Компонент - Али Смит
– Есть кафе, – сказала я.
– Слишком уж холодно и сыро сидеть снаружи кафе, – сказала она. – Я же окочурюсь.
– Если Ли уехала домой, может, стоит и вам, – сказала я.
– «Они» вернется. «Они» же оставила свои вещи, – сказала она.
Мокрая рубашка и открытый вещмешок с вывалившейся одеждой и компьютерным оборудованием по-прежнему лежали внизу лестницы. Тем временем Иден уже бродила по гостиной, откинув за плечи мокрые волосы.
– Твою ж мать, – сказала я.
Я пересекла комнату у нее за спиной и открыла окно, а затем пришла и села на сильном сквозняке подальше от нее.
– «Алая буква», – произнесла она, усаживаясь. – Звучит неплохо.
Она взяла книгу с диванного подлокотника.
– О чем это? – сказала она.
– Никогда не читала, – сказала я. – Но знаю, что это о женщине, вынужденной носить спереди на платье… э… некий знак. Думаю, потому, что у нее был ребенок от мужчины, с которым они не были женаты.
– Боже, надеюсь, знак хотя бы не огромный, а то реально бесит, когда с одежды что-то вечно свисает, – сказала Иден.
– Нет, это был не дорожный знак, а буква алфавита. Буква А. Ярко-красная. А – значит adulteress, «прелюбодейка».
– Как романтично, – сказала Иден. – Как портомойка, стюардесса или белошвейка. Прелюбодейка. Что-то из прошлого, связанное с любовью.
– Нет, ну, – сказала я, – прелюбодейка – это…
– Бэ-тэ-эм! – сказала Иден. – Она подписана! Самим автором!
– Э, – сказала я. – Пожалуйста, не загибайте так.
– Она вам дорога? – сказала Иден. – Я понимаю, ясно? Как вот эта дорогá мне.
Она положила «Алую букву» и снова взяла свою тетрадку. Раскрыла ее, а затем начала читать вслух:
– «…Жили-были две девочки по имени Фрэнни и Элси. И у них были разные фамилии, потому что они были кузинами. Одним скучным летом им было скучно, и одна из них, я не поняла, кто именно, из домашнего чтения к этому проекту, но подозреваю, что та, что постарше и повыше, потому что рисунки были очень хорошие и вполне зрелые, поэтому, наверное, старшая и нарисовала фей и приколола их шляпными булавками, чтобы казалось, будто они действительно стоят на бревне в траве и принимают солнечные ванны, потом девочки из Коттингли их сфотографировали, словно феи действительно были реальными, они получили известность под названием “Феи из Коттингли”, и слава о них прогремела. Девочки одурачили “Кодак” – крупную фотографическую компанию, где узнали о фотографиях, и даже там не смогли определить, что это фальшивка – либо фотографии, либо феи. Одурачили человека по имени Артур Дойл, который, как известно, писал о британском детективе Шерлоке Холмсе и которому очень хотелось, чтобы феи и загадочные явления существовали в реальности, поскольку в его рассказах их полно, поэтому еще больше людей поверили бы в правдивость его рассказов, так что он сделал большую рекламу феям, которые были красивыми и правдоподобными, с красивыми крылышками, пусть это и фальшивка, он сказал, что британский народ больше не хочет вязнуть в грязной колее войны, а мечтает о крылышках фей. Это потому что в те времена была Первая мировая война в 1920 году, и люди были расстроены тем, что их мировоззрение изменилось, а фермеры были расстроены, потому что их поля превращались в месиво из грязи, и иногда фермеры, которые обрабатывают эти поля даже в наше время в отдаленной стране е-эс, из которого мы сейчас выходим, там, где велись эти войны, до сих пор находят кусочки человеческих костей, когда сажают свои культуры для…»
Тук-тук.
Собачий лай.
Иден в ужасе.
– Ну все! – крикнула я собаке. – Хватит!
Собака перестала лаять.
– Ох, – сказала Иден.
Она сидела у окна и увидела, кто стоял у двери. Она посмотрела на меня долгим печальным взглядом.
Я пошла к входной двери. Над маской – глаза Мартины Инглз. Морщинки вокруг них были для меня чем-то новым, но мой взгляд она встретила с прежним вызовом.
– Хочешь съездить со мной кое-куда на моей скоростной тачке?
– Куда? – сказала я.
– Секрет, – сказала она.
У нее на шее висела пара коньков со связанными вместе шнурками.
– Покататься на коньках? – сказала я.
