Святослав Рыбас - След
Однажды я перебирал старые бумаги и нашел свидетельство о моем крещении. Бумага во время последней войны несколько месяцев пролежала в земле, куда Вера спрятала все документы, и покрыта желтоватыми разводами. Из нее следует: "По указу Его Императорского Величества Донская духовная консистория вследствие прошения крестьянки Анны Кузнецовой по первому браку Лукьяновой о выдаче свидетельства о рождении и крещении сына ея Виталия надлежащей подписью и приложением казенной печати свидетельствует, что в метрической книге Троицкой церкви поселка Лукьяновского Донской епархии за 1899 год в I части о родившихся под No 46-м мужеска пола значится так: рожден перваго, а крещен двадцатого марта Виталий, родители его города Таганрога мещанин Иван Григорьев Лукьянов и города Бахмута мещанка Анна Михайлова Лукьянова, воспреемники: города Чернигова дворянин Петр Иванов Шахуцкий и города Тулы мещанка Антонина Дионисова Гродзенская; крещение совершил священник Андрей Иванов Деревянко..."
Зачем и для кого я храню это свидетельство? В бога я не верю, хотя предполагаю, что душа, возможно, и живет после смерти тела: скорее всего, это обычный стариковский страх. Но как бы там ни было, я тешусь надеждой, что после моей смерти на бумаге останутся имена моей матери, отца и отчима. Поэтому не могу расстаться с этим листком. И с другими пожелтевшими и кое-где размытыми листками.
За свидетельством о рождении следует служебная характеристика от двадцатого января 1935 года: "Дана Начальнику 1-го района шахты No 8 Хакасского рудоуправления "Кузбассуголь" - тов. Лукьянову В.И. в том, что во время его службы, т.е. с 20 марта 1934 года, он своим умелым руководством и знанием дела вывел первый район из самых отстающих в наилучшие по руднику. При конкурсе шахта No 8 получила областное Красное знамя и от себя передала его лучшему первому району.
Ежемесячно перевыполняя производственные показатели по угледобыче, производительности, снижению себестоимости и зональности угля, тов. Лукьянов В.И. был неоднократно премирован: веломашиной, крепдешином, пальто, виктролой, ботинками и деньгами в сумме 800 рублей.
Кроме того, как ударник, занесен в альбом и Красную книгу Героев. Рудком угольщиков премировал тов. Лукьянова В.И. грамотой ударника.
Рудоуправление оценивает тов. Лукьянова В.И. как хорошего администратора-ударника, вполне знающего свое дело".
Когда-нибудь Виташа улыбнется, читая про крепдешин и ботинки для его прадеда. Надеюсь, он меня не забудет.
Когда-то у меня была роль, которую я играл с удовольствием. Я рассказывал сказки. Когда малыши становились совсем неуправляемыми, я начинал таинственные сказки. Например, такую. Жили в старые времена два друга. Одного звали Ваня, другого Петя. Они крепко дружили и никогда не расставались. Потом они выросли и пообещали друг другу, если кто-то из них умрет раньше, то второй в самый счастливый свой день прийдет на могилу и расскажет о своем счастье. И вот Петя заболел и умер. Ваня горевал, плакал. Потом Ваня встретил хорошую девушку, полюбил ее и забыл про друга. Он решил жениться. Едет с невестой к себе домой, а по пути - кладбище. И он вспомнил Петю, остановился, велел подождать минутку. А сам пошел к могиле: "Здравствуй, Петя". Петя отвечает ему: "Здравствуй, Ваня. Ты не забыл меня?" - "Нет, не забыл. Сегодня у меня свадьба". - "Хорошо. Давай еще выпьем". Снова Ваня собирается, а Петя просит последнюю рюмку допить. Допил Ваня и выбрался из-под земли. Видит - кругом распаханное поле. Ни деревьев, ни кустов. Даже тропинки нет. Стал искать невесту. Спрашивает у людей, а они только головами качают, не знают ни про какую невесту. Потом отыскали старого-престарого старика. Он в детстве от своего деда слышал, что в давние времена какой-то молодой парень ехал с невестой мимо кладбища, зашел туда и пропал.
Эту сказку не я придумал. Она народная, как и многие другие, например, про шахтерского черта, старика Шубина, который под землей сбивает людей с дороги. Но Шубин Шубиным. В нем - страх и суеверия обреченных на смерть горняков. А что в сказке про Петю и Ваню - не знаю. Покойница Вера не любила, чтобы я рассказывал такое детям. Но им нравилось. И трехлетние дикарята, и первоклассники, и даже некоторые взрослые слушали меня. Наверное, смысл этой сказки в нашей беззащитности перед временем?
"Сам ты Шубин!" - сказала Вера. И стал я чертом Шубиным. На дачных участках меня за глаза уже давно так кличут.
