Вениамин Каверин - Школьный спектакль
Почти не занимаясь, он всегда шел первым, в спорах неизменно побеждал, в любой игре – от пятнашек до баскетбола – был сильнее, увертливее и находчивее других. На первенстве своем он открыто никогда не настаивал, однако же и делить его ни с кем не собирался.
Как-то поздней осенью вся компания отправилась кататься на лодках, и один из гребцов потерял уключину. Никому не хотелось лезть в холодную воду, и тогда Володя, выругавшись, разделся, нырнул – и вернулся с пустыми руками. Его стали отговаривать, он, не отвечая, снова бросился и нырял до тех пор, пока, посиневший, измученный, не появился с уключиной в руке.
Он собирался на исторический факультет, причем интересовался, это может показаться странным, рыцарством XIII–XIV веков. Но на деле это не так уж и странно. Наш город в XIII веке принадлежал какому-то рыцарскому ордену, от которого остались хорошо сохранившиеся крепостные стены. Началось это увлечение в кружке юных краеведов, а дошло до того, что Володя выступил на комсомольском собрании, доказывая, что, раз уж мы стремимся разумно воспользоваться всем предшествующим опытом человечества, почему бы в Устав комсомола не внести некоторые пункты рыцарского кодекса средних веков.
Кстати сказать, таких ребят, как моя четверка, теперь много, и исключительность их не так уж исключительна, как может показаться с первого взгляда. Известный новосибирский педагог, в прошлом мой ученик, как-то показал мне альбом, который ему подарили выпускники в 1963 году, прощаясь со школой. Если судить по этому альбому, добрая половина его класса ни в чем не уступала моей четверке. Что вы скажете, например, о такой формуле: "Площадь оценки жизненных явлений равна произведению заложенных в них основ на высоту сознания"? Правда, это Новосибирск, специальная школа, в которой занимаются будущие программисты. В нашем маленьком городе мои ребята были исключением. Много было и совсем других. На последней парте, например, сидел один парень, фамилию которого я, к своему стыду, долго не мог запомнить, хотя она была очень проста. Вызывая его, я с тоской слушал его тусклый, невыразительный голос. Томился и класс. Отвечал он медленно, с трудом, как будто стыдясь того, что он говорил. Он был медвежеватый, с большим туловищем и короткими ногами. Всем своим видом он как будто просил об одном: "Оставьте меня в покое". Звали его Костя Древин.
КОСТЯ ДРЕВИН: ЛИЦО КЛАССА
Вчера прочел книжку «Древняя Москва», в которой между прочим, выясняется, что ели москвичи в XIV веке. Если исторически важно, что они ели, не менее важно, что они собой представляли. А когда я сказал, что, если обрисовать жизнь обыкновенного человека, это был бы исторический труд, ребята подняли меня на смех и стали доказывать, что я спутал три науки сразу – археологию, историю и психологию. А я не соглашался, потому что, если человек «есть то, что он ест», меню москвичей XIV века является вкладом во все три вышеуказанные науки.
Андрей Данилович тоже сказал, что я не прав и что факт меню относится к вспомогательной информации. А по-моему, в науке нет ничего вспомогательного. Если она вспомогательная – как, например, история литературы, она тем самым уже вообще не наука. Впрочем, Андрей Данилович в сравнении с другими преподавателями все-таки сравнительно полезная двуногая особь. Меня он интересует как модель среднего человека XX века, то есть личность, обладающая необходимым внутренним устройством, чтобы устоять в борьбе за существование. До него была бабуся, которая за сочинение "Моя комната" поставила мне тройку, потому что я не написал, что у нас в комнате стоит рояль. А когда я ей сказал, что, если бы у нас был рояль, на нем пришлось бы спать и обедать, она ответила, что сочинение все равно "нетворческое и неинтересное". Другие ребята написали, что у них стоит не только рояль, но полубуфет, и получили пятерки.
В общем, Андрей Данилович занимается главным образом с нашими гениями, хотя и делает вид, что его интересуем мы все. А мне на них наплевать! Мне противно, что они как будто не замечают, что им подражает весь класс. Теперь организуются школы для одаренных – вот и шли бы туда! Или хотя бы в спецуху. Нет, им нравится здесь блистать. Они "сложные" – и мечтают перевернуть науку, а на деле все сведется к двум-трем кускам в месяц, хотя сейчас они, может быть, даже и не думают о деньгах. А мне кажется, что не быть, как все, это значит не отвечать ни за кого.
