Андрей Зарин - Кровавый пир. За чьи грехи?
— Многая лета тебе, атаман! Астрахань тебя к себе в гости ждет!
— Добро! — весело ответил Степан. — Выпей, казаче!
III
Страшная ночь подходила уже к концу. Поднялось жаркое летнее солнце, чтобы осветить еще более ужасный день злодейств и преступлений.
— Ну, подымайся, братик, — ласково сказал Стенька Василью, — да поедем в полоненный город!
Василий быстро встал. Голова его была тяжела от бессонной ночи и пережитых волнений. Он налил себе кубок меду и жадно выпил его. Мысли его словно бы прояснели.
— Вот это так! — одобрил Степан. — Сразу веселей станет! А я заказал для тебя в воеводской избе полдник изготовить. Идем!
Они вышли. Стеньку Разина ожидала почетная стража. Ивашка Волдырь в новом кунтуше, расшитом золотом, в высокой лохматой шапке сидел на коне перед отрядом лихих казаков; атаманский бунчук развевался грозным красным хвостом над ними, и тут же стояли музыканты с литаврами, трубами и тулумбасами.
— Здорово, детки! — приветствовал их атаман.
— Многи лета, батька! — дружно ответили казаки.
Степан вскочил на своего персидского иноходца. Василий занес уже ногу в стремя, когда подле него очутился вдруг Кривой.
— Атаман! Наши в Астрахань просятся. Дозволь идтить? — сказал он.
В это время Разин обернулся.
— Чего он?
— Да вот молодцы просят в Астрахань идти.
— А пускай идут! Что им тут делать, а там пожартуют! — сказал ему Стенька.
— Идите! — разрешил Василий и сел на коня. Кривой стрелою помчался к своим.
— Бежим, братцы! — закричал он издали. — Сам Степан Тимофеевич дозволил!
— Ого-го! — загоготал Дубовый. — Вали!
— Зададим жару боярам, — подхватил Пасынков, и вся ватага бегом бросилась на город.
Степан Разин ехал, окруженный отрядом с бунчуком и музыкой. По всей дороге, спеша и перегоняя друг друга, бежали стрельцы и казаки в побежденную Астрахань.
— Будут воеводе поминки! — сказал Степан. — Жив он? — спросил он у Волдыря.
— А чуточку жив, батько! — ответил Волдырь. — Был совсем живой, а как ясык подали, вдруг какой-то лайдак налети на него да копьем в пузо! Его у церковь снесли. Ну, а мы взяли его потом осторожненько, на ковре, и под раскат положили. Тамотко все. Твоего суда ждут!
Степан нахмурился:
— Эка досада какая! Я думал, целюсенький!..
Они въехали в посад. Он был совершенно пуст. Толпы из войск Стеньки Разина спешно пробегали через него и устремлялись в Пречистенские ворота.
— Ну, вы! Дорогу атаману! — закричали у ворот на них казаки, и разом расчистился широкий путь.
Они въехали в Астрахань. Навстречу Стеньке хлынула голытьба.
— Здравствуй, батюшка, Степан Тимофеевич! — раздались кругом возгласы.
— Милости просим!
— Здорово, сынки, здорово! — весело кивал на все стороны Стенька Разин. К нему подскакали Фролка и Васька Ус.
— Иди суд чинить, — коротко сказал Фролка и дружески кивнул Василию.
— Много?
— Усь много! — ответил Ус. — Заперлись в церкви, проклятые! Так мы их оттуда выталкивали. Всех у раската посадили.
— Ну, ну! А воевода жив?
— У жив!
Василий ехал рядом с Стенькою и жадно смотрел по сторонам. Везде шумели толпы. Красные жупаны казаков, лохматые чубы украинцев мешались с сермягой, с синей посконой, и тут же мелькал стрелецкий кафтан или однорядка посадского.
С криком, беспорядочной гурьбою, несмотря уже на едущего атамана, люди врывались в дома и выбегали оттуда с узлами, иконами, шкатулками.
Один рослый посадский ухватил за волосы подьячего и тащил его. Тот падал на землю и отбивался.
— Под раскат его! — кричали вокруг.
— А славно гуляют молодцы! — с удовольствием сказал Стенька и прибавил: — Ты не думай, у меня порядок строгий, все поровну поделится!
Наконец показалась площадь и собор, рядом с которым высилась колокольня.
— Батько судить приехал! — раздалось в толпе, и она разом всколыхнулась и расступилась на две стороны. Василий взглянул перед собою и увидел страшную картину.
Вся соборная паперть была залита кровью, и у входа в церковь лежал, раскинувшись, обезображенный труп. Лица его не было видно, но в откинутой руке был зажат длинный нож, весь почерневший от крови.
А у пяты высокой колокольни во всяких позах, в изодранных одеждах, а некоторые и обнаженные вовсе, лежали брошенные, с завязанными руками старики, мужчины, женщины и даже дети. Впереди всех на ковре, в дорогом кафтане и латах, лежал пожилой полный мужчина. Лицо его было смертельно бледно. Ковер под ним был смочен кровью.
