Борис Можаев - Полюшко-поле
Надя подошла вплотную и увидела зарезанную корову. Над ней стоял толстый незнакомый человек в кожаной куртке и растерянно смотрел на колхозников.
- О чем шумите? - глухо спрашивал он. - Ведь корова-то продана.
- Где председатель? - спросил Семаков.
- Кажись, в магазине, - ответил Лубников. - Стало быть, магарыч пропивает.
- А, черт! - Семаков размашисто побежал к магазину.
Через несколько минут у магазина образовалась другая толпа. Надя подошла в самый разгар ругани. Волгин стоял на крыльце магазина раскрасневшийся, в распахнутом пиджаке. Одной рукой он держался за перила, другой, сжатой в кулак, размахивал в воздухе и кричал:
- Это они, демократы, колхоз разваливают! Как собаки, только не на сене... Сами жрут, а другим не дают. Вот он, цепной кобель! - указывал он рукой на Семакова. - Я знаю, чего ему надо... Он до наших умственных мозгов добирается!.. На место мое хочет сесть? У, иуда, убью!
Несколько человек взяли Волгина под руки и повели домой.
- До чего добирается! - кричал, упираясь, Волгин. - До моих умственных мозгов... А вот этого он не хочет? - он пытался выкинуть рукой этакую замысловатую дулю, но его крепко держали за локоть и уводили все дальше и дальше.
В тот же вечер Семаков написал обстоятельное донесение Стогову, не преминув отметить, что все эти нарушения были допущены в его отсутствие по причине болезни жены.
16
Стогов знал эту слабость Волгина - раза два в году загуливать и чудить. Но это были скорее выходки скомороха, чем злостного нарушителя. К тому же после них Волгин надолго затихал. "Не было криминала и на этот раз. Продажа поросят - штука вынужденная, - думал Стогов. - Всему виной эта ранняя кукуруза. И меня черт попутал, увлекся я. Да еще приказывал в пойме сеять, на лучших землях. А там и сыро и холодно... То-то и оно, крепки мы задним умом. Так ведь и мне приказывали! Авторитеты нашлись, утверждали, ранний сев - открытие! Передовая точка зрения... А там соревнуйся, жми кто скорее оправдает ее. Так что если и была ошибка, так не моя, а наша".
По этой причине Стогову и не хотелось судить строго Волгина - вызывать на бюро и отматывать ему на полную катушку. Потом мог и скандал выйти на бюро. Песцов-то был против ранней кукурузы. Так что лучше не затрагивать этот вопрос. Пускай там на месте решают.
Стогов позвонил в "Таежный пахарь" и сказал Семакову:
- Соберите партсобрание и продрайте Волгина... с песочком. Но объявлять не больше выговора... Понял?
- Не могу, Василий Петрович. Он трое суток пластом лежит. И неизвестно, когда встанет.
- Что с ним?
- Да то же самое. Опять почки.
- Тогда другое дело... Придется председателя вам подбирать.
- Есть! Когда прикажете кандидатуру высылать?
- Да ты меня не так понял... Мы сами подберем вам кого следует.
- Понятно, - сказал упавшим голосом Семаков.
- Вот так, - Стогов положил трубку.
"Сам метит в председатели, сам, - подумал Стогов. - Но с таким ноне далеко не ускачешь".
Давно уж Стогов подумывал о том, кого послать председателем, если Волгин свалится. И всегда останавливался на Песцове. Его, и только его по всем признакам. У него и образование подходящее, и с людьми поработал три года уж в райкоме. И сам когда-то просился в председатели - затем и приехал из города. А главное, главное... не тот он человек для райкома. Он и не глуп... И продвинуться успел до второго секретаря... И все-таки не тот.
Нельзя сказать, чтобы Стогов относился к нему с предубеждением... наоборот, он его и в райкоме оставил, и поддерживал, и продвигал. Но единомышленника из него так и не сделал. Не из того теста он, что ли, затворен? Или просто не дозрел, не дошел, так сказать, до стиля.
Находясь с ним, Стогов часто испытывал какое-то странное беспокойство как будто этот зрелый муж того и гляди оглушит тебя четырехпалым свистом. Не было в нем надежной ровности успокоившегося человека, которая необходима для партийного работника. Это не та успокоенность, что присуща инертным людям, - нет, это спокойствие приходит от уверенности в себе, от зрелости, от убежденности в правоте своего и нашего дела. Вот чего Песцову не хватает! Он мечется, он рыскает. И в этом смысле он не надежен. Пусть дозревает на низовой работе.
Но как ему это предложить, чтобы он не обиделся? Как убедить его, что надо идти в колхоз?.. Задача.
- Маша, как только появится Матвей Ильич, сразу посылай его ко мне, наказал Стогов секретарше.