Конечно, я тоже не могу сказать о себе, что хочу стать обыкновенным человеком. Это было бы вранье перед самим собой, то есть без определенной цели. Но, во-первых, обыкновенному человеку все-таки приходится меньше врать, потому что ему почти ничего не надо. А во-вторых, он способен сосредоточиться на самом себе и таким образом изучить свою личность. Вообще же с враньем положение почти катастрофическое. Говорят, есть какой-то "детектор лжи". Если пристроить его в наш класс, машинка работала бы бесперебойно. И даже Андрей Данилович, который очень любит говорить об искренности, тоже задал бы ей работенку. В прошлом году, накануне сочинения по темам роно, он осторожно намекнул, какие будут темы, и вместе с нами разработал планы. А когда кто-то запустил ежика в роно о том, что у нас была "генеральная репетиция", он стал выкручиваться, и мы его покрывали. Ничего не поделаешь! Честь школы!
АНДРЕЙ ДАНИЛОВИЧ: ЦВЕТНЫЕ ЛЕНТОЧКИ НА ЛЕВОМ РУКАВЕ
Знаете ли вы, что такое школьный жаргон? Это когда вместо того, чтобы сказать «превосходно» или «отлично», вы говорите «железно» или «потрясно». Когда вместо «мы смеялись» говорят «мы оборжались» или вместо «три рубля» «три рэ». «Катить баллон» – что это, по-вашему, значит? Ухаживать, как это ни странно! Ну, и так далее. Так вот, моя четверка к подобному языку относилась с презрением, и я, напечатав несколько статей против засорения русского языка канцеляризмами и вот этакими полушкольными-полутюремными речениями, – не просто радовался, разговаривая со своей четверкой, но восхищался. И это было не случайно у них. В наш городок приехал к родным какой-то старик из Фиолетова, русской деревни под Дилижаном, куда еще с екатерининских времен ушли молокане, и ребята потащили меня к нему просто потому, что он хорошо говорил по-русски. И я действительно услышал настоящую русскую речь – неторопливую, округлую, крепкую.
Короче говоря, я увлекся своей четверкой, а они, скажу без преувеличения, увлеклись мною.
Это ведь нечасто встречается – такое полное взаимопонимание между учителем и учениками.
Случалось, что мы устраивали прогулки – зимой на лыжах, летом на лодке по Дужке, впадавшей в озеро Рекша, богатое рыбой. О прогулках этих я вспоминаю с наслаждением. Я из военной семьи, отец был офицером, и сам я много служил в армии – участвовал в первой мировой войне и в гражданской. Учительствовал в Иркутске, в Чернигове, в Ленинграде – словом, большая часть жизни прошла в городах, а между тем по своей природе я человек сельский.
Меня всегда тянуло за город, и хотя я плохо знаю природу, не разбираюсь, например, в голосах птиц, путаю названия растений, но только в лесу или в поле чувствую себя… как бы это сказать?.. Ведь мы всегда тащим за собой то, что связывает нас с другими людьми, причем часто без необходимости. А в лесу никто ничего от тебя не требует, и нравственно, я бы сказал, дышится легче.
Вот этот отставной генерал, который делает "скамеечки" и основал "Союз пожилых любителей леса", ведь это мудрец, могу вас заверить!
Ну-с, и городок, в котором произошла моя история, стоял в лесу и даже был как бы его продолжением. Промышленность его заключалась в одном фанерном заводе, улицы вились среди зеленых холмов, и открывался он с поворота большой юго-западной магистрали, как заповедное место, неожиданно и сокровенно. Но вернемся к моей четверке.
Кажется, я рассказывал вам, что увлечения у каждого из них были свои. Но вот однажды до меня донеслись несомненные признаки нового и общего увлечения. Как будто какой-то вихрь подхватил друзей и они помчались неведомо куда с закрытыми глазами.
Что же это было за увлечение? Сначала они скрывали его, но как-то небрежно, может быть, нарочно, чтобы подогреть интерес. Потом стали подчеркивать, не обращая никакого внимания на подтрунивание и насмешки. Записочки стали скользить по полу между партами или летать по воздуху в виде искусно сложенных стрел. Кроме адресата, их никто не читал – это был неписаный закон, соблюдавшийся строго.
Кто же был этот адресат? Чьи инициалы "В. С." вырезывались на подоконниках и партах вопреки наставлениям директора, грозившего, что он привлечет виновных к ответственности за порчу казенного имущества? Каждый класс, как в любой школе, должен был в определенные дни работать в порядке самообслуживания – убирать вестибюль, коридор, кабинеты, залы.
Моя четверка ловко устроила так, что в этой уборке вместе с ними дежурила неизменно В. С. в паре с другой девочкой, на которую они не обращали никакого внимания.
