гони дурацкие мысли куда подальше, все у тебя будет хорошо, вот увидишь! Слышишь, что ли?
– Слышу, – тихо отозвалась Марина. В голове у нее все окончательно перемешалось – благодарность, гадливость, сочувствие, собственная беспомощность, когда ни себе, ни этой, прежней, оставшейся в прошлом Женьке помочь ничем не можешь, а как хочется и ей помочь, и себе заодно, как хочется – не передать! – Женя, – неожиданно для самой себя спросила Марина, – а скажи, рожать очень больно?
– Да ну, – фыркнула Женя, – и совсем даже ничего такого. Придумывают больше. Для важности. В жизни много чего и похуже бывает. Да не
