Двоюродная жизнь - Денис Викторович Драгунский
Кирилл вышел, огляделся. Кругом были пустые поля, поросшие кустами. Две девки в коротких сарафанах тащили на веревке козу. Невдалеке под тусклым солнцем сверкало мелкое озеро, заросшее камышом. На берегу стояла какая-то хрень, похожая на здоровенную цистерну, с толстой трубой, которая ныряла в воду.
– Это что? – неизвестно зачем спросил Кирилл.
– Илосос, – сказал охранник. – Уже лет семь не работает. А то брали ил на удобрение. Сапропель, блин! – Ему почему-то было весело. – И еще футляры для гаджетов шили. Кожаные. Качество люкс. Типа фабрика. Теперь всё!
– Откуда знаешь? – нахмурился главный мужик.
– Да я сам отсюда!
– А не звездишь? – спросил главный, подмигнув. – Забожись!
– Сука буду! – заржал шофер. – Век воли не видать!
– Простите, – повернулся к нему Кирилл. – Если вы отсюда, может быть, у вас здесь остались друзья, знакомые? К кому бы я мог обратиться?
– Шел бы ты лесом! – с неожиданной злобой сказал шофер. – Вон туда!
Вбок от дорожного указателя вела глинистая тропинка.
– Тут с полверсты, – подтолкнул Кирилла главный. – Давай, не телепайся! – он кинул Кириллу тощий рюкзачок. – Резвей ползи! – вдруг заорал он. – Пристрелю! Не ссы, шучу, шучу.
Громко плюнул Кириллу вслед. Кирилл не обернулся; услышал, как захлопнулись дверцы, джип развернулся и уехал.
Он подождал полминуты. Расстегнул рюкзак, посмотрел, что там. Две пачки галет, пакет леденцов. Аптечка: бинт, йод, сода, аспирин. Кружка, миска, ложка. Смена белья. Рубашка, куртка и брюки. Галоши. Папка с документами: паспорт, свидетельство о прививках и – самое главное – приговор суда. Безнадежные буквы – «СЖ». Отныне ему предписано жить скромной жизнью. «СЖ» – это было хуже, чем «ТЖ», трудовая жизнь, когда можно официально работать, платить налог, отчислять на пенсию. Получать не выше среднего по стране. Но хоть так. А «СЖ» – поденщина или огород.
Такое наказание придумала Новая Честная Власть, когда свергли Антинародный режим. Если на ком была кровь борцов с режимом – тех вешали. На ком крови не было, но было преступление по старому закону – в лагерь. А остальных, которые без преступлений, но чуждый элемент, – полная конфискация всего имущества и навечно в бедную жизнь. Жить в маленьком городке, работать за скудную зарплату, или вообще – Христовым именем. Попировали за счет народа – получите сдачу.
Кирилл Рассадин был сыном богача и внуком богача. Дед и отец строили речные порты и пристани. Кирилла готовили к тому же, но он не успел закончить даже второй семестр в Высшей школе управления. Мартовским утром народу сообщили, что группа офицеров, приверженных идеалам демократии, свергла Антинародный режим и установила Новую Честную Власть. Через год это уже был праздничный день с флагами – но Кирилл праздника не увидел, потому что был в тюрьме. Праздник отметили музыкой из всех дырок и куском вареной колбасы к каше. Кирилл колбасу есть не стал, отдал соседу. У всех в камере сделался понос, а Кириллу сделали темную – как будто он знал про тухляк в колбасе.
* * *
Идти было недолго. Сельская управа была в низком бревенчатом доме.
Трое мужиков играли карты. На столе был импортный коньяк и коробка конфет. На диванчике у стены спала баба в ночной рубашке, но в грязных сапогах. Над ней висел портрет бесцветного господинчика с триколором в петлице.
– И чего? – спросил Кирилла мужик, сгребая в кучу затрепанные карты.
Кирилл увидел, что у него в ногах автомат. У других – тоже. Лица у всех были худые, тонкие и задумчивые. Кроме спящей бабы – она фыркала и морщилась во сне, но прихихикивала. Видать, ей снилось что-то неприличное.
– Прибыл по законному решению суда, – Кирилл протянул бумаги. – У меня «скромная жизнь».
– Непруха тебе, орел! – сказал тот, но бумаги не взял. – Вали, куда сам знаешь. В пределах сельского поселения Капитанская.
– Как это? А вы меня не должны… – он хотел сказать: «устроить на жилье», но мужик – видать, местный начальник – перебил:
– Ничего мы не должны. Разъясняю. Что твоя СЖ значит для тебя? Устраивайся как можешь. Но без права покидать назначенное место. Что твоя СЖ значит для меня? Что я не могу тебя пристрелить. Если ты не бузишь, конечно. Всё. Наши отношения выяснены. Давай, не задерживай. Вам сдавать, Николай Евгеньевич! – обратился он к своему картежному партнеру.
Кирилл увидел, что на стене висит календарь, вгляделся в него и обомлел. Две тысячи ноль сорок пятый год. Значит, ему двадцать три года. Значит, он просидел в тюрьме не год, не два, а целых четыре. Они в камере царапали полоски на стенах, охранник их закрашивал. Когда объявили решение, ему не сказали, который сейчас год. Объяснили, что да как. Посадили в поезд. Потом в старый джип. Здравствуй, пожизненная «скромная жизнь».
Как давно! И как быстро все изменилось снаружи.
Он два дня осторожно бродил по поселку. Ночевал в сгоревшей фабрике – натаскал туда еловых веток. Ел галеты по чуть-чуть. Людей на улицах почти не было, а которые были – пробегали мимо, так что и не спросишь ничего. Из уличных громкоговорителей доносились новости и музыка. Из новостей – события в Сенегале и Кампучии. Из музыки – сюита из балета Стравинского «Петрушка».
* * *
На третий день Кирилл набрел на костер. Вокруг сидели молодые ребята и девчонки. Подошел. Долго стоял. Потом присел на бревно рядом с одним. Вытащил из рюкзака последние галеты.
– Ух ты! – усмехнулся парень. – Столица? Сам тоже столичный?
– Ага. По закону, – сказал Кирилл. – СЖ.
– У нас два сэжешника было в прошлом году. Один вроде утопился, – парень показал на озеро, блестящее сквозь деревья. – А другой ломанулся на выход. Прошагал две версты, а тут дрончик прилетел, и его чпок! Зовут тебя как?
– Кирилл! – он протянул руку.
– Давид! – сказал парень.
Да, да, конечно. Последний приступ почвенности, лет десять-двадцать тому назад. В тюрьме ему рассказали. Мода на библейские имена. Саул, Соломон, Моисей, Мельхиседек.
Перезнакомились. Кстати, Мельхиседек в этой компании тоже был. Но совсем маленький, лет восемь, как будто первоклассник.
– В школу ходишь? – спросил Кирилл и дал ему леденец.
Он как будто не понял. Зато Кирилл всё понял.
Помолчали. Потом какой-то парень – Саул, кажется – спросил:
– А вдруг ты нам девок будешь портить?
– Не буду. Я бы, может, и рад, – он криво улыбнулся, – да нечем. Нет у меня ничего. Мне всё отбили.
Хотел сказать «полицаи» или «новые честные», но испугался. Не знал, за кого эти ребята. Поэтому сказал просто – «в тюрьме».
– Покажи! – потребовал Саул.
У Кирилла уже не было сил стыдиться или отстаивать
