Сады Казановы - Валерий Борисович Бочков
Я разогнулась, правой рукой нашарила сбоку рычаг, рывком отодвинула кресло назад. С наслаждением вытянула ноги. Не так чтоб длинные, но весьма стройные, кстати, тридцать восьмого размера, с хрупкими лодыжками и мускулистыми икрами, которые переходят в упругие ляжки – не забудь про миниатюрные коленки ручной работы – и упираются в ягодицы: пара крепких и правильной формы ягодиц, далее – убедительная талия (изящная – штамп, но он в точку), грудь среднего калибра – две штуки тоже – с задорными сосками. Что ещё – плечи, руки, с любовью вылепленная шея, лицо, плюс два иностранных языка (один из них – китайский) и надежда, если не на спасение, то хотя бы на вечный покой.
2
Я бы никогда не смогла работать проституткой. Не вокзальной шлюхой, а настоящей профессионалкой в сапогах змеиной кожи на хищной шпильке – с постоянной клиентурой, графиком у массажиста, в парикмахерской и в маникюрном салоне. Физиологическую часть я бы ещё кое-как потянула, если исключить поцелуи в рот и анал; в конце концов совокупление можно рассматривать как вид аэробики – акт средней интенсивности сжигает триста калорий и считается неплохим кардио для укрепления сердечной мышцы.
Психология – вот что смущает. Как утомительно скучно, боже, как омерзительно было бы погружаться во внутренний содом каждого клиента, распутывать фобии и раскладывать по полкам комплексы, выслушивать нытьё про жён, тёщ и мам, про подружек, брошенных сто лет назад; вникать в кухонную банальщину подленьких измен и незатейливого вранья, да ещё с именами и датами – позапрошлым летом на Кипре, Ленка из маркетинга, Мальдивы-Сейшелы-Канары, Селиванова-стерва из бухгалтерии, круиз, лыжи в Альпах (шале только для своих, русских нет вообще) и конечно же Таиланд и Маринка с триппером – господи, этого не компенсируешь никакими гонорарами.
Я пытаюсь – безуспешно – убедить себя, что отсутствие монетарной составляющей в моих сексуальных эскападах, выводит моё блядство на уровень чуть ли не антропологических исследований, фокусом коих является наблюдение за девиациями и рефлекторикой мужских особей, относящихся к представителям так называемых творческих профессий, на деле же не больше, но и не меньше, чем беспорядочные половые сношения с неумелыми художниками, бездарными музыкантами и посредственными писателями. Под кроватью в папке хранятся трофеи – эскизы и наброски, несколько непохожих портретов, книжки в мягких переплётах с автографами на титульном листе, пара тощих рукописей на дешёвой бумаге и даже самодельный си-ди с невнятной фортепианной сонатой, посвящённой мне. Впрочем, соната как раз получилась ничего. Но всего этого мусора явно недостаточно, чтобы заткнуть дыру в моей душе. Дыру размером с небольшую галактику.
3
Он – Макс Кулик (с ударением на «у», имя и фамилия – псевдоним), женат дважды, первый раз – по дури, второй – из корысти (кинопродюсер, мужиковатая, на полголовы выше и на три года старше), выпустил четыре книги, был сперва обласкан премиями и критиками, назывался новым Буниным и даже юным гением, тогда длинноволосый и красногубый, с профилем матадора, сейчас бритый под ноль – лысеем-лысеем, чего уж там – но зато при аккуратненькой бороде, что придаёт ему вид беса или торговца сухумской чурчхеллой; каждое интервью начинает с преамбулы «я – человек не слишком образованный и не очень умный», чтобы в основной части выступления сверкнуть эрудицией и остроумием; носит яркий шарф, преподаёт в лите, ведёт мастер-классы на любую предложенную тему, входит в редколлегии, жюри и президиумы, но продолжает одеваться как подросток – кеды, майка «Секс-пистолс», капюшон. Курить бросил, пьёт умеренно.
Я – Ангелина Злобина с Чистых Прудов, мёртвая неудачница, завистливая и с дрянным характером. И добавить к этому нечего.
4
Дача снаружи выглядела паршиво. Деревянный сруб, выкрашенный в шоколадный цвет. Изнутри – ещё хуже. В основном из-за стыдных попыток выдать бедность за дизайнерский концепт с неловкими вкраплениями уродливых элементов, вроде меловых кораллов по пояс или здоровенных ракушек с вагиннальной розовостью нутра, мол, глядите – путешествуем по Карибам, а вот, полюбуйтесь – коврик из Танзании: с орнаментально стилизованным жирафом. По стенам картинки с Монмартра, эстампы из Флоренции, на диване и креслах кожаные подушки с мумиями и Нефертити.
Единственное, что радовало – запах здоровой дачной плесени. Смесь гнилой антоновки, погреба и мёртвых мышей. Кулик заставил меня разуться в прихожей. Сам тоже снял ботинки и остался в серых носках. Я рассчитывала на обзорный тур по комнатам, но мы застряли в первой, должно быть, гостиной или столовой – не знаю, как они её называют.
Камин, мелкий, очень незначительного, какого-то извинительного размера, был выложен диким камнем, на полке сверху стояли красивые фотографии Кулика и кинопродюсерши, в затейливых рамках, даже золотых. В углу темнел копчёным ликом Николай-угодник и светилась лампадка с карамельным стёклышком: ныне, присно и во веки веков – аминь. Была ещё бордовая картина с рамой как бы из музея с платиновой табличкой и громадные лосиные рога.
Кулик неслышно подкрался сзади и сжал мои ягодицы. Я вздрогнула, он хрипло прорычал мне в затылок, дохнув коньяком. Понятно – переходим к главному номеру программы. Мимоходом подумалось: будь Кулик маньяком, он запросто мог бы укокошить меня здесь. Зарезать? – не, это вряд ли, жалко паласа, кремового с густым ворсом; скорее, стал бы душить – повалил на пол, сам сверху, полиэтиленовый пакет на голову…
– Раздевайся! – приказал тихо.
Сел в кресло – развалился, в левой руке бутылка коньяка, правой расстегнул молнию на штанах, просунул туда ладонь.
Я вышла на середину комнаты. Через голову, вывернув наизнанку, стянула чёрный свитер. В окне отразилось бледное тело с чёрной полоской лифчика. Снаружи хлестал ливень, грохот стоял адский, никогда не думала, что обычный дождь может так шуметь. Спустила джинсы. Неловко путаясь в тесных штанинах, сняла.
Кулик механическим жестом подносил бутылку к губам и отхлёбывал из горлышка, его глаза становились темнее и будто ярче. Он смотрел пристально, не отрываясь, словно боялся что-то упустить. Снаружи заворчал гром. Я расстегнула лифчик и кинула в него, целясь в лицо. Промахнулась. Лифчик повис на спинке кресла. Инстинктивно прикрыла соски ладонями. Было зябко, стыдно и скучно. Смертельно захотелось выпить.
Изображая руками смутно гавайские жесты, я медленно приближалась к креслу. Больше всего мне хотелось сдохнуть или хотя бы на время исчезнуть. Оба желания являлись невыполнимы в силу причин, не зависящих ни от кого из присутствующих: тут, там и далее везде – до самого конца вселенной.
