Сон законодателя - Вячеслав Низеньков
– Всё. Заканчивайте. Ставьте его на землю, Я объявляю перерыв. Всем в буфет! Это надо отметить!
И законодатели, поймав своими мощными руками тело Григория Петровича и бережно поставив его на землю, дружной гомонящей толпой двинулись в буфет.
А председатель, хлопнув Григория Петровича по плечу, приказал:
– Двигай домой, Григорий Петрович! Выспись хорошо, а завтра со свежими силами – в бой! А перед сном посмотри хорошую советскую комедию. Снимает, знаешь ли, весь негатив по себе знаю. Всё! Езжай.
И вот сейчас Григорий Петрович, сидя уже в домашних тёплых тапочках, вспоминая свои приключения на работе, клацал телевизионным пультом. Наконец попался «Иван Васильевич меняет профессию». Григорий Петрович расслабился и улёгся на лебяжьи подушки в предвкушении прекрасного вечера.
Звонили колокола в Москве, Иван Васильевич вместе с Милославским убегали от стрельцов, а на Григория Петровича наползала сладкая дрёма.
И он проваливался в долгожданный сон …
… Опять звонили колокола. Он висел привязанный за обе руки цепью, закреплённой на крюке вбитым в потолок.
Напротив сидел опричник в собольей шапке Григория Петровича и нагло улыбался.
– Раньше ты был боярин, а теперь ты прыщ! Говори, собака, кто тебя надоумил людишек своих в женские платья одевать и потакать их греху, чтобы мужик жил с мужиком как муж и жена во блуду? Кто? Говори, собака, а то на дыбу пойдёшь!
Григорий Петрович заплетающимся от ужаса языком залепетал:
– Когда посольством ездили к католикам, к Генриху Французкому, нахватались ереси мои людишки. Мой грех, не пресёк я сей блуд. СОМНЕВАЛСЯ я в неправедности сего греха. Каюсь, батюшка! Смилостивься!
– Слышал? – повернул голову опричник в сторону двери, где стоял его подельник, поигрывая плёткой и с интересом слушавшего боярина.
– Слышал, сотник, – усмехнулся тот.
– Ну коль слышал, волоки его к царю да перескажи то, что он здесь верещал про свои сомнения. Батюшка велел немедленно этого упыря к нему, как только в грехе признается. Да скажи Ивану Васильевичу, что, мол, без пытки всё рассказал, может и пожалеет он его: просто повесит. Нам же меньше работы: с костром не возиться эту нелюдь жечь. Иди! – приказал сотник и равнодушно отвернулся к открытому окну, за которым малышня рубилась деревянными саблями.
В полуобморочном состоянии и, не соображая со страху ничего, Григорий Петрович только чувствовал, как его за шиворот волокут куда-то по каменному коридору.
В себя он пришел, когда его просто бросили на каменный пол и он лбом долбанулся о плиту. Осторожно подняв глаза, увидел царя, сидевшего на небольшом троне и рядом с ним в чёрной рясе монаха. В царе он без ошибки узнал Ивана Грозного, которого уважал за большой государственный ум, но сейчас он зашёлся от ужаса – Иван Грозный компромиссов не знал…
А опричник в это время закончил свой короткий рассказ о сомневающимся боярине.
– Что скажешь, чёрный? – обратился Иван Грозный к сидевшему рядом монаху.
– Сжечь,– коротко бросил тот.
У Григория Петровича засосало под ложечкой…
Иван Грозный усмехнулся:
– А ты добр, однако, монах. Не замечал я раньше за тобой такого.
Если бы я сомневался в грехе, не было бы сейчас государства Российского!
Предчувствуя беду, Григорий Петрович тихонько заскулил, а царь объявил приговор:
– Сечь оного придурка кнутом нещадно публично на площади …
Потом в задумчивости почесал бороду, смотря на скулящего на полу боярина, закончил:
– И сжечь на костре! Ты смотри, петух гамбургский, сомневается он…
Штаны замокрели, запахло мочой, и Григорий Петрович от ужаса потерял сознание.