Песцов появился в райкоме к вечеру - небритый, запыленный, в забрызганных грязью резиновых сапогах ввалился он в кабинет Стогова и сразу на диван:
- Что у вас за пожар? Вы уж и передохнуть не даете. Полтораста километров отмахал: и на машине, и на лодке, и на тракторе, и верхом, и пешком... Легче на край света съездить, чем в наш леспромхоз.
Песцов трое суток ездил по дальним участкам леспромхоза и досрочно был отозван Стоговым.
- Да вот соскучились по тебе... - ответил Стогов. - Бюро хотим собирать.
- По какому вопросу?
- Сенокос начался. Но об этом после. Как наши лесорубы?
- Все так же... И лес калечат, и людей мучают.
- Ты опять за свое?
- Это уж, извините, не мое, а наше... Расследовал я один печальный случай. По весне жена умерла у кузнеца на "Горном". И обвиняли фельдшера. А фельдшер тут ни при чем.
- Кто же виноват?
- Мы с вами, Василий Петрович.
- Любопытно! - Стогов встал из-за стола, подсел к Песцову на диван. Не часто приходится слышать, как тебя обвиняют в смерти. Ну, ну?!
- Аппендицитом заболела... Вроде и болезнь пустяковая... Везти на операцию - дороги нет. А река вскрылась. Трактор послали... Уложили на волокушу больную да фельдшера. Сквозь тайгу день и ночь - сутки прочь... А на вторые сутки она и скончалась на этой самой волокуше. Так при чем же здесь фельдшер?.. Девчонка двадцати трех лет! Это мы виноваты. Дороги до сих пор не построили. А люди живут там уже десять лет!
- Да, Матвей! Временная трудность, - вздохнул Стогов.
- Для нас с вами, Василий Петрович, временная трудность. А для кузнеца какая же она временная?
- Н-да... - Стогов откинулся на спинку дивана, закурил.
Песцов, подперев подбородок, смотрел на свои забрызганные грязью сапоги.
- У одного народа, кажется у немцев, есть хорошая пословица - дороги определяют степень культуры и благосостояния, - сказал Песцов, как бы вспоминая что-то свое...
- Ну что ты хочешь, Матвей! Мы же с тобой, в конце концов, не строители дорог. И финансами мы не распоряжаемся.
- То верно. Но вот на том дальнем участке есть начальник, Редькин Николай Митрофанович.
- Неплохой работник.
- Да, нами не раз отмечен. Каждый год ему отпускают деньги на строительство дороги. Но он ее не строит.
- Почему?
- По двум причинам: во-первых, и это главное, некогда! План надо выполнять, и во-вторых, - без дороги удобнее выполнять этот же план.
- То есть? Не понимаю.
- Сплавлять можно только легкие породы - кедр, пихту, ель... А береза, ясень, дуб тонут. Поэтому их оставляют на корню... Мелочь! А рубят, гоняются только за кедром: он потолще да повыше. Как повалят одну кедровину - сразу кубов десять. Полнормы есть! Такой кедр упадет сам и вокруг десяти березкам да ясеням макушки посшибает. Наплевать! Пусть гниют.
- Но ведь за это штраф платят.
- Правильно! Из государственного кармана берут и кладут в тот же карман. Фокус-покус. А за перевыполнение плана премию дают уже в карман Редькину... И мы его хвалим - передовик! А он оставляет после себя гиблые места, где ни птицы, ни зверя, ни рыбы... Не лес и не порубка, а сплошной залом...
- Это, Матвей, взгляд со стороны. Нам вроде виднее и все проще кажется, легче. А вот посади нас на его место и дай нам его план, мы запоем другим голосом.
- Так в том и беда, что у нас голоса меняются согласно занимаемому месту, выданному заданию, плану и прочая и прочая...
- Да пойми ты, государству важнее получить лес именно сейчас, когда ждут его гигантские стройки... Сейчас, а не завтра, когда будут проложены дороги. В строительстве коммунизма фактор времени стоит на первом месте. А издержки производства неизбежны. Но они окупятся быстротой процесса созидания.
- Раньше об этом говорили проще, - усмехнулся Песцов. - Лес, мол, рубят - щепки летят. Теперь для вас издержки производства окупаются быстротой, так сказать, процесса созидания. Показатели!.. А во что это обходится земле, лесу, людям, наконец? Это нас часто не интересует. Вот что отлично понимает Редькин. Далеко пойдет этот Николай Митрофанович...
- Не знаю, как Редькин, а ты не всегда понимаешь, что мы живет не в безвоздушном пространстве...
- Капиталистическое окружение?.. Пережитки прошлого, так сказать?..
- Не ехидничай! Состязаться мы обязаны... Это не игра, а вопрос нашей жизни.
- Разумеется... Был бы престиж, а всякие издержки - не в счет.
- Это все слова... Делами надо доказывать, Матвей. Теоретизировать всегда легче.
- Конечно... Кстати, ведь вы меня по какому-то иному делу вызвали.
