Виталий Макаренко - Мой брат Антон Семенович
Готц Хилиг
Марбург, сентябрь, 1985 г.
Виталий Семенович Макаренко (1895-1983).
МОЙ БРАТ АНТОН СЕМЕНОВИЧ.
[ВОСПОМИНАНИЯ] часть 1.
БЕЛОПОЛЬЕ
Все биографии Ант. С. начинают историю нашей семьи с Белополья. Но прежде чем попасть в Б., отец несколько лет проработал в Крюкове, где уже существовали какие-то небольшие мастерские для починки вагонов. Здесь отец познакомился мамой и женился в 1875 году.
Мама была коренной крюковчанкой и еще в мое время существовал на Поселянской улице ее родительский дом, довольно большой и солидный, с большим двором и садом. (Наверное, существует и теперь, т.к. от последней войны много пострадал Кременчуг, Крюков же остался почти нетронутым - об этом мне писала моя племянница Тася, которая живет при нашем доме, теперь музей А. С. Макаренко.)
Я думаю, что первым ребенком в нашей семье была Серафима, умершая в младенческом возрасте. Во всяком случае сестра Саша (Александра), родившаяся в 1881 году, появилась на свет еще в Крюкове. Следовательно, переезд семьи в Б. надо расположить приблизительно в 1881-1885 гг., где родились: Антон - в 1888 г., Наталия - в 1891 и я, последний, - в 1895.
По сравнению с Крюковым, Белополье, расположенное в 200-220 км. на СЗ от Харькова, в 12 км. от границы с Великороссией, было, конечно, захолустным, или, как называла его мама, - "дырой".
В Крюкове было 10 000 жителей, находился он на правом берегу широкого Днепра, напротив Кременчуга, с которым его соединял большой мост (1 километр). Кременчуг же был большим торговым центром (70 000), очень оживленным, благоустроенным, с множеством хороших магазинов, театров, кинематографов, и даже был электрический трамвай.
В Б. мы поселились не в самом городе, а в так называемом "поселке", который постепенно образовался вокруг железнодорожной станции и населенном главным образом ж. д. служащими. Здесь находились мастерские, где работал отец, и здесь же находилось 2-классное ж. д. училище, где учился А. С. Самый же город находился в 2,5-3 км. от поселка.
Вот в этом поселке, в небольшой квартире, которую семья снимала у какого-то гражданина Мухи, и появился в 1888 г., несколько неожиданно, будущий педагог А. С. М.
Я пишу - неожиданно - потому что он появился на свет божий приблизительно на три недели раньше срока. (Об этом, кроме родных, никто не знал, даже сестра Саша, а я это узнал от родных, когда мне было уже 17-18 лет, при этом взяли с меня слово никогда и никому об этом не сообщать. Конечно, я это слово сдержал, в частности А. никогда об этом не узнал. Родные были правы: А. и без этого был человеком болезненным, и не следовало создавать у него еще комплекса неполноценности.)
Произошло это так. Накануне, 29 февраля, была теплая солнечная погода, была оттепель, но ночью ударил мороз и пошел снег, образовалась гололедица. Рано утром 1 марта (ст. ст.) мама пошла к колодцу за водой, подскользнулась и упала. К 10 ч у мамы появились страшные боли, и к 12 ч появился на свет А.
Мама рассказывала об этом: "Когда я увидела А., я заливалась слезами такой он был маленький, весь черный и сморщенный, похожий не то на старика, не то на обезьяну. Отец меня утешал, но у него у самого на глазах стояли слезы".
Я пропускаю подробности ухода за А. в первые недели после рождения беспрерывные теплые ванны, согретые пеленки, растирания и пр.
Жизнь в поселке была очень трудной, главным образом из-за отсутствия почти всякой торговли. Было 1-2 мелочных лавочки, но не было базара. За всем необходимым надо было ездить в город. Раза 3-4 в неделю мама ездила в город за продуктами (собирались по 3-4 женщины и нанимали летом "линейку", зимой - огромные сани).
Будущий педагог обнаружился очень быстро. Он начал "болтать" (говорить) очень рано, но ходить научился очень поздно, после 18 месяцев ( и то, когда приятели отца в столярной мастерской сделали специальную коляску "ходульки" на рамках).
С первых же недель обнаружилось, что А. - болезненный, хрупкий и, главное, золотушный ребенок. Даже гораздо позже, в Крюкове, всякий раз, когда мама вспоминала, сколько усилий, бессонных ночей и утомительно длинных дней пришлось ей пережить с болезнями А., - она невольно плакала.
Золотуха - теперь об этой болезни как будто не приходится и слышать, но в то время она причиняла почти бесконечные страдания. Это были бесконечные ангины, флюсы, на глазах огромные, с большую фасоль, ячмени, на шее карбункулы, уши болели и выделяли нечистую жидкость. В течение долгих лет он страдал неизлечимым хроническим насморком, и, когда он был маленьким, он каждые 5 минут подходил к маме: "Мама, вытри носик". Эта операция вытирания носа так врезалась в память мамы, что потом она всегда повторяла (много позже): "Мама, вытри носик".
