Владимир Кунин - Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа

— Очень, очень симпатичный! — подтвердил пожилой китаец.

— Мы вчера брали французскую шхуну, так он так весело перестрелял там полэкипажа, что о них даже никто пожалеть не успел!..

И тут от ужаса Вася ненадолго потерял сознание…

Когда настало время идиллического прощания, пиратский катер и «Опричник» под парусами около полумили шли параллельными курсами.

В черных пиратских шапочках с козырьками и желтым иероглифом спереди, с пиратскими ножами у пояса, Василий и Арон поочередно передавали друг другу бинокль и наблюдали, как пираты весело и дружелюбно махали им руками.

Затем катер приветственно приспустил наполовину свой черный флаг, трижды в воздухе прозвучала первая музыкальная строфа из песни «Сталин и Мао слушают нас…», и катер, взвыв своими чудовищными двигателями, чуть ли не в три секунды совершенно исчез из виду…

Василий стоял на руле, смотрел в расходящийся кильватерный след исчезнувшего пиратского катера. Потом вздохнул глубоко и задумчиво проговорил:

— Черт его знает, что лучше!.. В мире все так относительно…

Арон понял его состояние. Вытащил из-за пазухи большую бутылку «Баккарди», отвинтил пробку и протянул бутылку Василию:

— На-ка, хлебни… Сейчас — в самый раз.

Василий взял бутылку, прямо из горлышка сделал солидный глоток. Удивился крепости напитка, изумленно посмотрел на этикетку и вернул бутылку Арону:

— Откуда?

— Да этот румын Михай подарил, — Арон тоже приложился к бутылке. — Крепкая, стерва!.. Они меня с Клаусом, с немцем с этим, все к себе в команду пытались склеить. Им для ровного счета очень еврей нужен. И именно русский еврей!..

— Так чего же ты? — ревниво и неприязненно спросил Василий. — Шел бы! «Еврей-пират» — это звучит гордо!..

— Дурак ты, Васька, и уши у тебя холодные! — обиделся Арон. — Как же ты, сукин кот, мог подумать, что я тебя брошу?! Совесть у тебя есть? Ах, ты, Васька, Васька… Отлупить тебя, что ли?..

— Ладно тебе, — благодарно улыбнулся ему Василий. — Давай еще по граммульке!..

Арон отхлебнул из бутылки, передал ее Василию и огорченно покачал головой:

— Ну надо же было такое сказать!..

В северные ворота Босфора «Опричник» входил в большой компании самых разных судов — от рыболовецких сейнеров до огромных танкеров.

Справа по борту отлично был виден мыс Румели, окаймленный высокими крутыми скалами, старый, разрушенный форт, маяк и небольшое селение, из которого приметно торчали мачты радиостанций.

Слева — низенький и почти незаметный мыс Анадолу, тоже с маяком, сигнальной мачтой и каким-то большим белым строением рядом с минаретом…

По мере вхождения яхты в пролив количество судов, идущих вместе с «Опричником» в одном направлении, и судов, следующих навстречу, все увеличивалось и увеличивалось.

Арон стоял у штурвала, Василий читал лоцию, сверял ее с картой.

— Арон! Пора переходить на двигатель… Вот Румели, вот Анадолу… — Василий на всякий случай заглянул в лоцию. — Все. Пора убирать паруса!

— Погоди, Васек! Погоди, родной… — Арон тревожно смотрел вперед, крутил головой, испуганно поглядывал на скопление судов вокруг. — Там горючего — кот наплакал!.. Надо на парусах тянуть сколько можно…

— Ты чувствуешь, что течение увеличилось?

— Чувствую, чувствую!.. Ну, хоть еще пару миль…

— Нельзя, Арончик! — Василий нырнул в каюту, вылетел оттуда со «Справочником яхтсмена». — Вот, пожалуйста!.. Послушай, что пишет Боб Бонд…

— Да вали от меня со своим Бондом!.. — плачущим голосом закричал Арон, еле увернувшись от какого-то нахального сейнера. — Не до него мне сейчас!

— Единственных три человека, которым можно было доверять, строго-настрого предупреждали — проливы проходить только на двигателе! — крикнул Василий.

— Что ты мне голову морочишь?! Какие еще «Три человека»?!

— Как это «какие»!.. Неблагодарный тип! Боба Бонд — раз!.. — для убедительности Василий потряс «Справочником…» перед носом Арона. — Старый пират Ши Го-сюн — два! И самое главное: Марксен Иванович — три!..

Упоминание имени Марксена Ивановича сделало свое дело — двумя веревками, привязанными к штурвалу, Арон закрепил его в одном положении и со словами:

— Все! Тут ты меня достал!.. — бросился травить шкоты большого паруса. — Становись на лебедку, хрен моржовый!

На удивление и к обоюдному удовольствию, быстро и ловко убрали паруса. В их слаженных действиях уже отчетливо стал проглядывать какой-то опыт мореплавания.