Вокруг каждого деревянного домика высокий забор. Дома выкрашены в зеленое и голубое. Через канаву наведены мостики для въезда машин во дворы. И весь поселок огорожен забором из железной сетки. Теперь я не всех дачников знаю: умирают одни и приходят другие, уже не ведающие о прошлых песнях и кострах.
Вот Виташа бежит по нашему огороду между кустами смородины и грядкой земляники. У меня перед глазами мелькает в столбе утреннего света другой русоголовый мальчик, лезет вверх по пологой земляной террасе, на которой разбит аккуратный огород. Наверху у калитки стоит высокий мужчина с закрученными усами. Он в шляпе, длинном сюртуке-редингтоне и узком черном галстуке. Мой отец. Мне теперь не добраться до него. За огородом - войны, смерти, рождения. А отец все стоит и стоит. Штейгер, сын крепостного крестьянина... Господи, сколько жизней во мне? И Виташа бежит между смородиной и земляникой.
Кусты посадила Вера. Вот и она, рядом с засохшей яблоней, не выжившей после морозной зимы. Поэтому я не спилил сухое дерево с взлохматившейся пыльной корой.
У давешнего мальчика был огород возле штейнгерского дома, внизу бурлила речка.
И у нас в конце марта по канаве вдоль улицы журчит большой ручей, порой хлещет через мостки. И тогда заливает дворы и огороды.
Если бы не Виташа, я бы продал дачу.
У меня был друг, мы построились рядом, и до сих пор между нашими домами нет забора. В пятидесятом или пятьдесят первом году у Тимошенко случились крупные неприятности. Он стал готовить к производству новый электродвигатель. Причем почти вся научно-техническая публика, имевшая хоть малое касательство к электроприводу, возражала против нового двигателя. Сильнее всего - сами разработчики старого, а уж от них разошлись широкие круги сомнений. А Тимошенко готовил на своем заводе перемену, которая потом нависла над ним как глыба. Уже не помню, что случилось с первыми образцами, но результаты были не важные. И пошли на Тимошенко цидули, что, мол, он подрывает экономику и ведет в тупик. По тем временам, когда в городе разобрали еще не все руины и когда военные раны еще дышали под тонкой пленкой жизни, ему грозила беда. Решили составить комиссию. Она должна была неотрывно находиться при испытуемых двигателях в течение месяца. Ни на минуту не отлучаться, наблюдать. Кому была охота идти в такую неудобную комиссию? Многие уклонились.
До сих пор вижу три железные кровати, застеленные солдатскими одеялами, стол с контрольным журналом, пепельницей и шахматами, перегородку, за которой работал двигатель...
Испытания прошли удачно. Некоторые влиятельные люди стали на меня коситься, словно я перешел им дорогу.
Когда начиналось строительство садовых домиков, Тимошенко предложил мне быть его соседом. Он был высокий, цыганского типа, очень общительный. Конечно, друзьями мы не были. Редко кто в зрелые годы может похвастаться, что у него есть настоящий друг. "Что ты за молчун?" - спрашивал Тимошенко. А я молчал. Он рассказывал о своем детстве в шахтерской землянке, о разудалом отце. Однажды Тимошенко сказал: "Ты мог бы быть замечательным человеком". Он вообще смотрел на меня по-особому. В тридцатые годы один десятник заметил мне: "Виталий Иванович, вот мы оба в чумазых спецовках и под землей, а, сдается, будто вы не в шахтерках, а в дорогом костюмчике". Я был с рабочими тверд, даже жесток. И к себе - тоже. Я не испугался слов десятника, хотя он намекал на лежащую между нами пропасть. Спустя двадцать лет между Тимошенко и мной ее уже не было. Или почти не было.
Нынче соседний дом принадлежит дочери Тимошенко и ее мужу. Но они живут в нем редко. На деле там хозяйствуют свекор и свекровь. Они числятся сторожами всего поселка, завели парники, кур и кроликов, привозят навоз и удобряют скудную почву. Времени у них много, они умеют и любят работать.
Виташа бегает к ним смотреть на крольчиху и крошечных крольчат, а сторожа иногда пользуются нашим душем, обращаются ко мне с разными вопросами по поводу ремонта электрооборудования. Сторож называет всех дачников "неумехами". Как-то так вышло, что мои электродрель и паяльник остались у него, и я не могу забрать их обратно. То есть беру, но затем сторожиха снова просит: "Они нам нужнее. Да и целее у нас будут". Если в мое отсутствие Люба приезжает на дачу с другом, то сторожиха считает себя обязанной поведать мне о Любином госте, как бы я ни отмахивался. Любу она недолюбливает, а Виташу жалеет. Прошлым летом сторожиха познакомила меня со своей подругой, которая приехала к ним на субботу и воскресенье и работала на огороде в резиновых перчатках. Сторожиха вызывает меня на крыльцо и протягивает тарелку с пирогом:
