Максим Горький - Том 12. Пьесы 1908-1915
Елена. Извини…
Мастаков. Да, так я шёл и думал о тебе, вдруг — сложился недурной рассказ. (Смеётся радостно.) Слушай: живёт старуха, она — умная, она видит, что все кругом её — рабы. Но — у неё есть вера в лучшее… смутная вера… и есть у неё комические черты. Её муж — тоже раб. Дочь — молчаливая, религиозная, углублённая в себя. В селе является человек с возмущённой душой, какой-то бродяга, бездомный батрак, но — яркий, точно огонь. Он нравится старухе, она видит, что он — не раб, не просто озорник, нет, он — тоскует о чём-то… и она говорит дочери — смотри, к нам пришёл хороший человек. (Мастаков вскочил, сел и смотрит перед собой, жестикулируя; говорит, как в бреду.) Такая прямая старуха, тёмное лицо, высохшая грудь, тонкие губы и немножко зелёные глаза — видишь, какая? Ей кажется, что дети её дочери и этого человека будут настоящими людьми, смелыми и гордыми… Она предлагает бродяге жениться на её дочери. Её муж против, конечно, и этот человек тоже не хочет связывать свою свободу, — не хочет, а девушка задела его душу. Тогда старуха — помолясь богу — пойми это! — разрешает ему и дочери жить не венчаясь. Это я сумею рассказать… да! Ночью она стоит на коленях, умоляя бога возложить на неё грех дочери: «Господи! да не унизится образ твой и подобие твоё да не будет оскорблено в человеке»… не этими словами, Лена, но — эта мысль! Любит бога и не может без скорби и гнева видеть, как в человеке попирается божественное… это — я знаю! Эти чувства я знаю! Да… Потом — проступок дочери становится известен отцу — он хочет бить девушку… «Не смей! — говорит старуха, — здесь я, мать, виновата! Я, мать, не хочу, чтобы дочь моя — моя плоть — рождала людей ничтожных… Я — мать!..» Это хорошо, Лена?
Елена (тихо). Да, хорошо.
Мастаков. И — возможно?
Елена (тихо, убеждённо). Да. Нужно, чтобы это было возможно в жизни.
Мастаков. Мать! О ней мало говорят, Лена… позорно мало! Матери Гёте — не поняты. А ведь каждая женщина — мать — почти символ… Я буду много писать о матерях… Ты знаешь, что в твоём отношении ко мне есть материнское? Я это иногда чувствую удивительно ясно и сильно… Иногда ты бываешь слишком серьёзна… это немножко скучно… знаешь ли! Ты мало смеёшься, Лена. Но зато с тобой так спокойно, просто… ах, спасибо, Лена! Тверда и непоколебима земля, по которой ты ходишь…
Елена (задыхаясь от радости и горя). Слушай… ради бога! Ради твоей души — говори мне всегда всю правду… всегда всю правду! Ложь — это такая пошлость… так не идёт к тебе!
Мастаков. Правда? Иногда она такая дрянь… точно летучая мышь, — кружится, кружится над твоей головой, серенькая, противная… Зачем они нужны, эти маленькие правды, чему они служат? Никогда я не понимал их назначения… Ну, вот — моя старуха, — это ложь, скажут мне, уж я знаю, что скажут. Таких старух нет, будут кричать. Но, Лена, сегодня — нет, а завтра — будут… Ты веришь — будут?
Елена. Да. Помоги им быть, и — они будут! Не о той правде я говорила… Может быть, иногда ты не хочешь сказать мне чего-то, жалея меня… Ради красоты, которую ты так любишь, — не жалей меня! Это унизительно…
Мастаков (задушевно). Я тебя не жалею… нет! (Снова ложится на колени её.) Милая моя Лена, сегодня я удивительно близок тебе…
Елена (тревожно). Сегодня? Почему именно сегодня — скажи!
Мастаков (закрыл глаза). Не знаю… Не скажу… Xотя, может быть, догадываюсь… Как славно, живо бьётся твоё сердце…
Елена. Хочешь, я помогу тебе? Скажу за тебя?
Мастаков (сквозь дрёму). Подожди… мне хочется молчать… Как это хорошо… тишина… и бьётся хорошее, преданное мне сердце… Думая о тебе… я всегда нахожу что-то новое… новую тему… мысль… удивительно, Лена…
(Он задремал. Саша идёт с белою шалью в руках.)
Саша (громко). Простите — я забыла…
Елена (шёпотом). Ш-ш… Спит!..
(Саша, видя его позу, опустила голову.)