— Сам уложишь? — спросил Арон.

— Спрашиваешь!.. — кряхтя и посапывая, Василий стал укладывать тяжеленный парус на гик.

Арон отвязал штурвал и попытался завести двигатель, но тот только чихал, всхлипывал одним цилиндром и не заводился.

Яхту течением стало разворачивать поперек пролива, и тут же сзади раздался панический гудок какого-то пароходишки.

— Ну, что там у тебя?! — закричал Василий.

Арон хотел было ответить ему, но тут двигатель вдруг завелся, застучал и потянул яхту вперед.

Арон облегченно вздохнул, выровнял штурвалом направление яхты и крикнул Василию:

— Стаксель уложи верхним концом наружу! А то потом опять будем три часа искать фаловый угол!

В черной пиратской шапочке со сбившимся к уху козырьком, мокрый от напряжения всех своих небольших сил, Василий крикнул ему в ответ:

— Ароша! Смотри вперед и занимайся своим сраным двигателем! И молись, чтобы у тебя хватило горючего!..

— У «меня»?! — возмутился Арон. — Ну, мерзавец! Ну, шейгиц!.. Да если бы ты не перепутал канистры!..

В самом узком месте пролива Босфор, у Мыса Ашиян с роскошной старинной крепостью, украшенной белоснежными башнями, где интенсивность судов как в одну сторону, так и в другую достигла скученности муравейника…

…большая, грязная турецкая шхуна волокла на буксире притихший «Опричник» с убранными парусами и молчащим двигателем.

На корме шхуны, свесив босые ноги за борт, сидел средних лет турок и специально для «Опричника» играл на кларнете «Калинку».

«Калинка, калинка, калинка моя…» — неслось над Босфором.

Еще три турка, таких же грязных и живописных, как и их шхуна, валялись на корме рядом с кларнетистом и прихлопывали в ладоши в такт мелодии.

Изредка они что-то по-турецки кричали Арону и Васе, на что Арон кричал им в ответ:

— Айм но индостайн! Тенк ю вери мач! Ай гоу ту Хайфа!..

Турки заливались сочувственным смехом, а кларнетист менял «Калинку» на «Не слышны в саду даже шорохи…»

Арон сидел в кокпите, стыдливо оглядывался по сторонам на плывущие рядом суда и бормотал:

— Просто перед людями неудобно… Все своим ходом, а нас волокут, как убогих…

Василий стоял у штурвала, пытался его успокоить:

— Чего ты дергаешься?! Ну, не хватило горючего! Ай, ай, ай, ай. Делов на рыбью ногу! С каждым такое может случиться…

— И вообще… — глухо сказал Арон и уставился вниз, в решетчатый настил кокпита.

Вася посмотрел на Арона и понял, что дело не только в том, что их, на глазах у всего мира, тащут на буксире.

— Прекрати сейчас же! — мягко сказал он. Плывем на халяву — одно удовольствие… Первый раз можем хоть по сторонам посмотреть. Гляди какая крепость… Ты же таких в жизни не видел!..

Не поднимая глаз, Арон отрешенно проговорил:

— Наша Петропавловка ничуть не хуже…

Васе вдруг до боли в сердце стало жалко Арона, да и себя вместе с ним, покойного Марксена Ивановича, оставленных Леху Ничипорука, Гриню Казанцева и Нему Блюфштейна, потерянных навсегда Клавку и Ривку, и ему захотелось бросить к чертовой матери этот штурвал, лечь навзничь на решетку кокпита и, глядя в чужое небо, завыть от нахлынувшей дикой тоски…

Но он только горько усмехнулся и тихо сказал Арону:

— Петропавловка уже вторую неделю, как не наша, Арончик… И постарайся привыкнуть к этой мысли как можно быстрее. Тогда все остальное будешь воспринимать менее болезненно…

А кларнетист на буксирной шхуне уже играл «Очи черные, очи страстные…». И плыла старая мелодия российско-цыганского романса между турецких берегов самого узкого места пролива Босфор, уводила за собой яхту под названием «Опричник» с экипажем из двух очень немолодых людей, впервые увидевших море и не умеющих плавать, в неведомые края и страны, расстилая перед ними совсем-совсем другую жизнь…

Недалеко от перекинутого через Босфор Галатского моста, напротив фантастически красивой Султанаметской мечети с нацеленными в небо шестью сверкающими минаретами почти рядом со старинным дворцом Султана, у причальной стенки Арнавуткея — места стоянки яхт, катеров и разной плавучей морской мелочи, слегка покачиваясь, стоял кое-как пришвартованный «Опричник».

На причале замерли четыре автомобиля, украшенные разноцветными английскими текстами. По одному шла надпись — «Полиция-иммигрейшен», по второму — «Санитарный контроль», по третьему — «Служба таможни Турции».