Николай Переяслов - Урок кириллицы
- Сильный образ, - поднялся с места отец диакон. - Но вот вам всем и экзамен подошел. Или, как у вас говорится, проверка на вшивость. Испугаетесь вы или нет обличить заявившее только что о себе зло? Рискнете вывести его на чистую воду или предпочтете отсидеться в сторонке? Если вы действительно служите Слову и России, то верните интеллигенции её честь и славу.
- А может ли кто-нибудь сказать, что именно есть слава? - поднялся в свою очередь и Анаврин. - Скажем, слава интеллигенции? Существует ли она сама по себе, вне сознания этой самой интеллигенции? Вот совсем ещё недавно на всех перекрестках страны красовались лозунги "Слава КПСС!" - куда сегодня подевалась эта слава, кто знает? А ведь она была, и многие члены КПСС испытывали на себе её благотворное влияние...
- Ладно, братан, давай мы пока разговор о славе перенесем на другое время, - остановил его Берлинский. - Завтра у нас очень непростой день, так что нужно успеть отдохнуть и кое-что обдумать. Давайте встретимся возле памятника Жукову, в половине двенадцатого. Я принесу с собой мегафон, и мы сможем начать свое выступление уже на подступах к площади. Договорились? Тогда - до встречи...
Толпа вышла в коридор и, минут десять спустя, в непривычно звенящей от тишины квартире остались только я и Пивогоров.
Глава Х (600).
- ...ХЕР он завтра на площадь придет, этот умник, помяни мое слово! произнес вдруг Панкратий Аристархович задумчиво. - Видывал я таких говорунов на фронте - как рассуждать о зле, так они первые, а как с этим самым злом бороться, так их и близко не увидишь...
Мы собрали оставленные на столе чашки и стаканы и перенесли их на кухню.
- А ты завтра сходи с ребятами. И не бойся никакого зла - ни в милицейской форме, ни в натовской. Оно ведь как раз того и боится, что его перестанут бояться - оно от этого силу свою теряет.
- Хорошо, - кивнул я, - я схожу. Чего мне бояться?
Я помог старику помыть посуду и привел в порядок после гостей свою комнату. Спать не хотелось. Мысли расползались, как высыпанные из ведра раки. К незашторенному окну прилипла маслянистая от желтых огней московская ночь и, глядя на неё изнутри молчащей квартиры, я прямо-таки физически начал чувствовать, что даль тиха, столица внемлет Богу, и звезда с звездою говорит...
- А вы почему не спите? - выйдя на кухню, поинтересовался я у все ещё сидящего за столом Панкратия Аристарховича.
- Да так... Думаю, - отозвался он. - А вернее - считаю.
И только тут я заметил, что на столе перед ним лежит исписанный авторучкой лист школьной тетради, на котором были выведены ряды каких-то букв и цифр.
- Плату за электроэнергию подсчитываете? - предположил я.
- Число Зверя разгадываю, - спокойно ответил Пивогоров. - Слыхал про такое?
- Три шестерки, что ли?
- Они самые.
- И вы думаете, что можно объяснить их символику?
- А почему бы и нет? Вот смотри. Число 7 именуется как полнота, его признавал совершенным Пифагор, оно представляет собой законченный цикличный процесс, при котором троичная сущность всегда облекается в четверичную материальную форму. Всё проявленное мироздание пронизано семеричными структурами. Семь символизирует собой совершенный порядок, оно образует базовую серию для музыкальных нот, спектральной шкалы и планетарных сфер, а также главных добродетелей и смертных грехов. Семь - это число небес, число дней недели, число лепестков в волшебном цветике-семицветике, число сказочных братьев Симеонов. Тогда как шестерка - это нечто недостигшее совершенства, оставшееся без Бога и Его благодати. А три раза повтореннное шесть - 666 - это человек, сам себя ограничивший самим собой. Самообоготворившаяся тварь - воцарившаяся неполнота, желающая завладеть всем. Но в ней нет жизни, а есть только вечное повторение одного и того же - я, я, я; в противоположность жизни Пресвятой Троицы Отца и Сына и Святого Духа.
- А что обозначает число завтрашнего дня?
- 19 августа? Не бойся. Древние традиции связывают это число с идеей "солнечного делания", это благоприятное число. И кроме всего прочего, это праздник Преображения Господня, а Господь способен преобразить даже самое сильное Зло - в Добро, не забывай об этом.
И собрав со стола свои мудреные писания, Пивогоров поднялся с места, давая понять, что наша беседа окончена и время ложиться спать...
Глава w (800).
