Французская косичка - Энн Тайлер
– Итак! – начала она. И, не дождавшись ответа, продолжила: – Насколько я знаю, вас навещала Лили.
Элис и Лили никогда не были близки. Уж слишком ее дочери разные, считала Мерси. Но, видимо, они периодически обсуждали своих родителей – не в открытую, а среди прочего, полунамеками, как водится между сестрами и братьями, – поскольку Лили явно попросила Элис прозондировать почву. И сейчас Мерси отвечала уклончиво.
– Ну, хммм… – вот и все, что она выдавила из себя.
– Так что ты думаешь про Морриса?
– На вид приятный, – рассеянно заметила Мерси. – А ты с ним встречалась?
– Да.
Сколько раз? По какому поводу? Он показался ей симпатичным? Внушающим доверие? Что вообще она думает обо всем происходящем?
Мерси не задала ни одного из этих вопросов. Она сказала:
– Наверное, я приглашу его на общий семейный ужин.
– Ладно… – Элис ждала продолжения.
– Вы с Кевином свободны в это воскресенье?
– Мы собирались в гости к его матери.
– Тогда в следующее?
– В следующее можно.
– Хорошо. Я поговорю с Лили. – И Мерси попрощалась, так и не вынеся никакого вердикта по поводу Морриса.
Ей понравилось, как она провела этот разговор.
Вот только Робин был против семейного ужина.
– Погоди-ка, – сказал он, – это как? Ты собираешься пригласить в дом любовника своей дочери?
– Любовника! – всплеснула руками Мерси. Надо же, он знает такое слово. – Он ее жених, милый. Мы хотим приветствовать его как будущего члена семьи.
– Но как у нее может быть жених, когда у нее уже есть муж? Где тут место для БиДжея?
Робин всегда недолюбливал БиДжея. За глаза он звал его Элвисом. Когда БиДжей и Лили тайно поженились, Робин божился, что им «пришлось», и был крайне разочарован, когда никакого ребенка в итоге не оказалось.
А кстати…
Если бы Мерси могла хоть намекнуть на беременность Лили, возможно, он стал бы более покладистым.
С другой стороны, мог и взбеситься окончательно.
Именно такая возможность, а не столько ее обещание Лили удерживало Мерси от обнародования новости.
Она позвонила Элис и сказала, что семейный ужин придется отложить.
– Да? – Элис нужны были объяснения.
– Я все не могу сообразить, когда именно его устроить, – придумала Мерси и поскорее перешла к обсуждению успехов маленькой Робби.
Робби уже научилась вставать на ножки, подтягивая себя руками, но пока не понимала, как сесть обратно. И стояла, рыдая, в своем манеже в полном изнеможении, пока Элис не согнет ей коленки и не опустит на пол. После чего бедняжка тут же опять вставала. Элис могла рассказывать об этом бесконечно. И совершенно забыла про неудобную тему семейного ужина.
* * *
Женщину, которую Мерси встретила в химчистке, звали Эвелин Шепард, она позвонила в середине октября и пригласила Мерси осмотреть дом.
– Думаю, мы уже обустроились, – сказала она. – И я хотела бы понять, как вы предпочтете нарисовать наш дом.
– С радостью приду, – согласилась Мерси.
– Вот если бы вы могли заглянуть к нам, когда муж тоже будет на месте…
– Да, я могу.
– И, может, принесете несколько ваших работ для примера? Я показывала ему картину с вашей визитки, но…
– Конечно. Я принесу свое портфолио.
И Мерси сделала мысленную пометку порыться дома в ящиках письменного стола, где она хранила кожаную папку с работами, оставшимися со времен учебы в «Школе Ласалля».
Для встречи выбрали субботнее утро, а значит, в распоряжении Мерси была машина. Она припарковалась в конце квартала, чтобы составить себе более полное представление о пространстве, – хотела прибыть во всеоружии, так сказать. Дом оказался обычным трехэтажным особняком в колониальном стиле, красный кирпич и зеленые ставни. Ладно, неважно, она же все равно предпочитает интерьеры. Мерси нажала на кнопку звонка, а потом внимательно присмотрелась к нему. Зрение ее и в самом деле обострилось, она начала замечать мельчайшие детали. Но звонок был совершенно заурядным, белая пластиковая кнопка на медной пластинке.
Дверь открыла Эвелин Шепард:
– Доброе утро, миссис Гарретт!
– О, прошу вас, зовите меня Мерси.
– А я Эвелин. Входите!
На Эвелин были туфли на каблуках. В субботу, в собственном доме. Каблуки не очень высокие, но все равно. Она была чуть моложе Мерси, но выглядела уже почтенной дамой. Темные волосы тщательно завиты, а модное цветастое платье туго обтягивает талию.
– Кларенс? – позвала она. – Художница уже здесь.
Через просторный холл – персидский ковер, хрустальная люстра – она провела Мерси в гостиную, необъятную и официальную, с роялем в дальнем конце. Взгляд Мерси словно фотокамера – щелк, щелк, щелк – фиксировал все, что попадалось на глаза.
– Какой очаровательный у вас дом, – вежливо сказала она и села куда ей предложила Эвелин – на скользкий, обитый шелком диван, но тут же вновь встала, когда в комнату вошел Кларенс.
– О, Кларенс! – воскликнула его жена, словно удивляясь появлению супруга. – Это Мерси Гарретт, художница.
Кларенс был старше жены – седовласый и усатый, с пластроном, топорщащимся в расстегнутом вороте рубашки. Мерси до сих пор видела пластрон только в английских фильмах. И эта деталь придала ей уверенности. Она мгновенно все поняла про этих людей: недавно обосновались в доме, обставленном так, чтобы произвести впечатление, носят одежду, которая куплена специально, с целью соответствовать тому образу, который, по их мнению, от них требуется.
– У вас прекрасный дом, – повторила Мерси, и на этот раз голос звучал увереннее и она доброжелательно улыбалась.
Дальше было легко. Шепарды уселись по обе стороны от нее, а она вытащила из папки рисунки – застекленная терраса, кухонный уголок и то, что она назвала «музыкальной комнатой». (На самом деле никакая не музыкальная, а гостиная в доме Элис и Кевина, но Мерси инстинктивно подправляла свой словарь, дабы соответствовать обстоятельствам.) Всякий раз, как только основной элемент картины проступал сквозь окружающую размытость, Эвелин восклицала «Ах!», но Кларенс хранил молчание.
– А вот эта, – спросила Эвелин про так называемую музыкальную комнату, – с фотографией на краю стола? Полагаю, это портрет хозяина дома, я права?
Она имела в виду фото, стоящее рядом с большой ракушкой, – то ли отец Кевина, то ли его дядя, а может, еще кто-то – в армейской фуражке, воинственно смотрит из серебряной рамки, усеянной крошечными серебряными бусинами.
– Да, это предок со стороны мужа, – сказала Мерси и перешла к следующей картинке: их с Робином спальня. Прямоугольник кровати, косые линии досок пола, а затем фрагмент кресла-качалки, на ручке брошен пеньюар, каждая складка и шов скрупулезно выписаны.
– Сущность этого дома – пеньюар? – поинтересовался Кларенс.
– А вот здесь детская моей внучки, – показала Мерси. («Детская»! А что, неплохо звучит.) Кроватка Робби лишь схематично набросана отдельными линиями, зато плетеный тряпичный коврик, на котором она стояла, прорисован
