Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 2)
- Ваше превосходительство, - сказал с едва заметной грустью Дато. - Когда один глоток свободы на всех, то есть ли разница, христианин ты или мусульманин? Когда человек томится в тюрьме, у него один бог - воля.
- Раньше ты так не думал, грузин, - закипая, произнес наместник.
- Я был слеп, ваше превосходительство.
- А теперь ты прозрел? - засмеялся генерал. - И что же ты увидел? Каменные подвалы? Близкую смерть? А знаешь, как ты умрешь? Ты умрешь в сыром подземелье, потом твой труп бросят в овраг на съедение грязным шакалам.
- Да, я прозрел, - тихо сказал Сандро. - Я прозрел, ваше превосходительство, я увидел, что люди моей земли страдают. Увидел, кто эти страдания принес нам!... Да, я прозрел, - грустно добавил Дато. - Об одном жалею, что прозрел так поздно и не успел рассчитаться с вами.
- Я вижу, что ты еще и философ... Но знаешь, Сандро, послушай меня, пожилого человека, повидавшего на своем веку разного. Философия - наука непрактичная. Философы - люди несчастные. Но еще более несчастны их близкие... У тебя, кажется, есть мать и младший брат...
- Да, - голос Дато дрогнул.
- Так вот, ты умрешь сегодня. Умрешь мужественно, я в этом не сомневаюсь. Может быть, даже будешь счастлив так умереть. А потом... потом я отдам твою мать палачам. Старушка, сколько ей лет, кстати? Впрочем, это не так важно. А брата твоего... Придумаем что-нибудь и для брата. Ты можешь умереть спокойно, если тебя не заботит их судьба.
- Ваши условия? - хрипло спросил Дато.
- Видишь, ты умный человек, и это я знал. Присядь! Дато качнул головой.
- Как хочешь! Условия легкие, совсем легкие и безопасные,
- наместник вышел из-за стола и прошелся с удовольствием от стены до стены: все же человеческое сердце для него не загадка!
- Мы тебе устраиваем побег. И ты попадешь к Гачагу Наби. И служишь ему верой и правдой.
- И все?!
- Почти все. Не считая, конечно, некоторых мелочей. Вместе с тобой отправятся еще трое местных жителей, с которыми я тебя познакомлю. Ты не вмешиваешься в их жизнь, они в твою. В конце концов, не каждый, кто приходит в отряд к Гачагу, до конца предан ему. Так что совесть тут твоя будет чиста, мать и брат в безопасности. А потом, как только схлынет этот бунт, будешь жить припеваючи. Государь ценит верных слуг.
- А если бунт не схлынет?
- Схлынет,- со спокойной убежденностью сказал наместник.- Схлынет. У нас достаточно войск, чтобы задушить Гачага уже сейчас, но проливать кровь не хочется. Ваш ангел - "кавказская орлица" - в тюрьме, и никогда уже на свободу не вырвется, хотя ей, как орлице, видимо, дано и летать!
В словах его превосходительства было столько спокойной уверенности в своей правоте и силе, а глаза смотрели так умно и сожалеюще, что Дато понял: с ним не шутят, его не покупают, как на базаре, а говорят ему почти правду. И как раз это его ужаснуло. Он на миг представил себе, как на высохшие руки его матери надевают тяжелые цепи, как трепещет окровавленное тело младшего брата, который зовет его: "Дато! Дато!"
Он закрыл глаза. Он не мог этого допустить. Но он не мог больше возвращаться в прежнее свое душевное состояние. Он вспоминал свою семенящую трусливую походку доносчика, вечное дрожание рук, вечную привычку вслушиваться, всматриваться, запоминать... И это ужаснуло его еще больше.
- А вдруг, вдруг это все неправда, - сказал он с надеждой.
- Ведь ваша сила в Зангезуре слабеет с каждым днем, а сила Гачага растет. А если вы не сумеете удержать в темнице Хаджар? Тогда что?
- Тогда, - сказал наместник и, подойдя вплотную, взял в горсть бороду Сандро. Дато увидел почти рядом со своими глаза наместника, и в них было столько ненависти, столько бешенства и столько презрения, что Дато перестал сознавать, что делает.
"Черт знает что! - думал скучающий в приемной полковник.
- О чем можно так долго говорить с этим оборванцем? Важничаем, как будто английского лазутчика поймали... Совсем из ума выжили... И для чего я прикупил эту проклятую бубновую восьмерку? У кого теперь занимать? Опять у Ямпольской?"
Зубов вспомнил выпирающие из пергаментной кожи ключицы Марьяны Николаевны, ее томный голос, жеманное вскидывание ресниц и бесконечное "О-о-о, какой вы, однако, ветреник", и его передернуло.
