Двоюродная жизнь - Денис Викторович Драгунский
Со страхом думаю, на сколько процентов она состоит из штампов, устойчивых фразеологизмов, постоянных эпитетов, персонажей-масок, привычных фабульных ходов и затверженных интонаций.
На 80 % самое малое.
бессмертие гения
Темное дыхание, легкие аллеи
Моя знакомая Евгения Шафферт из Новосибирска, кандидат филологических наук и книжная обозревательница, недавно получила второе (среднее специальное медицинское) образование и стала работать медсестрой.
Она рассказала, как случайно услышала разговор врачей. Речь шла о сложных ситуациях в коллективе, о нередких случаях, когда рабочие отношения вдруг осложняются любовными связями – от легкого флирта до серьезных романов или драматических адюльтеров.
Женщина-хирург сказала коллеге:
– Да, да! Увы, увы! Тут ничего не поделаешь. Как говорил Бунин, у красивой женщины не бывает просто друзей – у нее есть либо поклонники, либо любовники, либо же отвергнутые воздыхатели. А часто – и те, и другие, и третьи!
Медсестра-филолог обрадовалась, улыбнулась и сказала:
– Как хорошо!
– Чего ж хорошего? – грубовато отреагировала та.
– Приятно, что вы вспоминаете Бунина.
– Да как же его не помнить! Бунин Семен Филиппович наше отделение создал и тридцать лет руководил!
а если это любовь?
Двое
Крик за окном: хриплый, злобный и требовательный; обнаглевший мужик так орет, бывает, на свою бабу.
Смотрю из окна. Так и есть. На скамейке сидит парочка: откормленный парень лет сорока и девушка – худенькая, помоложе. Между ними – раскрытый рюкзак, из которого она торопливо достает бутылку и пластиковые стаканчики. Он погоняет ее криком: «Сука!», произнося вот так: «Сэка!» Она дрожащими руками наливает ему и себе. Он выпивает, отхаркивается и кричит: «Сссэээка!! тля! нах… ну, ссэка!» Она наливает еще стакан, уже только ему, он пьет, она протягивает ему закусить, что-то в салфетке, он бьет ее по руке – «Идинаххх, сэка!» – и кидает стакан наземь.
Она прячет бутылку и не съеденный бутерброд назад в рюкзак, нагибается – она очень худая и стройная, маленького роста, – вежливо подбирает стакан, кладет его в урну. Потом надевает рюкзак. Помогает своему повелителю встать со скамейки.
Они уходят. Он харкает, плюется, шатается и кричит «ссэка нах!!!» Она держит его под руку.
Сейчас мне скажут: а вдруг это любовь?
А я разве спорю? Любовь, мои дорогие, любовь…
наши вашим не пляшут
Двоюродная жизнь
Когда у Гали умер муж, она испугалась пустоты жизни, тем более что их сын насмерть разбился на машине за полтора года до этого. Галя никого не хотела видеть. Она часами ходила по дому, то останавливаясь у книжных шкафов, то присаживаясь в кресло на втором этаже, где была комната сына, то ничком бросаясь на диван в кабинете мужа. Потом переворачивалась на спину и долго лежала так. «Галина Евгеньевна! – тихо раздавался за дверью голос домработницы. – Галина Евгеньевна, чаю или кофе?» Галя садилась, стискивала голову руками. Потом отвечала, что ничего не надо, что она сама скажет, когда захочет. Ложилась снова и думала, вспоминала.
И вот вспомнила, что у мамы была сестра по отцу, неудачная Таня, так звала ее мама: институт не окончила, потому что родила девочку непонятно от кого, маялась в бараке на окраине Воронежа, приехала в Москву по лимиту, работала десять лет на стройке и выцарапала у этой жизни однушку в Люберцах.
То есть Таня – это ее тетя. А Танина дочь – ее двоюродная сестра.
Галя их нашла.
Сестру звали Света. Она была ровесница Гали – те же сорок два. Она пошла по стопам своей мамы: бросила техникум, потому что родила от любимого мужчины. Который растворился в тумане, даже не принеся цветочков в роддом. Работала в ателье ремонта и подгонки. А дочку ее Машу – то есть племянницу Гали – выгнали из торгового колледжа за двойки и прогулы, но она не горевала и собиралась сниматься в сериалах в роли молодой жены миллионера.
Поэтому ей сначала очень понравилась богатая тетя с трехэтажной дачей и пакетом акций «Лыбытнорской Меди».
Но быстро разонравилась. Потому что тетя заставляла читать книжки, правильно краситься, делать достойный маникюр и готовиться в институт. Тетя звонила в половине восьмого утра: «Ты уже сделала зарядку?» Они все на Рублевке такие дуры? Или это у нее от недотраха?
Один раз, когда Галя приехала к ним в Люберцы с подарками и разговорами, она ей так прямо и крикнула в лицо: «Найди себе мужика, забери свои айфоны, только отстань, отлипни!»
Крикнула и убежала.
А Галя осталась ждать Свету.
– Спасибо тебе, конечно, – перебила ее Света, когда Галя в который раз стала терпеливо объяснять, что девочке пора браться за ум. – Спасибо за подарки, и вообще. Но только не получится ничего.
– Но почему?
– Мы по-своему живем. По-нашему. По-твоему уже не научимся. Поздно ты схватилась.
– Я разве виновата? – вспыхнула Галя.
– Что ты, что ты, – примирительно сказала Света. – Все нормально. Ты только не приходи к нам больше. И не звони.
– Но ты мне пообещай, – сказала Галя. – Если вдруг что-то срочное. Если вдруг совсем трудно будет, если что-то случится, не дай бог, конечно… Ты обязательно дай знать. Я обязательно помогу.
– Не дождешься, – сказала Света.
завтра – это позавчера, о котором забыли сегодня
Яхта из чистого золота
– Как место называется? – спросил Кирилл.
– Капитанская, – сказал шофер.
– Деревня?
– Хрен теперь разберет. Поселок, по карте. Был когда-то поселок. Городского типа. Но вообще да, деревня реально.
– Вот ведь название какое! – засмеялся Кирилл. – Деревня, а Капитанская.
Мужик, сидевший впереди, стал объяснять Кириллу, а заодно шоферу и охраннику – охранник сидел сзади, пристегнувшись к Кириллу наручниками, – что когда-то, чуть ли не в восемнадцатом веке, весь этот огромный кусок земли, с лесами, полями и озерами, принадлежал отставному адмиралу Мордвинову: царский подарок. Адмирал переназвал все деревни по своему военно-морскому вкусу: Шкиперская, Маячная, Гардемаринская и так далее. Смешно, конечно. Но люди привыкли. Деревня Капитанская выросла в село, потом даже в городок. А теперь всё обратно.
Он рассказывал обстоятельно, сверяясь с затрепанной книгой, которую вытащил из портфеля. Краевед-любитель, наверное. Провинциальный интеллигент.
Старый джип, в котором они ехали, остановился у столба; на столбе торчал жестяный прямоугольник с надписью: «Капитанская». Жесть заржавела, буквы облезли, но прочитать можно.
– Отстегни его, пускай вылазит, – вдруг сменив тон с умного на грубый, сказал главный мужик. Охранник отщелкнул наручник с запястья Кирилла. – Вылазь,
