Сати Спивакова - Не всё
Валентина относилась ко мне с ревнивым вниманием:
- Что ты наденешь? А что я надену? Накрась мне глаза, научи, как это делается.
Когда долго не выезжала за рубеж, говорила:
- Ребенок, что-то я поизносилась, мне пора в Париж.
Когда кончались духи "Опиум", начиналась трагедия.
От нее исходил поразительный заряд молодой энергии. С ней можно было говорить обо всем. Однажды мы с ней находились вдвоем в нашей парижской квартире, когда один поклонник прислал мне огромный букет, штук пятьдесят, темно-вишневых роз. Я довольно холодно отреагировала - ну прислал и прислал. Но что творилось с Валей! Она ликовала, расценивала это как свою собственную победу. Расставляла цветы по вазам, восхищалась:
- Посмотри, какая красота! Как я люблю, когда ЗА НАМИ ухаживают!
Как-то раз в Ленинград приехал Морис Дрюон с женой. Получилось, что два дня я была их гидом. Обаяла я его рассказом о тех килограммах макулатуры, трудов Брежнева и Ленина, которые я сдала, чтобы прочитать его "Проклятых королей". Валя Голод устраивала у себя прием в его честь и пригласила Собчака, который сказал, что, если будет Сати, он обязательно приедет. К тому моменту мы уже подружились и питали друг к другу нежные чувства. После спектакля в Мариинском театре мы отправились к Валентине, а он появился со своими заместителями после какого-то телеэфира. Все ели блины с икрой, я переводила, и Анатолий Александрович вдруг сказал Валентине:
- Правда, Сати прелесть?
И Валя, обычно мной восхищавшаяся, промолчала. Когда Собчак уехал, я поняла, в чем дело:
- Тебе не кажется, что это хамство, когда за столом сидят три женщины, делать комплименты одной?
В этом была вся Валя.
Валентина умирала несколько раз, и каждый раз воскресала, как птица Феникс. Однажды пришли ее грабить. Она никому не открывала, а тут вдруг открыла какой-то юной девочке, которая якобы производила перепись населения, пережившего блокаду. А за дверью кроме девушки был еще молодой человек, ударивший Валю по голове. Неопытные грабители не учли, что в дальней комнате находилась домработница, а Валя, падая, схватилась за кнопку сигнализации, связанную с милицией. Их взяли сразу.
Лет за десять до смерти у нее обнаружили раковую опухоль, она лежала в больнице, где к ней пришел врач с "предложением":
- Вы смертельно больны. Хотите умереть без боли и мучений? Завещайте мне картину Рокотова - и я сделаю для вас все.
У нее действительно был уникальный Рокотов. Валентина обещала:
- Я подумаю, голубчик.
Сама же быстро умудрилась связаться с другом, созвонившимся с ее родственниками во Франции, сделала - в те годы, лежа в больнице! - себе визу, ее на носилках довезли до самолета, вывезли в Париж, прооперировали, и оказалось, что огромная опухоль была доброкачественной. Она прожила еще десять лет. Врач в Петербурге намеревался ее просто убить.
Что касается наследства, Валентина немножко сама себя перехитрила. Вокруг нее ходили хороводом все музеи - Павловск, Петергоф, Гатчина, Эрмитаж. Все надеялись, что она завещает коллекцию одному из музеев. Она же без конца переписывала завещание. На ее вопрос: "Ведь мое последнее завещание действительно, а предпоследнее нет?" - ее нотариус отвечал: "Валентина Михайловна, в вашем случае я бы ставил на документах час". Как-то я приехала в Питер, ей было так плохо, что мне казалось, я с ней прощаюсь.
- Ребенок, принеси мне верхний ящик моего комода, - попросила она.
Там хранились все ее драгоценности. Тяжеленный ящик красного дерева лежал у нее на коленях, и Валя, взяв в постель зеркало, примеряла серьги. Обсуждала, с чем сочетается то или иное колье, как надо бы подправить третье. Мне показалось, что и на этот раз она выкарабкается. Потом она позвонила мне в Москву с просьбой забрать ее портрет в овальной раме. На этом портрете она изображена молодой с голыми плечами и недописанной рукой. Художник умер, не закончив портрета. Она всегда говорила, что хочет завещать нам этот портрет, потому что знала, что коллекцию растащат, а портрет за ненадобностью выкинут. В результате она умерла, когда нас не было в России. Несмотря на то что все знали о нашей ближайшей дружбе с Валентиной Михайловной, о ее кончине нам никто не сообщил. Может, боялись, что на правах ближайших друзей мы станем претендовать на что-то из ее коллекции. Кроме пары мелочей, подаренных при жизни, у меня не осталось ничего. Жаль только тот портрет.