...О МЕГАфоне вспомнили только когда уже шли по Красной площади к храму Василия Блаженного, возле которого за минувшую ночь были выстроены гигантские подмостки для предстоящего концерта и стиходрома. Площадь была забита молодежью, у большинства были прицеплены на лбу белые изображения мишеней, и чтобы не потеряться в толчее, мы старались пробиваться кучкой, держа друг друга за руки.
- А где Анаврин? - спросил я, вспомнив вчерашнее предположение Панкратия Аристарховича. - Не пришел?
- Да и хрен с ним, - проворчал в ответ Берлинский. - Для него Внутренняя Монголия всегда была важнее России.
- Он что - уехал? - не понял я.
- Считай, что он к нам и не приезжал, - проворчал тот и принялся с усердием прокладывать путь сквозь толпу парней с заклепками на кожаных куртках и петушиными гребнями на головах.
Не было с нами также и отца Мирослава с Аней...
Глава Ц (900).
ЦЫганского хора мы среди выступающих не увидели, зато вылетевшая, как шестисотый мерседес, на эстраду Лалка Бухачева, на которой широкой поповской рясой болтался бесформенный черный балахон до пят, а на лбу белела прикрепленная бумажка с нарисованной мишенью, спела в паре с одевшим прямо на голое тело крупноячеистую авоську Форелием Лимонтьевым старую песню о своем главном, аранжированную под моду шестидесятых годов при помощи шести разнокалиберных гармошек:
Городок наш - ничего,
населенье - таково:
сексуальные меньшинства
составляют - большинство...
В конце их выступления над красной кремлевской стеной выдвинулась ввысь раздвижная крановая стрела с огражденной круглой площадкой на конце, и там, на ней, все без труда узнали массивную фигуру своего Президента, на лбу которого, так и не сумев закрыть собой его знаменитую седую шевелюру, различался белоснежный кружочек мини-мишени. Дождавшись окончания песни, он медленно, словно делая небу "козу", воздел к небу свою двухпалую руку и громким, усиленным динамиками голосом, провозгласил: "Я - с вами! Я - с вами!"
Сразу же после этого, рассылая во все стороны улыбки и воздушные поцелуи, на помост выбежал одетый в короткий прозрачный пеньюарчик Ирис Борисеев, показавший в сопровождении танцевальной группы "Моя голубятня" отрывок из своей новой программы "Любая голубовь". Закончив выступление, он представил зрителям восходящую звезду российской эстрады - Сергея Афродитова, сказав при этом, что бьющее гейзером творчество этого нежного, как шоколадные пенки, артиста вошло в данный момент в такой видимый всем невооруженным глазом апогей, которому позавидовали бы Гейне, Гей-Люссак и все жители Гейдельберга вместе взятые. И что вообще, мол, если во время выступлений этого певца устанавливать в зале счетчики Гейгера, то от излучаемого им любвеобилия они будут зашкаливать так, что хоть "э-ге-гей" кричи.
И напевая про себя это "э-ге-гей, гей-гей", он игриво удалился за возведенные на краю помоста кулисы, а его протеже, чувственно обхватив тонкими пальцами цилиндр микрофона, поднес его ко рту.
Поблескивая накрашенными губами и перламутровым макияжем, Афродитов, жеманясь и постреливая подведенными глазками, исполнил несколько придыхательных песенок, и только после этого было объявлено о выступлении участников стиходрома. Право открыть его было предоставлено двум известным поэтам-шестидесятникам - Евмену Евнушенко и Андрону Возгласенскому. При этом первый из них, прежде чем с завываниями и пришептываниями прочитать стихотворение о ржавеющей изнутри статуе Свободы, сообщил собравшимся, что он буквально полчаса тому назад прилетел в Москву из Штата Вирджиния, где в знак протеста против агрессии НАТО в Сенокосово выставил сразу 15 двоек студентам-филологам Ричмондского университета, в котором он всего за пять тысяч долларов в неделю вынужден преподавать им современную русскую литературу. А второй заметил, что видя перед собой вздыбленный эрекцией фаллос микрофона, он всегда вспоминает о распространяющейся по планете эпидемии СПИДа, и чтобы об этом не забывали и остальные, вынул из кармана красивую импортную коробочку и собственноручно натянул на микрофон длинный белый презерватив с торчащей на конце пимпочкой, после чего упер руки в бока и, сощурив один глаз, прокричал в толпу стихотворение "На смерть Ломоносова", начинавшееся словами: "Вы с живого сдирали парик, вдоль ушей пропустив его крик", - сообщив в конце, что оно было написано им ещё в годы цензурного произвола и на самом деле посвящено памяти Пастернака, которого по понятным причинам пришлось замаскировать под образом Михайлы Васильевича.
