Французская косичка - Энн Тайлер
– Смиряться! – взорвалась Мерси. Ее здорово задело. – Можно подумать, ты особенная!
В трубке щелкнуло. Лили повесила трубку.
Ну и слава богу, подумала Мерси. А потом некоторое время металась по дому, огорченно цокая языком и придумывая, какие еще, гораздо более резкие и точные слова она могла бы сказать Лили.
* * *
С тех пор как Робин смог позволить себе помощника, он взял за правило устраивать выходной в субботу. Это была идея Мерси. Она заявила, что он должен больше времени проводить со своими детьми. Впрочем, выяснилось, что дети постоянно заняты собственными делами, и в итоге Робин спускался в подвал, где радостно копошился с разной ерундой, пока Мерси, взяв машину, разъезжала по делам. А потом вечером они мило ужинали, иногда в ресторане, но чаще дома. Робин говорил, что рестораторы с такими ценами ведут себя как грабители с большой дороги.
В эту субботу они остались дома. Мерси приготовила его любимые польские сардельки с хаш-брауном и без лишних вопросов открыла бутылку «Нэтти Бог»[9]. Себе она налила бокал кьянти, включила запись Фрэнка Синатры, а еще надела платье с V-образным вырезом, которое ему нравилось, и слегка подкрасилась – ровно настолько, чтобы он мог сказать, что предпочитает ее естественный вид. Робин заметил ее старания.
– О, какая прелесть, – сказал он, усаживаясь за стол. – И даже ваза с цветами!
– Это ведь наша первая суббота в статусе пожилой пары, – пошутила она. – Я подумала, это надо отметить.
– Дорогая, ты никогда не станешь пожилой.
Мерси развернула салфетку, расстелила на коленях.
– Кстати, о старости, – заметила она. – Боюсь, мне предстоит слоняться без дела, раз уж больше не о ком заботиться.
– Но у тебя есть я!
– Да, но… мне пришло в голову, что я могла бы заняться развитием своих художественных навыков.
– Великолепная идея, – согласился он, накладывая себе горчицы.
– Даже попробовать зарабатывать этим, если получится.
Робин отставил баночку с горчицей:
– Мерси, у нас нет проблем с деньгами. Тебе незачем работать.
– О, я же не собираюсь выходить на работу! Я просто подумала, что могла бы продавать свои картины.
Робин нахмурился:
– Ладно, дорогая, но я не уверен…
– Давай я тебе объясню. Ты же знаешь, как люди гордятся своими домами. Даже мы с тобой! Как я радовалась, когда наша глициния у крыльца начала цвести и прохожие останавливались и говорили, какая красота.
– Помню, но…
– Ну вот! Портрет дома! Понимаешь? Портреты домов! Я придумала рекламу, вроде, скажем, «Художник придет в ваш дом и откроет его ауру».
– Это что за штука такая?
– Это особые, уникальные черты. Как тебе объяснить… Ну вот, к примеру, если бы я рисовала наш дом, то изобразила бы ту самую глицинию. Или помнишь ту картину, со стульчиком Робби в столовой?
Он вопросительно вскинул голову.
– Там сама комната очень приблизительно изображена, в общих чертах, а акцент на высоком стульчике, его ножках, которые прорисованы детально, будто бы выгравированы.
– Выточены, – вставил Робин.
– Правильно, выточены, и плюшевый зайчик Робби валяется внизу.
– Я понимаю, о какой картине ты говоришь, – сказал Робин, но все еще продолжал хмуриться.
– Я показала бы ее клиентам и спросила: «А что есть такого особенного в вашем доме? Хотите, я это нарисую?» И, думаю, им было бы важнее, чтобы я сама уловила дух дома. Чтобы я прочла их дом, как читают гороскоп или линии на ладонях, и сказала бы: «Вот она, душа вашего дома. Его отличительная черта. Его суть».
– Ясно. – Лоб Робина разгладился, он кивнул: – Да, конечно, дорогая. Отлично, займись этим.
И, подхватив вилку, принялся намазывать горчицей сардельки.
– К сожалению, это означает, что мне придется больше времени проводить в студии, – осторожно произнесла Мерси.
– Ну, у тебя теперь полно времени.
– Может, иногда даже оставаться там на ночь.
– Для чего это? – Он отложил вилку.
Так, самая сложная часть.
– Понимаешь, когда я начинаю работу и вся поглощена ею, погружена в нее…
– Хм.
– Вот я и подумала, что если у меня под рукой в студии будет одеяло, я могу просто прилечь на кушетку и вздремнуть, вместо того чтобы тащиться домой по темноте.
За столом повисло молчание, если не принимать в расчет Синатру, напевавшего Strangers in the Night.
– Мерси, – наконец проговорил Робин. – Ты уходишь от меня?
– Нет, что ты! – И она потянулась через стол нежно взять его за руку. – Нет, дорогой, я никогда от тебя не уйду! Как ты мог такое подумать?
– Но ты говоришь, что больше не хочешь спать со мной.
– Я имела в виду – только иногда. Если у меня вдруг будет срочный заказ или в этом роде.
Робин молчал, внимательно изучая ее лицо. Губы его слегка приоткрылись, он явно был потрясен услышанным. Ей стало ужасно жалко мужа. Мерси крепче сжала его руку:
– Родной мой. Ты же мой муж. Неужели я могу оставить тебя?
– Но никто не устанавливает жесткие сроки для какой-то картины, – возразил он.
Жалость мгновенно улетучилась. Она отпустила руку Робина.
– У художников тоже бывают дедлайны.
– Это просто твой способ меня бросить.
– Вовсе нет, это мой способ обрести немного… независимости.
– Ты хочешь быть независимой? – поразился он. Само слово он произносил так, словно брезговал им, считал его непристойным.
– Робин. Послушай. Помнишь свадьбу Элис, когда она составляла список гостей? И она мне сказала: «Новая жена отца Кевина, кажется, совсем простушка, не могла бы ты взять ее под крыло, развлечь всякими разговорами о хозяйстве, хорошо?»
– И что…
– Как будто бы я тоже совсем простушка! Понимаешь?
– Она вовсе не имела в виду…
– Она пригласила других учителей и даже директрису школы, «но слава богу, ты будешь рядом», говорила она, потому что я-то всего лишь домохозяйка.
– Это просто слова, – постарался успокоить жену Робин. – Она не хотела тебя обидеть. А я просто сантехник, и что? Мы все наклеиваем ярлыки на других людей. Это лишь символ, обозначение, и ничего больше.
– Это символ, означающий «никто». Понимаешь?
Хватит уже повторять «понимаешь», поскольку проблема именно в том, что он не понимает, вообще не соображает, о чем речь.
– Я не переживу, если ты бросишь меня, Мерси.
– Да не собираюсь я тебя бросать. Обещаю.
– Не уверен.
«Дуби-дуби-дуу», – напевал Синатра.
Болван.
* * *
Какое-то время Мерси продолжала ночевать дома. Она вставала утром, готовила Робину завтрак, прибиралась и хлопотала, пока муж не отправлялся на работу. «Да иди уже, иди! – мысленно внушала ему она. – Сколько можно собираться?» А едва он выходил за порог, она срывалась к себе
