Константин Прохоров - Сектантские рассказы
Рядовой Нурик Мамедов имел золотые руки и был любимцем старшины роты старшего прапорщика Закирко. Надо класть кирпич -- Нурик кладет кирпич, надо копать колодец -- Нурик копает колодец и т.д. Мамедов всякий раз готов работать, работать от души, с улыбкой. Но всякий раз за это Мамедов просится в увольнение. Наконец, взяв с Нурика страшные клятвы, что "не будет как в прошлый раз", старшина отпускает его. Вся рота с интересом ждет, чем это окончится. Очень редко Мамедов возвращался обратно сам. Обычно его приносили. Мамедов напивался самозабвенно, затем обязательно с кем-то дрался с переменным успехом и лишь затем, часа на два-три опоздав, с фонарями под глазами и национальными песнями, с порванным кителем, нередко ведомый под руки малознакомыми девицами, возвращался в расположение роты. Как всегда, капитан Бурдин объявлял ему пять нарядов вне очереди (своей гауптвахты не было, а везти нарушителя воинской дисциплины к соседям-танкистам --накладно; там просят за "исправление" то ведро краски, то ящик гвоздей и проч.) и лишал его увольнений до конца службы. Как всегда, Мамедов клялся, что все это в последний раз и никогда больше не повторится. Потом целый месяц работал как вол, вновь получал расположение старшины и ротного. Опять просился в увольнение в город. С него брали страшные клятвы... И все происходило по уже известному сценарию.
Понятно, что новоявленный трезвенник Фролов при таких обстоятельствах был несколько загадочен для отцов-командиров, которые и сами, чего скрывать, часто ходили "подшофе".
В этот день Миша так и не дождался вызова к начальству. Вечером у него разболелось правое ухо, сказались все-таки последствия столкновения в умывальнике. Он обратился к командиру взвода лейтенанту Грызову. Тот, с сочувствием посмотрев на опухшее ухо Фролова, распорядился отвезти его в госпиталь, расположенный в городе.
3
Тем временем с Гариком Штерцером что-то случилось. После отбоя все трое дедов, участвовавших в утреннем избиении, собрались в каптерке писаря за традиционной бутылкой самогона.
-- Вы слышали, Фролова-то увезли в госпиталь! Мы что-то в ухе ему повредили, -- сказал Гарик озабоченным голосом.
Разлили, выпили по полстакана.
-- Ничего с ним не будет. Парень здоровый! -- крякая и закусывая хлебом с салом, успокоил его другой, азиатской внешности дед, по фамилии Уразалинов.
Третий был молчалив, как рыба. Он быстро пьянел и не встревал в разговор.
-- Зря мы его били, -- продолжил Гарик.
-- А не будет к баптистам ходить!
-- У меня бабка была лютеранка, это почти то же самое, что баптисты, --сокрушался Гарик.
-- Нету никакого Бога, -- убежденно сказал Уразалинов, -- иначе бы Он нас испепелил на месте, испепелил весь Советский Союз со всеми его атеистическими книжками.
-- Фролов верит в Иисуса Христа, поэтому не стал с нами драться. Мне кажется, поэтому...
-- Я в Аллаха-то не верю, не то что в Иисуса Христа! А драться он с нами не стал, потому что трус. Большой, а трус.
-- Нет, не трус! Ты же видел, что он нас не боялся. Это факт. Рядом дневальный стоял из его взвода, Фролов мог бы выхватить у него штык-нож... Я опасался этого! Он просто не стал драться.
-- Если никого не бить, скучно будет служить. Нас-то помнишь, как в свое время били?
-- И все-таки, может быть, Бог есть! -- серьезно сказал Гарик Штерцер. -- Сегодня после Фролова мне как-то во всем не везет...
И они перешли на другую тему, время от времени разливая по стаканам мутную вонючую жидкость.
4
Командир роты капитан Бурдин, замполит старший лейтенант Фриптуляк, старшина старший прапорщик Закирко и командир взвода лейтенант Грызов утром следующего дня, после развода солдат по хозработам, собрались в канцелярии с целью решить вопрос сержанта Фролова. Дело было по тем временам нешуточное, но и разжигать страсти как-то не хотелось. Баптист в конвойной роте! После года службы! За такое никого из них командование по голове не погладит.
Замполит, как очевидец, начальник патруля, заставшего Фролова в молитвенном доме, еще раз вкратце описал присутствующим свои впечатления:
-- Заходим... оба-на! Молится... бухнулся на колени и молится!..
-- И потянуло же тебя, Игорь Федорович, право, в этот молитвенный дом! -- в сердцах сказал капитан Бурдин. -- Фролов у нас с высшим образованием, ему служить-то осталось полгода... Перетерпим как-нибудь?
