Любимчик Эпохи - Катя Качур
Прах мой к тому времени был уже погребен рядом с истлевшим гробом Сани, который просто разворотили и остатки костей утрамбовали лопатой в обувную коробку из-под сапог. Его ржавый крест, как и пророчила Эпоха, выкорчевали и просто отвезли на ближайшую помойку. Монолитную черную плиту редкого черного мрамора устанавливали четверо мужиков. Елозя грязными руками по моим глазам и губам, отображенным на камне, они потели и проклинали Илюшу, которому все не хватало трех сантиметров влево-вправо для какого-то одному ему понятного идеального равновесия. Рядом хлопотала моя жена, то и дело касаясь Илюши своим телом: то прикладывалась грудью к спине, то брала в руку его ладонь, то смахивала со щеки невидимую пыль.
— Хочет его очень, да, Старшуля? — поддела меня Эпоха. — Ревнуешь?
— Да иди ты, — огрызнулся я.
— Как ща говорят: ищет тиктальных ощущений, — оскалила она верхние зубы.
— Тактильных, — понуро поправил Саня.
— Во-во! А ты где набрался этой модной ереси?
— Студента тут недавно закопали, ошибся кладбищем, пока провожал его, всю историю жизни выслушал. Жену свою ругал. Не давала она ему ярких тактильных ощущений, — пробубнил Саня.
— А твоя-то Шалушику явно и тик-так, и так-тик, — глумилась надо мной бабка.
— Вот вредная твоя, наглая морда! — разозлился я. — Не изменяла она мне никогда. При жизни уж однозначно.
— А как же тогда сын твой похож на него точь-в-точь! Вон с братом стоит поодаль, дурак не заметит!
Рядом с могилой лениво переговаривались мои двадцатипятилетние сыновья-двойняшки. Темно-русый, крепкий, брутальный, похожий на меня Ярик и Ларик — светлокудрый худой ягненок с голубыми очами, будто срисованный с фотографии молодого Илюши. Это было безумием всей моей жизни. Я, как медик, понимал, что такого по законам генетики просто не может быть. Да, они разнояйцевые близнецы, рождены с интервалом в пятнадцать минут, но одного, черт побери, моего семени! Как второй мог быть похож на Илюшу? КААААК????? Я помню первую встречу с будущей женой. Мы с братом уже вернулись из армии. Я восстановился в медицинском институте. Илья, как всегда, тунеядствовал, плевал на все условности, купил корочки и собирался в очередной свой безумный поход. Она просто шла по улице. Принцесса из «Бременских музыкантов», с белыми волосами, собранными в два длинных хвоста, и красном платье, слегка прикрывающем трусы. Я остолбенел, как суслик у норки. Она поравнялась со мной, и еле уловимый запах женского тела взорвал мне ноздри. Принцесса улыбнулась, приподняв темные очки. Она была красивее всех звезд из порножурналов, которые за полстипендии можно было купить у барыг. Я впервые растерялся, и лишь когда красное платье скрылось за углом в конце улицы, бросился догонять. Настиг у автомата газированной воды, где она мыла граненый стакан, нажимая на встроенный фонтанчик. Я снова встал как вкопанный. Принцесса опустила в прорезь три копейки, налила сироп и убрала стакан. Плюясь и бормоча, автомат слил безвкусную минералку. Затем она снова опустила три копейки и вновь подставила стекляшку, долив вторую порцию сиропа до краев.
— Я тоже всегда так делаю, — ляпнул я, — люблю послаще.
Она пила лимонад небольшими глотками, а я смотрел, как в ее губы устремляются пузырьки газа, толкаясь и соперничая в желании попасть на вожделенный влажный язык. Горло у меня пересохло, в мозгу не осталось ни одной мысли.
— Скажешь что-нибудь умное? — спросила она.
— Ты — потрясающая, — выдохнул я.
— Все?
— Я женюсь на тебе.
— Всегда такой тупой? — усмехнулась она.
— Всегда, — подтвердил я.
— Тогда пока. — Принцесса развернулась и пошла прочь.
Я нагнал, схватил ее за руку, притянул к себе и прижался к губам.
— Наглый? — прошептала она.
— Наглый, — кивнул я, сминая ее в объятиях как намокшую газету.
Она оказалась Леной. Не помню, сколько прошло дней, когда мы оторвались друг от друга. Наверное, сутки, а может, и двое. Одуревшие от секса и голода, мы курили у нее на балконе. Родители были на даче. (Будь благословенны все дачи СССР!) Я сидел на табуретке в синих трусах, она, полуголая, поставила тонкую ногу с алым педикюром на какой-то гимнастический мяч. С нас можно было написать копию «Девочки на шаре» Пабло Пикассо.
— Я — модель журнала мод «Кокетка», — представилась Лена, — мечтаю уехать в Москву.
— Я — будущий хирург. О Москве можно подумать.
— Будешь меня лечить. — Лена выпустила струйку дыма мне в лицо.
— Будешь ходить передо мной голой. Всегда, — сказал я.
К родителям я привел ее уже через неделю. Мама наготовила вкуснейших салатов, папа купил вино. Лена им страшно понравилась. Они давно хотели меня пристроить. Мы сидели, смеялись, я был пьян и счастлив, Принцесса льнула ко мне и незаметно целовала в шею. И тут черти принесли ЕГО. Брат должен был уехать в свой гребаный поход на Байкал, но почему-то застрял в городе. Он никогда никому ничего не объяснял. Просто открыл ключами квартиру, бросил рюкзак в коридоре, пошуршал в ванной и сел за стол. Мама прижалась губами к его лбу, как всегда приподняв шелковые волосы.
— Ты не болен?
— Нет.
— Руки помыл?
— П-помыл.
— Знакомься, это Леночка, — возбужденно произнес папа, — невеста Родика.
— Илья, его б-брат, — этот говнюк равнодушно пожал ей руку.
Каждый раз, когда я вспоминаю их знакомство, меня трясет. Он даже не хотел ей понравиться! Он не пытался казаться хорошим, он игнорировал этот мир в принципе. С герпесом на губах, с нестриженной, до плеч гривой, с какой-то ржавой царапиной на роже, он накинулся на мамин салат и сожрал его прямо из общей миски.
— М-мамуль, есть м-мясо?
Он замечал только маму, с ней была особая связь, и иногда папу. Ни меня, ни моих девушек, ни моих друзей он не видел в упор. Мама кинулась подогревать ему вчерашнюю курицу.
— Вы — геолог? — спросила его Лена, чтобы как-то поддержать разговор.
— П-почти, — он даже не поднял на нее глаза.
— Он — искатель приключений себе на задницу, — объяснил я.
Но Лена меня уже не слышала. Она больше не любила меня. Моя Принцесса мечтала о совершенно ином Трубадуре. Патлатом, безденежном идиоте, который был бы абсолютно органичен в компании с ослом, вшивым псом и бесхвостым петухом. Думаю, она и замуж-то за меня вышла, чтобы просто быть рядом с ним, дотрагиваться до его волос, стирать ему пропахшие потом спальные мешки и мечтать прикоснуться к его вечно драной, как у дворового кота, морде.
— А знаете, Родион у нас богатырь! — начала свою притчу мама. — Родился на пять килограммов сорок пять грамм! Сосал меня до полутора лет…
— Ну мааамаа! — заревел я.
Илюша пофигистично ковырял в зубах