… Очнулся он от потока ледяной воды. Захлебнувшись, Григорий Петрович закашлялся и услышал насмешливый весёлый голос:
– Очнулся, демон, а я уж опасался, что помрёт извращенец старый. А император велел его перед светлые очи в целости и сохранности доставить. Посмотреть хочет, видно, на это чудо-юдо заморское.
Григорий Петрович, подняв глаза, увидел офицера в новой треуголке, сидевшего на табуретке и державшего длинную шпагу промеж ног.
Офицер с любопытством смотрел на него, а потом спросил:
– Ты вот скажи мне, бурмистр, любопытно мне, как при тебе устраивали ведьмин шабаш? Бабы с бабами любились, ведьмаки с ведьмаками, а ты молча смотрел на это безобразие и ничего не делал? Тебе казна деньги на содержание давала, оклад немаленький, а ты Садом и Гоморру не пресекал? Ты верующий? В церковь ходишь?
Григорий Петрович дрожащей рукой достал нательный крест и показал офицеру, пробормотав:
– Сомневался я.
– Сомневался? – удивился офицер.
– В чём сомневался? В Вере? В Отце нашем, который Садом и Гоморру в порошок стёр со всеми жителями за грех их страшный? А ты ничего не делая, просто поощрял этих греховодников, получается так?
– Я не знаю, – завыл опять Григорий Петрович.
– Сомневался я…
– Понятно, – усмехнулся офицер. Потом, посмотрев на дверь, крикнул:
– Караул?
Вошли два гренадёра с мушкетами.
– В телегу его и во дворец к государю, а я верхом, вперёд вас на доклад. Во дворце ждать буду, – приказал офицер и вышел из избы, придерживая рукой шпагу.
Григория Петровича, подхватив под руки, поволокли на улицу…
Телега катила вдоль Невы, подпрыгивая на ухабах, гренадёры сдержанно матерились и разговаривали о новом городе Санкт – Петербурге.
Новый государев дворец стоял на большой площади, а перед самым крыльцом простиралась огромная лужа. Спрыгнув в грязь, гренадеры, опять подхватив Григория Петровича под руки, молча поволокли его во дворец.
Большой зал с высоким потолком встретил их гулом. Круглый стол, стоящий посередине зала, окружало много вельмож горячо о чём-то споривших.
– Бурмистр – сатанист, государь! – гаркнул один из гренадёров, приволокших Григория Петровича.
Шум смолк, и десятки глаз уставились на валявшегося на полу Григория Петровича. Из толпы стремительно вышел высокий человек в зелёном кафтане и, покручивая чёрный ус, уставился на Григория Петровича. Потом, сморщив нос, скривился:
– А что от него так воняет?
– Обмочился со страха, государь, – доложил гренадёр.
И Григорий Петрович в «государе» с ужасом узнал своего кумира, «прорубившего окно в Европу и цивилизацию» – Петра Первого, который славился своим крутым нравом.
– На расплату слабоват оказался, – раздался сзади басистый голос.
– Его пальцем ещё никто не тронул, а он уже все штаны замочил, – хохотнул тот же голос.
– Это ты, пёс, решил, что мужик должен жениться на мужике, а баба на бабе? – грозно спросил государь.
– А кто мне будет солдат рожать? Мне надо шведов бить, кем я буду новые полки укомплектовывать? Мужиками в сарафанах???
Зал дружно заржал…
– Сомневающийся – хуже вора! – закончил Пётр Первый, устало вздохнул и махнул рукой гренадёрам:
– Прогнать его сквозь строй шпицрутенов, а потом повесьте собаку на площади перед дворцом, чтобы другим неповадно было «сомневаться». Я вот не сомневаюсь!
По залу стала расползаться ужасная вонь …
– В портки наложил со страха, государь! Может обмыть его перед смертью-то? – предложил один из гренадёров.
– Чести ему много, мыть его. В аду и такого примут! Уберите эту свинью отсюда! – гаркнул Пётр, а Григорий Петрович упал в обморок.
… «Чёрный воронок» мягко катил по ухоженной асфальтной дороге, но брезгливо сморщенные лица НКВДешников
