Чувство стыда - Василий Друзяка
— «Совпало так, не мог же я…» — сомневался и крутил пальцы — «нет, Борис всегда находил остроту, может опять шутит надо мной? Несло прям по наитию. Открывал и закрывал рот я, но язык и слова не моё было. Полтретьего. Куда идти в этот нелепый день? Выпить?».
***
— «Ла, ла-ла, ла-ла, лалала…» — в кабаке расхаживал забавный скрипичный мотив, органично вплетенный в общий галдеж.
Георгий огляделся: слева от двери компания веселых мужичков в бежевых комбинезонах звенит пивными бокалами, самый хупавый, судя по выкрикам о его дюжей силе в схватках и в молодости, обильно жестикулирует.
Справа у стены с облупившейся приторно желтой краской трое молодых парней в свитерах крупной вязки с высоким воротом пили портвейн из бутылки с засахарившимся горлышком.
— Да ни че не меняется, — откуда-то добежал противный сиплый голос — уповай на решительных и сам не прогадаешь.
— Ага, решительные избили и куртку сняли — парировал гнусавый голос и смачно икнул.
Георгий плюхнулся на высокий табурет и карикатурно закинул локти на стойку, чем стал похож на школьника за партой. Стоящий за баром рослый мужчина в классическом костюме и белом фартуке посмотрел играючи бровями.
— Двести водки и что-то кислое закусить — слова обогнали вздох.
— Уберите руки, пожалуйста, — закружил тряпочку по стойке, словно и не касаясь поверхности — одну минуту, лимон пойдет?
— Давайте — руки на коленях, Георгий смотрит на ладони (людей что-то многовато).
— Ваша водка. — подвинул рюмки тремя пальцами и наклонился. — Всё хорошо? А то вы как-то предельно грустны.
— Да, всё нормально — отмахнулся Георгий.
— Три часа дня, вы пьете водку, на алкоголика не похожи, лицевые морщины говорят об усталости или грусти, — прикусил указательный палец, а правую бровь отправил поддержать вопрос — меня зовут Семён, если хотите поболтать, мне не сложно.
— Спасибо, не хочу — немного дрогнул голос.
— Нет-нет, я не навязываюсь, просто понимаю, когда с человеком нужно поговорить — улыбнулся, немножко показав зубы.
— С чего вы вообще взяли, что мне это нужно, у вас еще люди за стойкой сидят — впервые Георгий посмотрел в его добрые голубые глаза.
— Ну что вы, я же не кусаюсь — Уже положил голову на ладони, оперши локти о стойку.
— Да поговори ты уже с ним — сочно чмокнул яблоко усатый посетитель.
— Что вы от меня хотите? — рывком отпил пол рюмки — сейчас допью и ухожу, не трогайте меня.
— Слабак! Смотри как надо — усач подвинулся и одновременно хлопнул две рюмки Георгия.
— Мужчина, вы должны мне водку — Георгий резко встал, приготовил кулаки (хотя скорее убежит — драку он не уважает и боится ударов по лицу).
— Ох, ничего делать уже нельзя, молчать! Вы молодые, а я железную дорогу строил в лесах Сибири — закатил глаза и потянулся за бумажником во внутренний карман черного блестящего пиджака, достал пять рублей, опустил глаза и шлепнул купюрой по столу — две рюмки этому ГАС-ПА-ДИ-НУ, сдачу себе — покрутил губы трубочкой и пошел, неверно ставя ноги, словно пол состоит из проваливающихся плит.
— «Он человека в юности убил, ему стыдно» — открылось вдруг — «хорошо, что драки не было».
— Какая страсть — глаза Семёна увлажнились, ладонью он прикрывал рот — какие эмоции, вы здесь изюминка!
Он выбежал к столикам, сорвал фартук с себя.
— Выходите, дорогой! Мы будем петь и танцевать — Семён начал попеременно откидывать сначала левую ногу и правую руку, а потом правую ногу и левую руку — Э-э-эх.
Грузный повар забил марш по исцарапанным клавишам пианино. С люстры за музыкантами перекатились на пол струнные мелодии, а худой, лысый старикашка в тряпье напряг докрасна щеки, слившись с медной фанфарой. Мужики в комбинезонах подхватили прыгающих парней в свитерах и вместе синхронно сложили руки в подобие куриных крыльев. Георгий повернулся к выходу и обнаружил, что продолжает вращение — пьяный усач схватил его под руку и закружил. Перед глазами мельтешили лица, руки, ноги. Тяжесть толпы вгибала деревянные полы, да так, что одна из половиц отодвинулась и оттуда выпрыгнул вертлявый флейтист. У какого-то пьянчужки вырвался ритмичный гул контрабаса. А это что? Дюжина женских улыбок, все в муке и саже строем из кухни с половниками вместо тростей отбивают ритм. Внезапно сборище рассыпалось и каждый каждому влез на плечи. Усатый подозвал кого-то, и они взяли Георгия за конечности, чтобы закинуть на самый верх.
— Не надо, отпустите, пожалуйста, хватит! — Георгий кувырком дернул ногу, наскочил рукавом на гвоздь, и убегая оставил приличный лоскут рубахи и разбитую виолончель, однако успел захватить дубленку с вешалки у входа — И ты еще?
***
На пороге питейного заведения стоял Борис Черняев.
— Пойдем! — Георгий дернул его за плечо — Пойдем, пожалуйста!
— Ладно-ладно, иду. — Зашагал с опущенной головой.
Они молча шли в парк неподалеку, оба явно думали о своих следующих словах и найдя приличную скамейку, сели. Пребывая в морально-психической одновременности уставились друг другу в глаза. В паузе назревала томящая искренность.
— Не ожидал тебя встретить еще раз…там такой шум. Я собирался выпить… Ладно, ты в редакции сказал правду, но я не плохой поэт. Да, где-то вру и что с того, это все равно не лучшие мои работы — Борис вытер лоб и причесался — мои…я…пишу ради денег бывает, но творчество уважаю, почитай мой «Быть вместе» — чувствовал, было со мной это. Как ты метко в меня попал, четко прочел всё на моей душе. Хочу сказать — ты прав, но творчество само есть какое-то скрытое, шляется по глубинам жизни, где всё замыливается так сильно, что граница лжи и истины размывается, я хочу сказать, что тут у каждого свое поле.
— Я тебе тоже должен сказать — душевная отдышка Георгия перебивала половину откровенных слов поэта — я чувствую чужую совесть, стыд, называй как нравится. С самого утра, почтальона почувствовал, тебя, потом убийцу в баре, другие были в толпе, не помню их — растерялся. Знаю, как в мыслях описывают, вижу их стыд — и транс, слова сами идут.
— Бабка-гадалка что ли? — лицо Бориса вмиг стало недоверчивым.
— Нет. Не знаю. Можешь не верить, мне плевать, только ответь — сжал кулак
