Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
Старшая не спешила с ответом. Еще раз окинула взглядом комнату, более внимательно, чем при входе, чтобы окончательно почувствовать себя дома, потом произнесла:
– Мам, я вот приехала.
– Ну да, ну да, – не оборачиваясь, вторила бабушка, – я знаю, – орудуя с головешками, – и рада тебе…
– Я приехала и отчет сдала, – продолжила старшая.
– Ну да, да, а как же иначе? Ты и всегда так-то… Сначала командировка, потом отчет, я знаю…
– Отчет сдала, и мне деньги заплатили, – вновь деликатно продолжила старшая.
– Ну да, верно, так оно и должно быть. Сначала заработал, потом заплатили, – выуживая особенный чугун и ставя его на стол, – вот ешь, пока горяченькое, с разварочки-то.
– Спасибо, я сыта. И вот что, – деликатно продолжила старшая, – и вот что я решила. Я тебе их все отдам. Зачем они мне одной? А ты семью тянешь – вот и возьми. Здесь аккурат восемьсот рублей. Мне самой деньги-то не нужны, я и так обойдусь. А тебе с семьей пригодятся.
– Ну нет, – вдруг оглянувшись на нее и опешив, сказала бабушка. – Это ты, девонька, неверно придумала. Ты взрослая девушка, тебе замуж надо, семью устраивать свою, взрослую. На это самое и деньги даются. И раздаривать их негоже.
– Нет, я так решила, и переиначивать не хочу. Я вот сюда, на комод их положу, под зеркальце, чтобы не упали.
– Да и я-то не хочу. Ищи жениха, пока не поздно, пока возраст не вышел – вот истинный подарок, а не задаривай мать деньгами.
– Ах, мама, ну что вы такое говорите? Где ж его, на улице, что ли искать? На улице они не валяются, это я точно знаю.
– Знаю, что не валяются. А ты поищи, поищи получше-то, может и сыщется. Себе бы в радость, да и сестрам пример показательный, как дальше-то жить. Нешто всё в работе, как у тебя, или одно гулянье на уме, как у Вали, – это дело?
– Ах, оставьте, мама, я правда не знаю, где их берут.
– А я и тем более. Ранее-то свахи были. Меня, например, с Иван Николаичем сваха сватала. И такая опытная попалась – чудо! Я тебе, говорит, по твоему характеру найду, не сумлевайся. Ты девочка тихая, скромная, вежливая, характер у тебя душевный. Тебе ответственного и домовитого нужно. Он сразу в тебя влюбится.
И точно, как пришел на смотрины – сразу взял своей обходительностью. Я к нему расположилась всем сердцем.
– Вы, говорит, Авдотья Егоровна, не сумлевайтесь. Если что там про меж нас не выйдет, я неволить вас не стану, уйду в свое Рождествено, как и полагается демобилизованному служивому. Хотя, должен вам признаться, вы сразу меня очаровали своим кротким взглядом и своими румяными щечками. Мне будет жаль ходить теперь на работы и не видеть вас, – вот как в 1915-м году-то делалось! Но ведь если люди живут дальше, хотя и в других условиях, значит, это как-то и теперь делается, раз молодые-то женятся? А я видела – женятся!
– Ах, мама, оставьте, а то я расплачусь. Нельзя же каждый мой приезд об одном и том же.
– Ну, хорошо, хорошо, не буду, – собирая посуду, – и не поела ничего. А деньги-то забери! Слышишь? Да не забудь поговорить с Валей, чтобы она так легкомысленно себя не вела! Может она тебя, как старшую-то и послушается? – запихивая обратно горшки в печку. – «Пусть теплое стоит. Сейчас Рита с работы придет, покормлю теплым. «Расплачусь!» – нельзя так опрометчиво вести себя ответработнику! На тебе пятьдесят человек, а может быть и сто! Не выйди ты на работу – что будет?
Я вас спрашиваю. А то и будет, что разбредутся, как овцы по лугу, и никакой работы без ответработника не будет!».
Выехав в город, Тома идет на свое любимое место около строительного института, в телефонную будку. Хоть она и сказала матери, что не знает, как это теперь делается, но наработки, еще институтские, у неё были.
– Н. можно?
– Будет попозже, – и повесили трубку.
Это был первый, почти обычный телефонный разговор по приезде её в Москву. Как оказалось, и последний. Если совсем честно, в нем не было концовки. Там не спросили – «А кто спрашивает?» И она не ответила – «Однокурсница». Там не спросили – «Может быть, что-то передать?» И она не ответила – «Нет, нет, спасибо, ничего, я еще раз позвоню». И не услышала – «Не волнуйтесь, всё-всё передам и всё скажу».
Она списала это на погрешность. А второй телефонный разговор прозвучал уже как пощечина:
– Т. можно?
– Кого? – осторожно переспросил голос. – Минуточку. И после некоторой паузы, другим тоном: «Вы знаете, а его, оказывается, нет дома».
Ну ладно, подумала она, бывает. Хотя и тут концовка говорила о другом, что не его нет дома, а с ней не желают разговаривать. Она не верила своим ушам. Дальше – хуже:
– М. можно?
– Кого-кого, простите? Такой здесь не живет.
– А вы не знаете, выехал, что ли?
– Простите, даже не знаю.
И, наконец, последний разговор, который всё поставил на свои места.
– Д. можно?
– А вы кто ему? – нахраписто, вопросом на вопрос.
– Однокурсница, – опешив от такого нахальства, сказала она.
– А зачем звоните?
– У нас после окончания института уговор есть созваниваться.
Так вот что, любезная однокурсница, не знаю, как вас по батюшке, ну да это и не важно сейчас. Я – его законная супруга, и более сюда не звоните, понятно?
Теперь ей уже нельзя было звонить дальше, не осмысляя, что происходит, а то наткнешься в разговоре на такое: «А чтоб тебя! Мало того, что он такой– сякой-мерзавец домой пьяный приходит, у него, оказывается, еще и левые бабы есть? Ну, я ему покажу! Он у меня узнает еще, где раки зимуют! А ты, с…, чтоб больше не смела сюда тренькать! А то ноги из задницы выдерну!»
Ответработник, если он действительно ответработник, не может допустить, чтобы психологическая ситуация вышла из-под его контроля. Он должен осмыслить симптомы новой ситуации ранее, чем она взорвется, и перевести ее в приемлемое русло.
Вместо того, чтобы набрать еще один номер, или два, или пять, как обычный человек, чтобы получить оплеуху, она выбросила все институтские адреса, всю телефонную мелочь из кармана, и пошла Москвой, без разбора, далеко-далеко, обдумать свое положение, уяснить себе, что произошло.
Как хорошо мы на выпускном пришли на Красную площадь! Возбужденные сдачей экзамена и бессонной ночью, радостно, всем коллективом однокурсников, в едином порыве хотели что-то необыкновенное сделать друг для друга, и дали обет
