Рыба для кота - Ирина Степановская
– А где он живёт?
– Живёт недалеко. В ус не дует.
– У него усов нет.
– Не было, будут. Теперь с усами модно. Может, отрастил.
Но сколько бы Оксанка ни высматривала отца в полутёмном зале, ни с усами, ни без никого похожего не находила.
Были и другие непонятки. Они касались денег. С тех самых поездок в посёлок деньги для Оксаны были в жизни и самым желанным, и самым каким-то постыдным. И стыд этот всё время приходилось преодолевать, чтобы деньги были, и не фетишем, и не богатством, а просто нормальным средством существования. И с этим Оксана теперь вполне справлялась, хотя слово «фетиш» и не знала. Но деньги на жизнь зарабатывала. Не так чтобы много.
* * *
– Минтай какой кривобокий. – Марина сама налила в тазик холодной воды, положила в него упаковку с рыбой, размораживаться. Коту насыпала корм. Рыжий с места не двинулся. Ждал.
– А хека не было?
– Девушка сказала, привезут в четверг.
– Девушка?
– Ну, да. Продавщица. – Дима аккуратно повесил полотенце, пришёл в кухню.
– Это такая, коровистая?
– Не знаю, вроде нормальная. Светленькая.
– Ясно. Мужчины предпочитают блондинок.
– Кто кого как.
Подлец, подумала Марина. Заглядывается на каждую бл…
Дима включил чайник, присел на табуретку к столу.
– Ну что ты уселся на кухне в уличных штанах? Где ты там только не протирал?
– Марин, я на работе ничего не протираю. Я работаю.
Что у неё за язык? Если он уйдёт, она умрёт.
– В кастрюле суп, я с утра свежий сварила. В холодильнике сардельки и картофельное пюре.
– Я только чаю попью. На работе у коллеги был день рождения. Все пироги ели. И пиццу.
– У коллеги у женщины или у мужчины?
– У женщины.
– Ясно.
– Что ясно?
– Ничего.
Он встал и немного послонялся по кухне.
– Чай сам заваришь–? – спросила Марина. Почему она всё время сердится на него? Вот он стоит у окна, смотрит куда-то вдаль, не то чтобы совсем худой, чахлый, но какой-то тонкий, бледный, всегда спокойный. И не выведешь его из себя. То ли слишком культурный, то ли он считает её дурой, пустышкой, не достойной, чтобы с ней связываться…
– Пожалуй, не буду, мы после работы ещё пива выпить зашли.
– С коллегой?
– Ну, там все были.
– Ясно.
Он помолчал, а потом сказал:
– Я тогда спать пораньше лягу. – Но прошёл не в спальню, а в комнату, включил ноутбук.
«Шарится по сайтам знакомств, – подумала она. – Если кого-нибудь найдет, я повешусь».
– Ты же хотел спать пораньше? – крикнула она.
Он ничего не ответил.
Она стала разделывать рыбу, кот вскочил на подоконник и смотрел сверху на стол, как с рыбы соскальзывает чешуя. Внизу, где-то глубоко за окном, было по-мартовски грязно. Островки бурого снега, начавшая оттаивать земля, лужи, мокрый асфальт. Машины во дворе все одного цвета – серые до крыш. Деревья голые.
– Ешь, Рыжий.
Чешуя заляпала весь стол, и Марина скорей кинулась отмывать, вдруг Димка придёт и увидит, какая она грязнуля.
Кот ел и урчал.
«Кот, – думала она. – Ты хоть меня не бросай».
А про девушку из магазина Марина запомнила.
* * *
Через день она решила пойти за рыбой сама. Вернувшись с работы, на всякий случай переоделась. Новые джинсы, модные кроссовки, помада, линзы вставные средиземноморской лазури, что очень шли к её тёмным волосам. Стрижка свежая, только вчера из салона, волосок к волоску, взбрызнута дорогим лаком. В самый раз для похода за рыбой в крошечный магазинчик.
Вход в магазинчик был по узкой лесенке в четыре ступеньки, с лёгкими перилами. Возле лесенки на уже освобождённой от снега земле тянулись кверху две туйки, можжевельник и ростки будущего лилейника. В июле он взорвётся оранжевыми цветками на невидимых издалека тонких стеблях, будто облако ярких бабочек застынет над клумбой, а сейчас пока из мёрзлой земли торчат только жалкие росточки, предвестники летнего рая. В самой большой комнате – торговом зале – стеллажи с товарами по стенам, в центре ящик-холодильник с замороженными продуктами, сбоку касса. За кассой в защитно-пестром трикотаже в обтяжку пышногрудая блондинка. Три когтя на каждой руке фиолетовые, остальные сирень с перламутром. Ресницы приклеены, достают при взмахе до широких чёрных бровей. Танк! Самоходная артиллерийская установка. В целом ужас, но вместе с тем и секс-бомб.
