Валентин Катаев - Поэт
Т а р а с о в. Никакой. Мы политикой не занимаемся.
Ц а р е в. На! Собралось триста человек в одном помещении - и не занимаются политикой. Кому вы говорите! Чем же вы тогда занимаетесь?
Г у р а л ь н и к (бурно вскакивая с места). Поэзией! Вы слышите: по-э-зи-ей!
М а д а м Г у р а л ь н и к. Замолчи, тебя не спрашивают.
Д о ч ь. Папа, не волнуйся.
Г у р а л ь н и к. Не беспокойтесь.
С о л д а т (он уже давно кипит). Да что ты с ними цацкаешься? (Поднимает винтовку, страшным голосом.) Какая ваша платформа, душа с вас вон?!
Ц а р е в. Тихо!
Оля Данилова показывает на афишу, наклеенную
возле двери.
О л я. У них вечер поэтов. Это бывает.
Т а р а с о в. Вот, вот. Именно вечер поэтов. Тонко подмечено. Можно продолжать?
О л я. Ух, какой вы скорый!..
Т а р а с о в (всматриваясь в Олю). Откуда ты, прелестное дитя?
О л я. Кто? Я?
Т а р а с о в. Конечно. Какой сюрприз!
О л я. А чего сюрприз?
Т а р а с о в. Я думал, вы - фурия революции, а вы - мадонна Мурильо!
О л я (не совсем поняв, но с гневом). Сами вы Мурильо.
Т а р а с о в. Нет! Клянусь небом! Откуда вы взялись?
О л я. С Малого Фонтана.
Т а р а с о в. Рыбачка?
О л я (высокомерно). Гражданин, вас это не касается.
Ц а р е в. Оружие есть?
Т а р а с о в. А как же. Имеется. Вот оно. (Вынимает карандаш и потрясает им над головой.) Оружие поэта. Карандаш. Графитный, граненый, как штык вороненый!..
Вокруг смех, аплодисменты.
Ц а р е в. Брось дурака валять. Я спрашиваю: оружие есть? Объявляйте. А то найдем - расстреляем на месте. Ну?
Публика в нерешительности переглядывается,
выворачивает карманы.
Г о л о с а. Нет оружия. У меня нет. У меня нет. Тоже нет.
О р л о в с к и й (осторожно вынимает из кармана и кладет под стул маленький браунинг). Нет.
Ц а р е в. Хорошо. По распоряжению губревкома вечер закрывается. Идите домой.
Публика и поэты выходят из зала мимо Царева, Оли
и солдата. Тарасов гордо держит перед собой карандаш.
Царев смеется.
Ц а р е в (Тарасову). Спрячьте свое оружие. Пригодится.
Т а р а с о в. Гран мерси. (Проходит.)
Ц а р е в (оглядывая Орловского). Бывший офицер?
О р л о в с к и й. Прапорщик.
Ц а р е в. Проходи.
Орловский проходит.
Публика и поэты спускаются по лестнице. Тарасов,
студент, Гуральник бегут, обгоняя всех.
Возле кассы. Тарасов, Гуральник, студент и
другие поэты.
Тарасов стучит в дверь кассы. Молчание. Колотит
кулаками. Молчание. Открывает дверь. Заглядывает.
Никого. На столике банка гуммиарабика и длинные
ножницы. Тарасов оборачивается к поэтам.
Т а р а с о в. Так я и знал.
Г у р а л ь н и к. Что? Унес кассу? Опять?
Т а р а с о в. Опять.
С т у д е н т. Ах, падаль! Ах, сук-кин сын!
Г у р а л ь н и к. А мой гонорар? Где мой гонорар?!
Д о ч ь. Папа, не волнуйся. Можно подумать, что мы не имеем на обед.
Г у р а л ь н и к. "Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать!" Я принципиально требую свой гонорар! Я не уйду отсюда без моего гонорара.
Т а р а с о в. Ну, так вам придется сюда переселиться вместе с вашей аптекой. До свидания, Гуральник.
Г у р а л ь н и к. Спасибо за эстетическое наслажденье, доставленное вашими стихами. (Жмет ему руку.)
Тарасов бежит в гардероб, где его ждет уже
одетый Орловский.
Т а р а с о в. Опять Аметистов унес кассу и ни черта не заплатил. Сколько раз я давал себе честное слово не выступать, пока не получу денег. Ну, не мерзавец?
О р л о в с к и й. Мерзавец.
Тарасов берет свое жиденькое, коротенькое
пальтишко, одевается, наматывает шарф. К Тарасову
подходит поэтесса в хорошенькой шубке. Ее держит под
руку аккомпаниатор в бобровой шапке и бобровом
воротнике.
П о э т е с с а. Изумительно. Чеканно. Вдохновенно. Даже завидно. Спасибо, Тарасов. (Крепко, по-мужски встряхивает его руку.) Пойдемте, Базиль. (Уходит с аккомпаниатором.)
Тарасова окружают окололитературные девицы и
совсем юные поэты.
Они протягивают ему альбомы.
1-я д е в и ц а. Извините, что, не будучи знакомой... Пожалуйста... Тарасов, умоляю вас... хоть два слова...
2-я д е в и ц а. Да, да. Пожалуйста. И мне. Вот здесь.