Ленинградские чиновники предлагали устроить аукцион из тех вещей, которые не являлись музейной ценностью - стилизованных драгоценностей, безделушек, то есть оценить их в комиссионном магазине и выставить на продажу. Тот, кому это дорого, пусть покупает. Но я отказалась покупать вещи Валентины Михайловны за ту цену, которую назначит комиссионный магазин. Кому досталась вся ее уникальная коллекция - неважно. Говорят, что все по описи сдано в хранилище.
Теперь, когда ее не стало, Петербург без Валентины для меня опустел. Я приезжаю и понимаю, что нет больше моей маленькой квартиры на Восстания.
Для меня так странно, что я больше не наберу ее телефон и не услышу:
- Доча, ты где, когда ты приедешь?
В последние годы она очень сдала, но по-прежнему держалась. Плохо видела, поэтому пудрила нос в три раза больше, чем надо, все равно оставаясь женщиной.
- Говорят, что жемчуг оживает на коже молодых девушек. Какая чушь. Посмотри, у меня за два месяца он уже сияет, - говорила она, встречая меня в ночной рубашке с ниткой жемчуга на шее.
Я так и вижу ее сидящей у стола красного дерева, раскладывающей свой пасьянс.
В последний раз, когда я позвонила ей, трубку поднял участковый, охранявший квартиру:
- Валентина Михайловна в больнице.
Я позвонила в больницу, она говорила очень слабым голосом. На вопрос, что ей привезти, ответила:
- Клубнику. - И добавила: - Со сливками.
Прощаясь в больнице, я понимала, что больше мы с ней не увидимся.
В Париже Валя жила у меня в комнате с белыми стенами. Мы вечерами, выпив красного вина, читали друг другу стихи. Причем у Вали была масса стихов собственного сочинения. Когда она уезжала, я проводила ее до машины, а потом, вернувшись, нашла на кухне записку с ее стихами:
Вы забыли, вы, верно, не помните,
Мы вчера еще были на "ты",
В нашей маленькой беленькой комнате
Не боялись вдвоем темноты.
А теперь мне так скучно под золотом
Бесконечного яркого дня.
Мы на две половины расколоты:
Я без вас, но и вы без меня.
ПЕЧАЛЬНЫЕ СТРАНИЦЫ
СВАДЬБА, КОТОРУЮ Я НЕ ПОМНЮ
Первое свидание мой будущий муж назначил мне
19 апреля у памятника Пушкину (Спиваков тоже не всегда оригинален). С тех пор мы всегда празднуем эту дату, а не день свадьбы, который не заслуживает того, чтобы заострять на нем внимание. Недавно вспомнили, что из тех, кто был на нашей свадьбе, кроме моей мамы и моей двоюродной сестры, осталось совсем немного друзей. Как говорят: "Иных уж нет, а те далече". С нами до сегодняшнего дня только Гриша и Аня Ковалевские. Моя двоюродная сестра Таня больше чем сестра, чем подруга. Мне повезло - нечасто люди имеют такую родную сестру, как моя Татьяна. С годами Танино присутствие стало мне необходимо, как воздух.
Даже моего папы на свадьбе не было. Мы с Володей решили пожениться срочно, я была на третьем месяце беременности Катей. До этого Спиваков все медлил. Он бы рад был жениться, но его мама считала, что артист должен быть свободен и вообще не родилась еще та, которая достойна ее гениального сына. В этом случае мама неоригинальна, и я была не первой в такой роли. Незадолго до своей смерти моя свекровь передала мне фотографии свадьбы Володи с первой женой. Раньше она мне боялась их показать, не зная, как я отреагирую. А мне они безумно дороги. На одной из них на обороте написано: "Вовочка женился в 20 лет в отсутствии родителей". Это весьма характерно.
На нашей свадьбе Володина мама все-таки присутствовала - не в загсе, а уже дома. Предложение Володя сделал мне по телефону: он позвонил из Сибири с гастролей, и я сказала ему, что в ГИТИСе у меня прошло предварительное распределение, на меня пришел запрос из Ереванского театра русской драмы, куда я и собиралась отправиться работать. Через два месяца я заканчивала институт, оставаться в Москве не могла из-за прописки. Я ненавидела это слово, так как одним из доводов людей, меня не принимавших, было то, что я, дескать, как каждая вторая провинциалка, любой ценой хочу выскочить замуж за москвича. А я не хотела, так как знала, что в Ереване, имея багаж московского театрального образования и четыре главные роли в кино, буду одной из первых актрис своего поколения. Я была уверена в себе, понимая, что в Армении у меня будет все: театр, телевидение и киностудия "Арменфильм".
- Никуда ты не поедешь. Ты останешься в Москве,
я хочу, чтобы у нас была нормальная семья, - сказал Спиваков по телефону. - Детали обсудим.