Марина сосредоточилась.
– Есть у вас рыба для кота?
Оксана жевала бутерброд и сначала не поняла, в ушах потрескивало от жевания, и думала о чём-то своём.
– Консервы, что ли? Или в пакетиках?
– Мой кот консервы не ест. Только свежемороженую. Причем от слова СВЕЖЕмороженую. Хек или минтай.
Оксана бутерброд ото рта отнесла, на рекламку сырковой массы положила. Как тигрица глаза сначала медленно расширила, потом прищурила.
– Для котов обычно осетрину берут, но ее сегодня не завезли.
Ага, подумала Марина. Что ж… Фигурально выражаясь, перчатка брошена.
– Очень жаль. Хотя у нас в провинции все почему-то считают, что чем еда дороже, тем полезнее. Чёрный хлеб не едят. Только батоны. И осетрину. – Нарочно сказала. Пусть знает. А то понаехали.
Оксана свой бутерброд опять взяла, но откусывать не стала. В бою не едят.
– Форель вот есть недорогая. Стейками. Правда, один стейк – половина вашей зарплаты будет. Но для котов ничего ж не жалко. Я дома, в деревне, свою Мурочку только икрой и кормлю.
Марина даже растерялась. Не смогла сразу придумать, что сказать. Только губы скептически сжала. Потом придумала с натяжкой:
– А у Мурочки вашей ничего от икры не треснет? Если минтая нет, то дайте бутылку молока.
Оксана смачно зевнула.
– Никто у нас ничего не трескает, кроме котят. У Мурочки их восемь. Редкость по нашим временам. Но мы кошечку нашу бережём, парным молочком поим, а не этой гадостью разведенной. – И хлопнула на прилавок бутылку с молоком, и кофточку свою маскировочной окраски на грудях одёрнула.
– Ещё что-нибудь? Наличными будете платить?
Наличные захотела! Это они от налогов уходят. Ещё чего. Фиг вам. Марина картой уплатила, с вызовом взяла чек, молоко и вышла, дрожа от негодования.
– Чё ты врешь-то? У тебя же нет никакой Мурки? Да и не из деревни ты, местная, – удивилась Светлана, слышавшая разговор из подсобки.
– А чего она? Вырядилась тут. Я ж в окно видела, какая она полчаса назад к своему подъезду притащилась. Мочалка старая.
– Может, она в театр собралась? Или на свидание.
– Ага. С минтаем и молоком в пакете. Пакет-то не купила, с собой принесла. Жмотница.
– Может, вынюхивает? – спросила Света. – Может, хочет у Арсена точку перекупить?
– Такие, как она, точки не проверяют. Если и вынюхивает что-то, то ищет, куда ходит этот… То ли муж её, то ли парень. Кольца-то у него на пальце я не заметила. И у неё тоже.
– Это ты про того, что минтай берёт? А почему ты знаешь, что он и она как бы вместе?
Оксана почесала когтем макушку. Продавцы и парикмахеры наблюдательнее многих профессиональных психологов.
– Да кроме них так никто не говорит. Берут и берут товар, а что берут, для кого – какое наше дело? Покупателей у нас наперечёт, всех уже знаем. А эти оба как зайдут: «Есть у вас рыба для кота?»
– Ой, божечки… – покачала головой Света. – По мне так лишь бы хоть что-то брали. Кассу бы сделать.
* * *
Мда… Кошки своей у Марины действительно никогда не было, зато у деда был поросёнок.
– Денег-то оставишь на ребёнка сколько-нибудь? – спросил однажды дед у матери, когда она, привезя Оксанку, собиралась на автобус. Обычно он не вмешивался в разговоры невестки и жены, а тут вышел из сарайчика, где у него жил поросёнок, и встал в коридоре, как бы бабку поддерживая морально.
– У сыночка своего возьмите в счёт алиментов. Или порося заколите, вот вам и денежки. – Мать, торопясь, чтоб не опоздать на автобус, прищурившись, кидала в сумку свою дешевую косметику. – А мне бы самой кто дал.
Оксанка, тут же вертевшаяся, дёрнула её за подол.
– А что такое алименты, мам?
Мать выпрямилась, развернулась, зло поглядела на деда с бабкой.
– А это такой долг, доча, который тебе все должны, а делают вид, что это ты кому-то что-то обязана.
– Чему ребёнка-то учишь… – затараторила бабка.
– Ничего, пускай знает. А ты, Ксаночка, мне потом расскажи, как тебя тётенька в библиотеке-то встретит!
Мать дежурно целовала Оксанку в макушку и топала каблуками по пыли к остановке, как-то
