Утро конторского служащего - Максим Юрьевич Шелехов
Часто такое встретить можно в определенных кругах рядовых кабинетных деятелей, что предметы канцелярские некоторые сотрудники, особо бережливые, вынуждены личными инициалами помечать. Не то, чтобы их окружал все народ воровитый, вовсе это не обязательно, да и тот ли предмет шариковая ручка, с коим вровень репутация на кон выносится? – просто чиновничье поприще полно хлопот, забот и суеты; сии три движущих силы, из которых суета несравненно большее, и вынуждают кабинетных деятелей за соседский предмет хватиться, потом его за ухо перевести, а зачастую так и сразу в карман определить, следом за размашистой преисполненною благородной амбицией подписью.
Ровно то случилось и с Аркадием Лаврентьевичем накануне, когда он исключительно за хлопотами, и заметить не успел, как у Оксаны Т. ручку позаимствовал, разумеется, без какого-то либо на эту ручку в дальнейшем расчета. Уже по пути домой, определив по старой привычке руки в карманы, он присвоенный ненароком предмет обнаружил. После, войдя в квартиру, он тут же поспешил чужую вещь на самом видном месте схоронить, чтобы назавтра не забыть вернуть Оксане Т. ее собственность, как-нибудь, отшутившись на сей счет, сказав с приятностию: «ох уж эти руки загребущие», а самое лучшее, подложив незаметным образом, пока и если пропащего предмета еще не хватились. – Дорого бы сейчас отдал Аркадий Лаврентьевич, чтобы вернуть время назад, и вчерашним днем по приходу домой из должности вот эту самую ручку зашвырнуть в дальний угол единственной своей спальной комнаты, чтобы та не то что сегодня, а и вообще ему больше на глаза никогда не попадалась!
Сложно представить вполне всю степень воздействия простейших мелочей на человеческую психику, когда человек раздражен и когда мелочь выступает на первый план и в роле раздражителя. Еще сложнее понять такие процессы, наблюдая их со стороны. Уклонимся же и мы от психологической точки зрения, и не станем даже и пытаться объяснить, что именно происходило в душе у Аркадия Лаврентьевича, в тот момент, когда ему, после затяжной и изнурительной борьбы с самим собою, длившейся полных десять секунд, все же пришлось уступить бурному наплыву горького чувства нестерпимой обремененности. Слезы навернулись на глаза Аркадия Лаврентьевича. В невыразимой тоске схватил он с видного места чужую шариковую ручку, отворил форточку и со всего размаху отправил схваченный предмет прямиков в лужу, образовавшуюся за ночь от затяжного дождя как раз напротив окон молодого семейства Деревянко.
Все это на глазах жены происходило с Аркадием Лаврентьевичем. Молоденькая Лилия Матвеевна удивленно и отчасти испуганно следила за необъяснимыми действиями своего мужа, и первое время, застыв в изумлении, проявляла со своей стороны помимо серьезной озадаченности, еще и полную нерешительность, по-видимому, не находясь как ей должно повести себя, что сказать и вообще стоит ли говорить что? Аркадий Лаврентьевич сам разрешил для нее этот спор, попросив убедительно и даже с открытой мольбою во взгляде оставить его, «совершенно оставить» и «пожалуйста, пожалуйста, не затрагивать» его сейчас никаким образом. Пикированная брюнеточка была вынуждена удалиться назад в комнату, из которой еще только минутою ранее такой ласточкой вылетала. Деревянко, оставшись один, точно разом обессилив, рухнул на стул, подперев обеими руками свою аккуратно остриженную, поседевшую кое-где на висках голову. Но его уединение продолжалось недолго. Жена его не замедлила воротиться, под предлогом, хоть и молчаливым, но слишком уж ярко выраженным всевозможными мелкими жестами и резкостью походки, что и ей, а не только одному ему на работу собираться нужно и, между прочим, завтракать тоже. Она тут же обнаружила грандиозную деятельность, без конца открывая и с шумом закрывая без того расшатанную дверцу холодильника, безжалостно звеня посудой, умышленно манкируя уже приготовленной Аркадием Лаврентьевичем и приготовленной на двоих яичницей, к которой, к слову, он так и не притронулся. По всему видно было, молодая женщина хоть и за столь короткий час, но много передумать успела, сделав окончательный для себя вывод, что вовсе не может быть виновата, что кто-то там не с той ноги с кровати встал, а значит, была обижена незаслуженно и обижена слишком. Ее премило надутые губки и искрящий искренним негодованием взгляд наглядно демонстрировали, сколько теперь потрудиться придется ее обидчику, чтобы удостоиться одной только надежды изгладить вину свою, а возможно ли вообще прощение такому и за такое, это еще бабка надвое гадала, как говорится, так-то и вот! Однако вскоре Деревянко Лиличку ждало большое разочарование, предшествием которого стало одно невольное обнаружение, что ею как будто и не интересуются вовсе и, вместе с тем, вроде и не замечают даже ее такого откровенного и, безусловно, справедливого недовольства. Такое обстоятельство ее раздражило не на шутку. Смастерив ручки фертом и вызывающе приосанившись, она потребовала от мужа по поводу бессовестного его поведения незамедлительных объяснений:
– Нет, посмотрите только, и можно ли… да разве такое вытерпишь! – энергически заторопилась она. – Пуп земли! И неужели ты, правда, думаешь, что мир вокруг одного тебя только вертится? Или ты сейчас же мне назовешь причину, по которой… по которой ты такой сегодня бессовестный!.. Или, или… Что это ты вид такой делаешь, как будто не понимаешь о чем речь?
Аркадий Лаврентьевич смотрел на возмущавшуюся жену с выражением человека только что выведенного из глубокой задумчивости, и смотрел действительно с недоумением. Только жена его заблуждалась на счет того, что он только «вид такой делал», вскоре она и сама смогла различить во взгляде его натуральность.
– Ну что с тобой, Аркаша? – спросила она уже совсем другим тоном. Но вместо того, чтобы ответить на такой обыкновенный и вполне уместный вопрос, муж ее вдруг повел себя уже чересчур неожиданно: скривив рот в какую-то болезненно-безобразную улыбку, он аккуратно поднялся, взял с вешалки куртку, бережно определил ее под руку, неспешно обулся и, все с той же гримасой на лице, не обронив ни единого слова, вышел прочь из квартиры. «С ума сошел что ли? – подумала про себя Лилия Матвеевна, глядя ему вслед. – Или…» – случайная мысль, вдруг пришедшая в этот момент в милейшую ее головку, совершенно ее фраппировала. Тихонько опустившись на тот стул, с которого только что таким особняком поднялся Аркадий Лаврентьевич, прикусив свою алую полную губку и, чтобы не допустить слез ни в коем случае, крепко сжав маленькие пальчики обеих рук в кулачки, она загадала себе, что сегодня же, и во что бы то ни стало, она добьется от мужа честного и прямого ответа, разлюбил ли он ее или нет? И если ответ на этот вопрос будет
