Безликий - Мирон Варламов
Большую часть заработанных денег Макс тратил на самое важное занятие в его жизни, которому он посвящал все свободное время. Его страстью была скульптура. Он занимался созданием портретов людей из мрамора и бетона, а также лепкой из глины. Макс создавал исключительно человеческие анфасы и профили. Форма лица для него являлось объектом вдохновения и созерцания, которым он мог восхищаться каждый день своей жизни. Человеческое лицо для Макса было высшим проявлением чуда на земле – откровением самого Бога; в лицах он наблюдал подлинную красоту и совершенство акта земного творения. Каждый свободный день Макс выходил после работы на многолюдные улицы города С., искал себе укромное место, чтобы скрыться от взора людей, и начинал наблюдать за перемещающимися лицами в пространстве, отыскивая в каждом что-то новое и неизвестное ему дотоле, будь то разрез женских глаз, овал лица, очертание губ, угол приподнятых тонких или широких бровей, длину ресниц или форму надбровных дуг. За несколько лет он выработал особое восприятие эстетики: он смотрел на лица как на структурную систему, состоящую из отдельных элементов, которые в своей неповторимой сумме создавали нечто завершенное и единственное в своем роде. Макс получал истинное наслаждение от своей способности воспринимать красоту человеческих лиц. Его пугали страшные, изуродованные, увечные люди: в них он видел нечто противоречащее, отталкивающее и пугающее, словно сама природа и жизнь поставила на них черную метку. Макс с большим трудом мог смотреть на обезображенные и некрасивые лица. Самым ужасным кошмаром для него были сны, в которых ему снились уроды или изувеченные люди, их несуразные, перекошенные черты и линии лиц, которые подобно калейдоскопу сменяли друг друга. Макс просыпался с громко бьющимся сердцем и ощущал, как холодный пот стекал по его гладкому лбу и мускулистой спине. Чтобы снова заснуть и обрести покой ему приходилось либо воссоздавать в памяти самые прекрасные лица, которые он когда-либо видел, либо же он уходил в свою мастерскую, которая располагалась в просторном зале его квартиры; он смотрел на красивые скульптуры и вылепленные им портреты, и постепенно к нему возвращалось утраченное спокойствие.
Макс обладал феноменальной памятью на лица: в его голове хранились тысячи прекрасных экземпляров, которые он когда-либо встречал в своей жизни. Он изобрел собственную эстетическую систему, чтобы упростить процесс поиска нужных ему овалов, очертаний, разрезов глаз, линий губ, положение и форму носа, ушей, высоту лба, остроту скул и округлость подбородка: все это каким-то необычайным образом складывалась в его сознании в единый и четко отработанный механизм. Также в этом механизме, помимо самих лиц, их форм и структуры, присутствовала топографическая составляющая: Макс часто подмечал особенности лиц в зависимости от их географического местонахождения. Он заметил, что на окраине города он чаще встречал среднюю типологию лиц, ближе к центру они обретали более изысканную и подчеркнутую выразительность; через окна дорогих ресторанов он видел красивые и ухоженные формы, в дешевых забегаловках – уставшие и понурые выражения, искаженные и отупевшие; в общедоступных местах он замечал как красоту, так и внешнее уродство. Иногда он позволял себе извлекать из своей памяти самые красивые экземпляры лиц; Макс испытывал глубокое удовольствие, представляя их в своем воображении. Впрочем, воображение не было способно передать каждую деталь лица, которую он желал увидеть и, как следствие, он не мог испытать те же чувства и эмоции, которые он получал при реальной встрече, поэтому Макс занялся созданием их копий – лепкой и скульптурой. Ему было необходимо материализовывать красоту, хранившуюся в его сознании. Каждое его творение было лицом наделенного природной красотой человека, которого он когда-либо видел и сохранил в своей памяти. Сотворив очередное лицо, он мог часами смотреть на него, созерцая каждой детали, черте и линии, которую он скрупулезно высекал из бетона или лепил из мягкой глины. Макс растворялся в красоте; он терял человеческий и земной облик. Его сознание в такие моменты переносилось в известный только ему и никому больше мир.
Рабочий день подходил к концу. Макс неспешно собрал свои вещи, посчитал выручку в кассе, навел порядок в лавке и вышел на улицу. Была весна – лучшее из времен года; вечером погода в особенности была прекрасной с ее легким, прохладным ветром, спавшим зноем и наступающей свежестью. Макс неторопливо пошел в сторону парка. Он хотел посмотреть на лица прохожих, которые с радостью после продолжительной и холодной зимы выходили на улицу. В городском парке Макс увидел разных людей – людей, гуляющих, совершающих пробежки, играющих в мяч, бамбинтон или шахматы, катающихся на велосипеде, роликах или скейтборде, на влюбленных, равнодушных, мечтающих, ненавидящих, серьезных и хмурых, и все они были предметом его таинственного восхищения и созерцания. Макс испытывал счастье, когда находил укрытое от чужих глаз место и начинал растворяться в потоке лиц. Душа, сознание и разум переставали иметь значение в его органическом теле: они словно растворялись в необъятном мире, и он становился непричастным ко всему, что происходило вокруг: он принимал роль стороннего наблюдателя. Для Макса это были самые лучшие мгновения в его будничных и однообразных днях.
Проходя вдоль широких улицы, с двух сторон которых располагались пестрые магазины с броскими и фешенебельными витринами, Макс задавал себе вопрос, о котором ему часто случалось в последнее время думать: «Почему кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей степени воспринимает общепринятую красоту за красоту субъективную? То есть, почему красота почти для всех одна и та же. Почему красивое лицо молодой девушки будет приятно для всех, а уродливое лицо старухи будет также одинаково неприятно? Что создало основу восприятия прекрасного, и почему она выражается в общепринятом понимании красоты, а не в противоположенном – уродстве?». На подобные