Забился лихорадочно над дверью кабинета колокольчик. Мгновенно влетевший полковник увидел, что Сандро стоит возле стола наместника без шапки, наместник прижался спиной к портрету его императорского величества, и оба тяжело дышат. Одним движением Зубов повернул к себе грузина, и Дато потряс оглушительный удар; он ткнулся в стену, но на ногах удержался; из разбитой скулы теплой струйкой бежала кровь.
- Благодарю вас, ваше превосходительство, за предложение, - хрипло сказал он. - Я постараюсь это запомнить.
- Скоро ты ничего не будешь помнить! - сказал совершенно спокойно наместник. - Ты хочешь умереть с чистой совестью, героем хочешь умереть. Но ты умрешь таким же доносчиком, как был. Мы распространим слухи, что ты просил у нас пощады, в ногах валялся. Ты хотел шпионить за Наби! Вот и все. Мы желали тебе добра. А теперь - бог тебе судья... Отведите его к Рябову, голубчик, обратился наместник к полковнику.
Пехотный капитан Рябов, невысокий рябоватый человек, сын дьячка, с трудом дослужился до средних чинов и теперь вымещал злость за свою тягостную, унизительную карьеру на всех, кто был в чем-то слабее и бесправнее его. Став по случаю особого положения комендантом тюрьмы, он с особым сладострастием руководил участившимися расстрелами, вызывая смешанное чувство страха и брезгливости даже у офицеров. Сандро понял, что означает имя Рябова, но не испытал ни удивления, ни страха. Он поднял глаза, посмотрел на портрет императора и улыбнулся. На носу его величества сидела большая муха.
Те же жандармы, теперь уже во главе с Зубовым, отвели его по длинному коридору к арестантской карете, привезли в тюрьму и спросили, нужен ли ему священник.
- Пусть придет, - сказал Сандро, чувствуя, что его тяготят какие-то важные, невысказанные слова.
- Сын мой, - едва войдя в камеру, сказал местный служитель религии. Был он в потертой рясе, жалкий и, судя по виду, нуждался в последней исповеди, наверное, больше, чем Сандро. - Сын мой, нет ли каких грехов у тебя, в каких ты хотел бы покаяться?
- Есть, - сказал твердо Дато. - Есть, батюшка. Темнота застилала мне глаза. Я думал - служу царю и богу своему. Но служил своей алчности и своему страху. Я предавал товарищей. Таких же, как я, обездоленных. Я хочу покаяться в этом грехе. Теперь я свободен. Ибо нет бога, кроме свободы! - теперь Дато говорил по-грузински, и речь его текла легко и плавно.
Священник был занят, видно, какими-то своими заботами, плохо понимал, что говорил ему Сандро, но кивал головой.
- И еще есть грех великий на мне.
И Сандро заговорил о живущей в душах темных людей вражде к Другим народам, о братстве их, о том, что плох бог, который учит враждовать с другими народами. Дато хотел высказаться, и священник ему не мешал.
- Не богохульствуй, сынок, - только и сказал он, когда Дато умолк. - Прими свою судьбу с благостью, и Он, отец наш, простит тебя. Аминь!
Через час в сопровождении крестившегося надзирателя в камеру вошел Рябов; он был подтянут, торжествен, словно собирался на парад.
- Не надо ли чего? - спросил он с радостным участием.
- Письмо написать, - коротко ответил Сандро.
- Не велено этого, - сказал Рябов, с трудом сдерживая ухмылку.
- Что ж, не велено, так не велено, - сказал Сандро - и вдруг стремительно метнулся вперед; он сбил с ног Рябова, отбросил в сторону надзирателя и выбежал в коридор. На самом верху узкой каменной лестницы, которая вела к подземелью, где обычно расстреливали, он услышал выстрелы, последовал тупой удар в спину. Беглец замер на мгновенье - и упал. Свет невиданной силы вспыхнул в его мозгу и погас навсегда.
Наместник продержал Зубова допоздна. Вначале принимал командира второго пехотного полка и начальника местного жандармского управления, на которых была возложена ответственность за безопасность прибывающего на днях министра внутренних дел Российской Империи; затем час беседовал с двумя грузинскими князьями и, наконец, час мучал Зубова своей новой идеей.
- Гачаг Наби будет во что бы то ни стало стараться освободить свою жену. Это нам на пользу. Подумайте, голубчик, над таким планом. Где-то мы нарочно делаем вид, что ослабили бдительность. Мы как будто подсказываем туземцам, как можно освободить эту кавказскую красавицу. Они, естественно, попадаются на эту приманку. Остальное, надеюсь, вам понятно. Запомните еще: необходимо усилить посты на южных и северных склонах зангезурских отрогов, далеко выдвинуть несколько аванпостов, желательно казаков. Пусть поблуждают по тропинкам гор. Нам надо знать, откуда можно ждать нападения, если оно вообще возможно. И, наконец, завтра прибывает гусарский полк под командованием Белозерского. Позаботьтесь о квартирах.