— А что было тут? — спросил Стенька, останавливая коня и быстрым взглядом окидывая картину.
— А какой-то бисов сын, — ответил Фролка, — стал у двери да и ну, машет ножом и не пускает!
— Это дура, Фрол! — высунувшись из толпы, крикнул какой-то оборванец.
— И впрямь дура! — усмехнулся Стенька — А ну, братики, подымите мне воеводу!
Он медленно слез с седла и вперевалку пошел к раскату.
Двое казаков бросились к лежавшему на ковре и, быстро взяв его под руки, поставили на ноги.
Стенька медленно подошел к нему, принял от казаков, взял под мышку своей сильною рукой и с ним вместе скрылся за маленькой дверкой колокольни.
Кругом воцарилась мертвая тишина. Василий, Фрол и Васька Ус слезли с коней и все с замиранием сердца смотрели на верх колокольни.
— Вон они! — крикнул их толпы голос.
— Дурень, — ответил другой, — батько его на самый верхний венец взведет!
— Тихо идут как! Я в минуту бы…
— Небось батька, поди, несет его на руках!
— Вошли, вошли!..
На верхнем ярусе колокольни показался Стенька и с ним рядом воевода. Они стояли плечо о плечо.
Стенька что-то говорил воеводе. Воевода покачал головою.
— Ишь, ишь! — заговорили в толпе. — Ну, конец тебе, воевода!
Стенька, видно было, как подтащил воеводу к низким перилам и толкнул его от себя в грудь обеими руками.
— Ух! — охнула толпа. Тело воеводы мелькнуло в воздухе и грузно ударилось о землю.
Что-то вздрогнуло в груди Василия.
— Ишь ты как побелел, братику! — сказал ему, толкая его в бок, Ивашка Волдырь.
— С непривычки, — усмехнулся Ус.
Стенька Разин тихо вышел из-под колокольни.
— Ну, и поджигать можно! — сказал он, подходя к своим.
— А что с этими сделать присудишь? — спросил Ус. Стенька оглядел толпу связанных равнодушным оком.
— Что? Да повесить их! — ответил он и пошел.
— Расправляйтесь, братики, со своими недругами! — крикнул Ус.
В ответ ему раздались рев и вопли. Толпа, стоявшая доселе в нетерпеливом ожидании, рванулись к подножию колокольни.
Вон казак взмахнул саблею, какой-то мужичонка, вопя, рвался вперед, подняв над головою огромный кол; вон ражий стрелец закрутил волоса женщины на руку и медленно водил по ее горлу ножом. Кровь брызнула фонтаном, и он осклабился.
Василий отвернулся в ужасе и побежал вдогонку за атаманом. Вдруг он поскользнулся и упал, руки его скользнули по чему-то влажному. Он поднялся. Тонкой струею от собора текла липкая кровь, перемешанная с грязью.
Он добежал до приказной избы и перевел дух. Навстречу ему с гоготом казаки, посадские и стрельцы ворохами тащили толстые книги, свитки и грудой кидали перед собою на площадь.
— Куда это? — спросил Василий.
Один казак посмотрел на него с удивлением.
— А жечь! — ответил он.
Василий вошел в избу. Посредине стоял длинный стол, уставленный едою, кубками и сулеями. Стенька Разин, засунув за широкий кушак руки, сдвинув шапку на затылок, кричал казакам:
— Несите, несите, молодцы!
Он увидел Василия и кивнул ему.
— Вот так я сожгу все дела и на Верху, в Москве! Ну их к бису. От них только одно горе!
Василий опустился на лавку. Стон и вопли стояли в его ушах; чуть он закрывал глаза, перед ним вставал стрелец, режущий женщину. Он невольно вздрагивал и раскрывал глаза.
— Что ты такой сумный? — спросил его Стенька, подходя к нему.
— Крови много! — тихо ответил Василий.
— Ха-ха-ха! A казаком назвался! Как же ты, братик, воеводу накажешь?
Словно кнутом ударил он Василия, и тот сразу загорелся злобою. Глаза его вспыхнули.
— Вот то-то! — одобрительно сказал Стенька — А тут, братику, каждый свои счеты сводит.
В избу друг за другом стали входить есаулы. Лица всех и одежда были испачканы кровью. Глаза горели страстью, и все, крича и шумя, казались пьяными.
— Ну, хлопцы, поработали за сегодня! Пображничаем! — сказал Разин, садясь в голову стола. — Ты, Фролушка, справа садись, а Василий слева, вот так! Ты, Вася, — обратился он к Усу, — вином потчуй. Наливай водки сначала по доброй чаре!
Казаки жадно набросились на вино и пищу. Они брали руками из мисок куски мяса и рвали их зубами, запивая вином, медом, водкою. Беседа делалась все шумливей и шумливей.