Т а р а с о в. Ой, нет, что вы! Я не умею. Я хочу спать. Попросите у Орловского.
1-я д е в и ц а (вежливо Орловскому). Да, пожалуйста, и вы тоже.
О р л о в с к и й. Я в альбомы не пишу. Я не барышня.
Орловский идет к выходу. Тарасов за ним. За
Тарасовым поклонницы с альбомами.
Они стонут:
Г о л о с а п о к л о н н и ц. Тарасов, напишите! Пожалуйста! Напишите!
Т а р а с о в. В следующий раз, в следующий раз!
Улица возле консерватории. Орловский под
фонарем. Один. Подбегает Тарасов.
Т а р а с о в. Насилу отбился.
О р л о в с к и й. Пошли.
Тарасов и Орловский идут по улице. Всюду следы
недавнего боя: то согнутый фонарный столб, то убитая
лошадь, то простреленная штора магазина, иногда под
ногами хрустит битое стекло. Изредка проходит
красногвардейский патруль. Сухая, холодная лунная
ночь. Маленькая резкая и яркая луна. Четкие тени.
Голубые стены домов. Шаги звенят, как по чугуну.
Панорама прохода Орловского и Тарасова по городу.
О р л о в с к и й. Между прочим, как это ни странно, но, говорят, Лермонтов не имел успеха у женщин. Вообще не имел успеха в свете.
Т а р а с о в. Наоборот. Колоссальный.
О р л о в с к и й. Это так раньше думали. А теперь найдены новые материалы. Оказывается, совершенно не имел успеха. По-моему, он был выше своего времени.
Т а р а с о в. Безусловно. Над чем ты сейчас работаешь?
О р л о в с к и й. Пишу цикл о французской революции. То, что я сегодня читал, это начало. Тебе понравилось? Только честно.
Т а р а с о в. Откровенно говоря, не очень.
О р л о в с к и й. Спасибо за откровенность. Что же тебе не нравится?
Т а р а с о в. Стихи нравятся. Термидор не нравится.
О р л о в с к и й. Я влюблен во французскую революцию. А ты?
Т а р а с о в. И я влюблен. Только ты влюблен в ее конец, а я в ее начало.
О р л о в с к и й. Это остроумно. Ты всегда был остроумный мальчик. Осторожно, не зацепись за проволоку.
Т а р а с о в. Спасибо.
О р л о в с к и й. Посбивали провода, покалечили фонари... Тьфу, мерзость! А ну-ка, что это такое?
Орловский и Тарасов подходят к стене, где
наклеены воззвания и декреты.
Т а р а с о в (читает). "Мир хижинам, война дворцам".
О р л о в с к и й. Мир хижинам, война дворцам... Чистейший четырехстопный ямб. Пэонизированный.
Орловский и Тарасов доходят до перекрестка и
останавливаются.
О р л о в с к и й. Тебе куда?
Т а р а с о в. Налево.
О р л о в с к и й. А мне направо.
Т а р а с о в. До свидания.
О р л о в с к и й. Лермонтов был выше своего времени. Прощай.
Расходятся.
Тарасов идет городом. Проезжает грузовик с
вооруженными матросами. Тарасов идет вдоль моря по
совершенно пустынному бульвару. Останавливается.
Слышатся мерные вздохи прибоя. Над морем светает.
Т а р а с о в (бормочет).
Неужели ты не знаешь,
Неужели ты не видишь,
Неужели ты не хочешь
Оглянуться и понять?
Тарасов идет через грязный двор дома в рабочем
предместье. Мусорный ящик. Железная пожарная
лестница. Покосившиеся дровяные саран. В полном
смысле слова трущоба. Тарасов спускается в подвал.
Темно. Он зажигает спичку. Обитая рваным войлоком и
клеенкой дверь. Тарасов открывает осторожно дверь и
входит на цыпочках. Это его "квартира". Он боится
разбудить мать. Каморка Тарасова. На столе коптит
маленькая керосиновая лампочка с рефлектором. Она
освещает швейную машину и пожилую усталую женщину с
наперстком на пальце, которая сидя спит, положив
голову на руки. Жалкий комодик, железная кровать,
сундук, на котором приготовлена для Тарасова постель.
На подоконнике ящик, в котором растет зеленый лук.
Несколько клеток с птицами. Обои отстают от сырости.
В одном месте с потолка каплет, и под капли
подставлена жестяная коробка из-под консервов.
Фотография покойного отца Тарасова - мелкого
чиновника. Образ.
Осторожно, чтобы не разбудить мать, Тарасов
снимает пальто, а затем начинает искать еду.
М а т ь (сонно). Это ты, Коля?
Т а р а с о в. Я, мама.
М а т ь. Что ты там возишься?
Т а р а с о в. Чего-нибудь покушать.
М а т ь. Возьми на комоде хлеб. Под блюдечком.
Т а р а с о в. А борща не осталось?
М а т ь. Борща не осталось.
Т а р а с о в. Прискорбный факт.
М а т ь. Поздно.
Т а р а с о в. Не так поздно, как рано. Уже утро. Птицы проснулись.
М а т ь. Где ж ты шлялся до сих пор?
Т а р а с о в. Выступал на вечере поэтов.