Елена (нахмурив брови). Прикройте ему ноги… тихонько… (Улыбаясь невольно.) Смотрите, какое лицо… милое…
(Саша медленно идёт прочь. Елена тихонько покачивает на коленях голову мужа. Потехин выходит с левой стороны, увидал людей на скамье, присмотрелся и, выпрямившись, угрюмо идёт к дому, шаркая ногами.)
Елена (беспокойно). Тише…
(Потехин круто обернулся, точно крикнуть хочет, и, махнув рукой, быстро уходит прочь.)
Занавес
Действие второе
Вечер. Заходит солнце. У стола под сосной — Елена, перед нею пяльцы. Зина. Вася — в кресле, окутанный пледом. Мастаков — с рукописью в руках. Прислонясь к дереву, стоит доктор Потехин, он курит. За Еленой — Саша, в руках у неё шитьё, она точно прячется, согнулась, иногда смотрит через плечо Елены на Мастакова. Как всегда, лицо у неё печальное, взгляд — укоризненный.
Мастаков (похлопывая рукописью по столу, взволнованный, смотрит на всех по очереди с улыбкой). Ну — судите!
Вася. Я, как осуждённый, говорю последним. Это моё право.
Зина (с гримасой). Ой-ой! Как ты весело шутишь! (Мастакову.) Мне очень нравится. Особенно — дочь!
Саша (тихонько). А мне — старуха!
Мастаков (рад). Конечно, вы сами — старая ведьма! (Доктору.) Остался — ты! (Наклонив голову.) Руби, злодей!
Потехин (неохотно). Ты знаешь, я плохой ценитель искусств.
Мастаков. Судя по началу — попадёт мне!
Потехин. Сказки меня не волнуют.
Елена (тихо). Почему же — сказки?
Мастаков. Лена — ты молчи, тебе нельзя говорить… Ну, Николай, терзай меня…
Потехин. Не торопи! Я, твой читатель, не торопил писать.
Зина. Господи, какой мрачный тон!
Вася. Доктор намерен отнестись к делу серьёзно… (Мастакову.) Очевидно, вы опасно болеете… Чем он болен, уважаемый доктор?
Потехин (усмехаясь). Слабое зрение.
Вася. Угрожает слепота?
Зина. Подожди!
Потехин. Знаешь что, Константин, — отец, пожалуй, прав, когда он говорит о вас, литераторах! (Внезапно с горечью, почти со злобой.) Обманываете вы читателей, да, да! Вы не хлеб насущный даёте нам, а сладкие пряники…
Вася. Вы, кажется, сердитесь, доктор?
Потехин (сильно). Желая возбудить надежды, вы приводите к тяжёлым разочарованиям… однажды вы уже изобразили народ, ожидающий пророков правды и добра… пророки поверили вам и пошли, и были преданы, были убиты!.. Но вы ещё раз сделали это снова, обманули тех, кто верил вам… вместо могучего народа, о котором вы пели, нас встретил старый, тёмный зверь…
Зина (возмущена). Доктор, вы на границе пошлости!..
Вася (удерживая её). Подожди… терпение…
Потехин (несколько опомнился, провёл рукою по лицу). Не беспокойтесь… и не грубите! Я ведь предупредил — это не моё мнение… это мнение отца.
Вася. Однако вы с такой силой излагаете чужие мнения… интересно бы слышать ваши!
Потехин (угрюмо). У меня нет своих мнений… я не хочу скрывать этого, как теперь делают многие. Я не умею выдумывать наскоро… Мне надоели комедии с переодеваниями нигилистов в фанатиков и фанатиков в нигилистов.
Вася. Как англичанин анекдота — вы не настолько богаты, чтобы шить своё платье у плохого портного?.. Похвально!
Зина (Елене). Беседа принимает несколько истерический характер.
(Елена останавливает её взглядом.)
Мастаков (подавлен). Первый раз вижу тебя таким… что с тобой?
Потехин. Надоело мне всё! Не хочу никакой лжи… никаких утешений и обманов! Не хочу и того, что так весело и беззаботно возвещаешь ты, Константин… не верю в эту твою сказку о матери…
Саша (пугливо). Ой, господи… как это можно!
Вася (насмешливо). Это вы от себя уже говорите?
Потехин (тяжело). Да, это говорю я, Николай Потехин! (Он вдруг взглянул на Елену — согнувшись над пяльцами, она спокойно вышивает. Ему точно ушибло голову, он приподнял плечи и — пошёл прочь, говоря.) Если грубо вышло… извините… я ведь этого не хотел.
Вася (усмехаясь). Увы… Разваливается колосс на глиняных ногах… эх, родина моя!
