Колыбельная белых пираний - Екатерина Алексеевна Ру
– Это вам для вашей кошельковой коллекции. Я пока еще прохожу интернатуру. Но уже совсем скоро начну работать как самостоятельный, полноценный специалист. Обращайтесь, если что.
И когда Кирилл, все еще удивленный и растерянный, взял у нее визитку – осторожным, плавным движением, – Вера тут же почувствовала, что рука стала стремительно нагреваться. Словно ее включили в розетку.
– Но я надеюсь, обращаться вам не придется, – добавила она уже не делано легким, а и правда почти невесомым голосом.
Кирилл появился очень быстро – меньше чем через неделю. Дождливым вечером, после работы, Вера вышла в мокрый больничный двор, залитый скользким фонарным светом, и увидела его рядом с неврологическим корпусом.
– Вы все-таки решили прийти на прием? – сказала она, расправляя мгновенно вымокший капюшон. – А у меня рабочее время уже закончилось. Очень жаль.
– Ничего страшного. Я пришел не на прием… А попросить вас пойти со мной, покормить котов. С тех пор как вы у нас не появляетесь, они отказываются принимать пищу от других. Даже от меня.
– Ну что ж, голодной смерти котов я допустить не могу, – ответила Вера, ощущая, как вместо острых студеных капель ей за шиворот натекает трепетное, хорошо знакомое тепло.
И они вышли вместе из больничного двора и отправились вдоль стылых улиц, чавкающих жидкой грязью, урчащих водосточными желобами. И вокруг, в темном сыром воздухе постепенно оживали приветливые оранжево-желтые окна.
После того вечера все закрутилось с невероятной скоростью. Вера даже сама не заметила, как оказалась с чемоданом в его квартире, в их квартире, подчеркивал Кирилл; как перевезла в эту самую их квартиру тетилидин красно-белесый диван.
Кирилл очень настаивал на официальной регистрации, потому что «так ведь правильнее». И потому что официальным супругам проще со всякими бумажными формальностями: например, при совместном переезде за границу или при рождении ребенка. Вера не планировала ни заграничных переездов, ни детей. Но, чтобы не обижать Кирилла, вяло согласилась, не особенно раздумывая. И в один прекрасный день с удивлением обнаружила себя в загсе, среди густой потрескавшейся лепнины, скользкого паркета, сверкающего зеркальной чернотой, и умиленных, заранее выпивших гостей. Раздумывать было уже поздно. Удивление не покидало Веру и вечером, когда она сидела рядом с Кириллом за длинным ресторанным столом – в сизом плотном воздухе, сбитом из надышанности, тяжелого коньячного духа, невыносимо резких одеколонов и табачного дыма.
Она словно была оглушена тем, как быстро полились их отношения. И как быстро эти отношения стали мягкими, уютными, будто разношенными. Летом часто ездили за город, к маме Кирилла, Серафиме Михайловне. Та всегда принимала их радостно, кормила варениками с вишней и творогом, говорила тихим полупрозрачным голосом. Расспрашивая о «городской жизни», редко смотрела им в лица, в основном скользила слегка влажным, безмятежным взглядом где-то над их головами. Ее неумолимо утопающие в медленном разрушении дом и сад напоминали Вере дачу тети Лиды и дяди Коли, и от этого становилось легко и уютно. У Серафимы Михайловны всегда успокоительно пахло свежескошенной травой, нагретым деревом и чем-то яблочно-медовым. Либо готовящимся вареньем – жидко-сладкими разгоряченными ягодами.
В другие сезоны Вера с Кириллом иногда выбирались чуть дальше материнского дачного поселка. В основном в гости к старым Кирилловым приятелям, которые после окончания института разъехались по разным городам. А пару раз даже съездили за границу, погуляли по нежданно жаркому октябрьскому Риму и по рождественскому Цюриху, остро пахнущему морозом и пряными ярмарочными угощениями.
С Кириллом было хорошо просто гулять, просто молчать либо говорить о незначительных, неболезненных вещах. От одного его присутствия и мягкого, немного виноватого голоса внутри все словно зарастало крошечными солнечными цветками. Правда, цветки эти были мучительно хрупкими, способными скомкаться от любого неосторожного прикосновения.
Поначалу Верина мать и большинство ее приятелей считали, что она могла бы найти себе «кого-нибудь получше», чтобы «быть счастливой».
На встрече однокурсников, за две недели до свадьбы, Марьяна подошла к Вере и принялась допытываться, почему у нее такой несчастный вид и зачем она постоянно пьет. Вера вяло попыталась возразить, но напрасно. Марьяна была непоколебима.
– Ты просто боишься быть счастливой, – уверяла она влажно-жарким, банным полушепотом. – Не хочешь даже мысли допустить о такой возможности.
– Ты решила оставить дерматологию и стать психологом? – спросила Вера. – Или просто посмотрела в Интернете душеполезный ролик про обретение счастья?
– Не язви. Ты прекрасно знаешь, что сама виновата в том, что с тобой происходит.
– А что со мной происходит?
– Тебе почему-то кажется, что ты недостойна счастья. Но это не так. Вот скажи, Верочка, зачем ты выходишь замуж за этого Кирилла? Он, конечно, парень хороший, добрый, и у него даже есть свои языковые курсы… Но курсы-то средненькие, откровенно говоря. Да и согласись, что чего-то большего он вряд ли добьется в жизни. Достаточно на него посмотреть один раз, чтобы понять: он какой-то… бесперспективный, что ли.
От выпитого алкоголя и полушепота Марьяны и правда становилось как-то бесперспективно и жарко.
– Ты только не обижайся, – продолжала она. – Но он ведь такой же размазня, как и ты. А в паре кто-нибудь обязательно должен быть стержнем. Ты послушай меня, я ведь желаю тебе счастья. А прежде всего желаю, чтобы ты сама захотела быть счастливой.
Веру вообще довольно часто обвиняли в недостаточно активном желании счастья. Ведь быть счастливым – это священный долг каждого, и отсутствие видимого стремления к счастью оказывалось нарушением естественного закона жизни, чуть ли не злостным бездействием, недобросовестной инертностью, достойной всеобщего порицания. Вере полагалось осознать это в полном объеме. А Марьянин взгляд к тому же был таким липким, таким обволакивающе-томным, практически секреторным, что Вере начало казаться, что еще немного, и ее станут принуждать к счастью физически.
– Ты смотри, Верочка, если передумаешь, свадьбу еще не поздно отменить. А я могу познакомить тебя с кем-нибудь из «ЕвроЭлитМеда».
– Боюсь, такого счастья я не вынесу. И умру от инфаркта.
Марьяну, однако, не смутила возможность Вериной смерти, и она продолжила говорить о перспективных сотрудниках клиники «ЕвроЭлитМед». В какие-то минуты складывалось впечатление, что она хочет как-то логично завершить свою тираду о счастье, но ей это никак не удается. Наконец Вера решила, что единственно возможное логическое завершение разговора – впадение в алкогольную кому. И залпом выпила остатки виски.
– Вот видишь… – горестно вздохнула Марьяна. – Я же говорю. Ты прячешься
