Сати Спивакова - Не всё
- Думаю, я оставлю себе оба. Пойди завтра купи себе еще!
Женщина! До мозга костей.
Мы как-то остались с ней наедине.
- Мне очень интересно узнать, как ты с ним познакомилась. Расскажи мне все в деталях.
Когда меня журналисты спрашивают о знакомстве со Спиваковым, я говорю "нет", потому что невозможно снова и снова повторять одно и то же, но как я могла отказать Джесси Норман? Во время рассказа ее глаза моментально наполнялись слезами. В ней это сочетается - простота и осознание своего высокого предназначения. Как Жанна д'Арк, наверное, слыша голоса, всегда знала, что ей суждено спасти Францию, так и Джесси всегда понимала, что ее предназначение - петь. Сложись ее личная жизнь иначе - может быть, другой была бы и ее карьера. Но пока это настолько покрыто мраком тайны, что если когда-то она напишет воспоминания - это будет бестселлер.
После ее пения я словно заболела. Не могу никого слушать. Наверное, глупо. Но пока не могу. Недавно я была на концерте одного знаменитого певца, у которого есть все - слава, голос, опыт. Он пел Малера и не тронул ничего, кроме моих ушей. Благополучный счастливчик. Для того чтобы петь так, как Джесси Норман, надо, мне кажется, столько выстрадать, обладать такой внутренней красотой!
Мне показалось, что за всей этой массой тряпок, тела, кожи прячется душа маленькой негритянской девчушки, открывшей в себе Божий дар и несущей его в ладонях, словно боясь уронить. Некоторые вещи она поет так, что не веришь, что это голос живого человека.
Приехав в Москву, Джесси Норман выполнила свое обещание - дала открытую репетицию, которая в чем-то, может быть, даже была лучше концерта. Публика собралась другая. На концерте Джесси запретила фотографировать. И вот когда отзвучали последние звуки бисов, я вдруг поняла, что этот момент останется незапечатленным. Пока они со Спиваковым кланялись, я бросилась в ложу, где были спрятаны консерваторские фотографы, протащила их сквозь толпу. Охранник бросился ко мне со словами:
- Госпожа Спивакова, нельзя!
- Можно, теперь можно, она уже ничего не может отменить!
Я встала рядом с ними, чтобы она поняла, что фотографы - не чужие. После концерта она сначала не сказала, будет ли давать автографы. Потом минут сорок переодевалась, отдыхала. А когда решила: "О'кей, давайте, фотографы, автографы" - осталось человек пять, остальные разошлись.
- Как, это уже все? - она была явно разочарована, что поклонники с программками так быстро иссякли.
- Извини, Джесси, но полторы тысячи, которые томились у дверей твоей артистической, не дождались.
Во время званого ужина в ресторане "Кумир" она, которая все понимает, произнесла короткую речь:
- Будучи американкой, дочерью той страны, в которой множество людей делают свой выбор - финансово поддерживать искусство, - я очень приветствую, что в России появился этот фестиваль. Это значит, что есть люди, поддерживающие искусство, и я благодарю вас за это и особенно за то, что вы поддерживаете этого человека, - тут Джесси погладила Спивакова по голове. - Я надеюсь, что у этого фестиваля будет продолжение. Лично я себя уже на него снова пригласила.
На ужине она была очаровательна, разрешала себя фотографировать, болтала. А перед отъездом сказала мне:
- Твой муж - необыкновенный человек. Он так отличается от всего нашего музыкального мира, от псевдовеликих дирижеров, считающих себя гениями. Его отношение к музыке, понимание музыки, его тонкость меня так покорили, что я готова приехать когда угодно, чтобы выступать с ним. Я его полюбила.
Теперь мы перезваниваемся. Мы с Володей действительно не можем забыть тот концерт. Все знают, что у Джесси Норман необыкновенно высокий гонорар. Но по сути: как и чем измеряется гениальная певица Джесси Норман и соразмерно ли вообще наслаждение от ее искусства с денежными знаками?
ПИСЬМО МОЕМУ МУЖУ
Володенька!
"Когда-нибудь я начну наконец писать о тебе!" Сколько раз я уже говорила это, сколько раз суета, неумение собраться, донести до бумаги все, что заполняет душу, мысли, быт, усталость и лень отдаляли меня от этой минуты. Записать, не откладывая.
Нет, потом, не сейчас.
А иногда, ты знаешь, я просто боюсь начать писать о тебе.
Боюсь, потому что мне кажется, если начну писать, задохнусь от слез, от слов, от нежности и вдруг покажется, что это - итог, что дальше - ничего.
Передо мною сейчас две фотографии: ты в день нашей свадьбы и ты - сегодня. Я помню и не помню, вернее, уже не знаю (и знала ли вообще?) тебя тогдашнего, а сегодня... С тех пор как твое сегодняшнее лицо водрузилось моей собственной рукой (в виде фотографии в серебряной рамке) на письменный стол - пришел покой.
Говорят, когда уходит молодость, человек обретает то лицо, которое заслужил своей жизнью. Какое прекрасное у тебя лицо сегодня. В нем - все, что я так люблю в тебе: глубина, нежность, мудрость, дурачество, сила, незащищенность. У тебя высокий лоб, такие молодые, ласковые глаза и совсем белые волосы. Я, закрыв глаза, могу на ощупь скользить пальцем по носу, зная расстояние от переносицы до бровей, могу гладить еле видные веснушки, дотронуться до твоих губ - даже когда ты где-то там, в Кельне, в Челябинске или в Токио.
Я знаю на ощупь каждую мозоль на кончиках пальцев твоей левой руки - эти мозоли, необходимые скрипачу, натертые тысячами прикосновений к струнам, тысячами попыток снова и снова доказать самому себе... Кажется, что еще доказывать?
Никто не знает этого мученического, тревожного взгляда, порой мелькающего между ресниц, когда ты открываешь футляр со скрипкой.
Тысячеразовый, каждодневный ритуал.
Сколько раз я слышала эту фразу:
- Два дня не играл, уже руки как ноги, пальцы деревянные, я все завалю...
И как нечасто ты зовешь меня счастливым, нетерпеливым голосом:
- Послушай, правда хорошо звучит?
И я лечу, и сажусь рядом, и могу слушать всегда и еще столько же!
Уже нельзя посчитать, сколько вообще ты сыграл концертов: можно, наверное, заполнить этой непрерывной музыкой недели, месяцы, годы.
Как я знаю температуру твоих рук минут за десять перед концертом - эти десять влажных ледышек вместо пальцев. И нервно прикуриваемая сигарета, и невозможность с первого раза попасть запонкой в манжет...
Я хочу для тебя только одного - дороги, которой не видно конца, которая идет вверх и дальше, дальше, и чтобы время тебя не подгоняло...
Я благодарю тебя за счастье сопричастности ко всему, что есть - ты.
Я часто подшучиваю над твоей привычкой оснащать цитатами из классиков каждый твой рассказ, но не могу сейчас не прервать сама себя словами из любимого твоего Булата Окуджавы:
Не оставляйте стараний, маэстро,
Не убирайте ладони со лба...