На столе перед командиром роты лежало личное дело Фролова, на котором неосторожный замполит уже успел сделать надпись красным карандашом по диагонали -- баптист. Капитан Бурдин держал пальцами правой руки синюю ученическую резинку, и рука его так и тянулась стереть эту злополучную надпись.
-- Какое же мы должны принять решение, товарищи офицеры? вкрадчиво спросил он.
Капитана Бурдина солдаты прозвали "пятнадцатилетним капитаном". Что означало: пятнадцать лет прошло, а он все капитан и капитан... По возрасту Ивану Ефимовичу Бурдину уже можно было вполне иметь звание подполковника, но он сам выбрал свой жребий. Хотя у него были и влиятельные покровители среди высшего командования, и связи по партийной линии, да и сам он был офицером не без способностей в своем роде. Однако памятуя, возможно, о латинской пословице, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, Бурдин решил ограничиться четырьмя маленькими звездочками на погоне и оставаться в своей отдельно дислоцируемой роте. Редко кто из майоров и подполковников имел столь теплое и уютное местечко, как капитан Бурдин: четырехкомнатная квартира и последней модели "Жигули", двухэтажная дача, достраивающаяся выводимыми под конвоем зеками за скромное вознаграждение в виде приличной пищи и крепкого чая, наконец -- супруга и дочка, прочно обосновавшиеся в "высшем свете" местной партийной номенклатуры. Все это Иван Ефимович имел благодаря своему таланту общения с людьми, надежности и устоявшемуся правилу не беспокоить по пустякам начальства и не выносить сора из избы.
Все офицеры и прапорщики, подчиненные капитана Бурдина, также уважали его и редко когда перечили. Замполит Фриптуляк, почувствовав, куда склоняется чаша весов, густо покраснел и сразу пошел на попятную:
-- Может, и не баптист он вовсе... Моральное состояние, боевой дух просто ослабли...
В течение следующих пятнадцати минут все присутствовавшие в канцелярии командира роты пришли к единому мнению, состоящему из трех пунктов:
Шума лишнего по поводу Фролова не поднимать. Просочившуюся информацию скорее опровергать, чем подтверждать, показать ее несерьезность.
С самим Фроловым провести разъяснительную беседу, с целью уточнения его мировоззрения и предотвращения идеалистического влияния на других солдат и сержантов.
До полного выяснения всех обстоятельств от несения боевой службы Фролова освободить. Использовать в суточном наряде в качестве дежурного по роте.
Убедившись в общем согласии, капитан Бурдин удовлетворенно распустил своих помощников и с облегчением стер неприятное слово "баптист" с обложки личного дела Фролова.
5
Правое ухо Миши всерьез его беспокоило. Через несколько дней после драки из уха стал выделяться гной. "Такое лечится плохо", -- сразу предупредили врачи.
Миша лежал в небольшом госпитале МВД. В основном тут лечились офицеры милиции, прапорщики и сержанты внутренней службы. В бытовом смысле здесь после казармы было очень даже хорошо: чисто, сытно, уютно. Но душа Миши была в смятении. Сложные вопросы, еще не доступные ему, младенцу во Христе, вставали перед ним, а посоветоваться или поделиться мыслями было не с кем. Далекие от духовной жизни люди окружали Мишу: пьянство, сквернословие, распутство царили и в госпитале. Благо, у него было маленькое Евангелие с Псалтырем, подаренное братьями после обращения к Господу. Оторвав обложку от какой-то военной книжки, Миша вложил в нее Евангелие и подолгу читал, не привлекая ничьего внимания.
Длинными больничными ночами, неподвижно лежа в темноте на кровати, Фролов молился Иисусу Христу и вновь, и вновь размышлял о "левой щеке", правильно ли он поступил, что не дал отпора этим трем дедам? Ведь они насмеялись над его верой. Вот теперь у него больное ухо, неизвестно вылечится или нет. Авторитет его в роте отныне наверняка упадет. Нужно ли было все это?
Мише вспомнились два места Писания:
"Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены..." (Мф. 10.29-30).
"...И будете ненавидимы всеми за имя Мое. Но и волос с головы вашей не пропадет" (Лк. 21.17-18).
Эти стихи Библии, вкупе со многими другими, говорят о существовании воли Божьей, воли указующей или попускающей, на все происходящие в мире события, большие и малые. Значит, Господь допустил избиение Миши. Одновременно Бог дал сил ему сдержаться и не ответить злом на зло. "...Верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести" (1 Кор. 10.13).