– На ваш местный каток, – сказала она, – еще не пускают рядовых граждан, но там знали мое имя, я ведь когда-то была довольно известной призершей, а директор – наш ровесник, так что я позвонила ему, мое имя было ему знакомо, и он сделал для меня исключение. Весь каток в нашем распоряжении. Не терпится показать тебе всякие фигуры. Боже, Сэнд, как прекрасно видеть тебя во плоти! Разве это не прекрасно? Я чувствую экстаз, чувствую себя дикой и свободной, снова чувствую себя юной. Я уже год не уезжала так далеко от дома. Так вот где ты обитаешь. Где она спала? По какому плафону стучала крыльями птица? Мечтаю увидеть этот самый плафон.
– Мам, – сказала Иден. – Что ты здесь делаешь?
– О, – сказала Мартина Инглз. – Иден.
– Ага, – сказала Иден. – Я.
– Что ты здесь делаешь? – сказала Мартина Инглз, снимая маску и пряча ее в карман куртки.
– Зачитываю ей свой проект о феях из Коттингли, – сказала Иден. – Хоть кого-то интересует моя жизнь. Ты мне не ответила. Ты-то почему здесь?
– Я приехала, чтобы отвезти свою старую университетскую подругу на каток, – сказала Мартина Инглз.
– Я не умею кататься на коньках, – сказала я. – Почему ты не отвезешь свою дочь?
Мартина Инглз проигнорировала меня.
– Кто присматривает за Амели? – сказала она Иден.
– Папа, – сказала Иден. – Не ты же. Хотя сегодня твоя очередь.
Я оставила их, пока они спорили между входной дверью и прихожей, проскользнула в гостиную, взяла «Алую букву» и сунула обратно на полку. Потом пошла на кухню и помыла руки. Позвонила на мобильный Виоле, оставила сообщение, что перед очередным приходом сдам анализ, и попросила передать отцу привет.
Я взяла собаку и поводок.
– Не ждите меня обратно, – сказала я. – Пожалуйста, просто обе уйдите как можно скорее. Закройте окно гостиной и убедитесь, что заперли за собой дверь, ага?
Мы с собакой сели в машину, собака – на пассажирское сиденье. Пока мы отъезжали, они продолжали спорить у двери.
Отцовскую собаку, кстати, звали Паст.
Полагаю, это сокращение от Пастух и как-то связано с овчарками.
Отец всегда называет своих собак Пастами. Этот Паст был его пятым. Он дает им эту кличку в честь старой песни в стиле кантри-энд-вестерн про собачью верность. В песне собака спасает владельца в детстве, когда он тонет. «На помощь она пришла». Затем наступает день, когда местный собачий врач говорит владельцу, что больше ничем не в силах помочь, Джим, и Джим должен пристрелить Паста, чтобы тот не мучился. Он берет ружье и целится преданному Пасту в голову, но просто не может этого сделать. Он хочет убежать. Чтобы взамен пристрелили его. В любом случае, Паст все-таки в конце умирает, хоть и непонятно как, но автор песни уверяет нас, что если у собак есть свой рай, то Паст чувствует себя там как дома, и это чудесная загробная жизнь[27].
Пока мы ехали, я пела эту песню – насколько могла вспомнить слова.
– Ты – старая история в новом обличье, – сказала я отцовской собаке, допев до конца.
Мы обменялись с ней взглядами.
– Паст, – сказала я. – Я знаю, что галлюцинации – один из симптомов, связанных с этим вирусом. Я ведь больна? Пелфы мне приглючились. Я воображаю полную противоположность изоляции именно для того, чтобы смириться с изоляцией. Да?
Паст ответил мне неторопливым невозмутимым взглядом.
– Точь-в-точь как мне приглючилось правительство, – сказала я, – управляющее нашей страной настолько успешно, с такой рассчитанной неумелостью, что у нас один из наивысших показателей смертности на душу населения во всем мире. Разумеется, правительство не может быть настоящим. Почему я об этом не подумала? Неудивительно, что оно кажется таким сюрным. Просто я его… воображаю.
Паст безразлично глянул на приборную панель.
– Или галлюцинацией было все до ковида, а это обнажение реальной реальности? – сказала я.
Паст зевнул.
Я «заразилась» от него и тоже зевнула.
Когда мы приблизились к отцовскому дому, собака начала лаять и прыгать на сиденье. Когда мы подъехали к дому вплотную, она была вне себя от радости и скакала на сиденье, выписывая круги размером с себя, от которых вся машина ходила ходуном. Когда я выпустила собаку, она прыгнула на входную дверь, несмотря на артрит тазобедренных суставов и все