В играх той банды ребят, к которой принадлежал и я (от 4 до 10 лет), он никогда участия не принимал. Если для нас жизнь раскрывалась как чудесное видение, полное всяких волшебных радостей, ощущения силы, здоровья, ожидания завтрашнего дня и осуществления наших, самых невероятных, предприятий, то для А. его младенческие и детские годы представляли почти непрерывную цепь физических страданий. Все это не было опасно для жизни, но до ужаса мучительно. Не успел прорвать флюс, как на глазу (иногда сразу на двух) выскакивал ячмень, проходил ячмень - начинался карбункул... и т.д. (Я вижу А. все время с перекошенной от флюса физиономией, с повязкой на щеке или на шее, с ушами, затянутыми ватой, сидящим над кастрюлей горячей воды, которую он ватой прикладывал к больным местам.)
Я был слишком мал и не могу сказать, какие медицинские силы были в поселке, но А. лечили больше т. н. "домашними средствами" - из лекарств же применяли неизменную панацею тех времен рыбий жир вовнутрь и йодоформ снаружи, и у нас в квартире первые годы в Крюкове постоянно, в особенности зимой, стоял тяжелый запах йодоформа, рыбьего жира, какой-то специальной "глазной" помады и пр. специй.
Много горя также причинял А. хронический насморк. Следы его остались и позже: нос у А. всегда был слегка распухший и красноватый, а в сырую и холодную погоду делался густо пунцовым, что тоже его печалило ужасно.
Болезнь А. немного утихла к 7-8 годам, но не исчезла окончательно. Даже в зрелые годы, уже в Крюкове, у него периодически появлялись то флюс, то ячмень, а чтобы скрыть шрамы на шее от карбункулов, он всегда носил или очень высокие воротники, или русские рубашки (летом, после 1917 г.).
Во всем этом был какой-то заколдованный круг: т. к. А. легко простуживался от малейшего сквозняка или холодного ветра, то его постоянно кутали в теплую одежду, всякие шарфы и пр. - организм не закаливался, но делался все более слабым и не способным на сопротивление, и А. простуживался даже, когда при нем открывали на минутку оконную форточку.
Конечно, труднее всего приходилось маме. Я преклоняюсь перед памятью этой святой женщины. Ведь все лежало на ней, и начиная с 1893 года, когда Наташа упала с постели и осталась парализованной на всю жизнь (отнялись ноги), надо было ухаживать и за этой несчастной девочкой. Правда, к тому времени, когда я начинаю себя помнить, сестра Саша была 16-17 летней девушкой и, конечно, могла помогать маме.
Так или иначе, но я думаю, что присутствие в нашем доме этого несчастного ребенка создавало атмосферу грусти и, б. м., скрытого отчаяния. Когда она умерла в 1899 г., то это было освобождением и для нее, и для семьи. На ее могиле отец поставил большой, солидный чугунный крест с распятием, которое он сам вызолотил. Кто знает, б. м., он еще стоит там?
Как я уже указал выше, во всех наших детских играх А. никогда участия не принимал, вообще, я как-то мало вижу его в своих детских воспоминаниях.
Правда, зимой и летом я был на дворе, где нас было человек 10 (сколько игр и сколько приключений). В это время мы уже жили не у Мухи, а у Скальковского (кажется, он был дорожным мастером). Это было целое царство. Сразу за обширным двором, поросшим мелкой травкой, в одну сторону начинались, насколько глаз хватает, хлебные поля, а в другую - дремучий дубовый лес, где мы собирали желуди и грибы.
У Скальковского мы прожили очень недолго, б. м. всего несколько месяцев, и перебрались на последнюю нашу квартиру - к Авраменко. Здесь мы прожили довольно долго, вплоть до нашего отьезда в Крюков. Но здесь тоже А. я почти никогда не видел во дворе. Здесь жить было интересно. Этот Авраменко был зажиточный, у него был большой сад, были лошади и коровы и много всяких птиц на птичьем дворе, в доме и в клетках щеглы, канарейки, чижи, были голуби. Кроме того, была коза, был ручной ежик, не говоря уже про собак и кошек. Для ребенка здесь был целый Мир.
Я подружился больше всего с кобылой Сивкой. Ей я таскал потихоньку корки черного хлеба с солью (лошади обожают соленое), а конюху Трофиму старые газеты на цигарки. Сивка благодарила меня тем, что нежно щекотала мне ухо своими мягкими губами, а Трофим брал меня с собой, когда ездил куда-нибудь за соломой, сеном и пр.
Какое чудесное прошлое! Но Антона не было с нами.
