Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий
Этот Болжарский всегда производил на Винтропа странное впечатление. По каким-то причинам, возможно, сугубо личным, он был яростным противником власти. И в своих суждениях, вернее осуждениях Путина всё валил в одну кучу, смешивая риторику противостоящих политических сил. За этим литератором никто не стоял, а он чудесным образом умудрялся избегать групповщины. Он просто не терпел Путина, презирал Россию и делал свой мелкий бизнес на вызывающем свободомыслии, вернее, на заядлой интеллигентской фронде. Винтроп, хорошо знавший российскую богемную среду, ещё в 90-х годах подцепил Болжарского, человека неглупого, но – с комплексом недооценённого гения, не попавшего в обойму тех, с кем надрывал глотку в перестроечной свалке. Боб аккуратно навёл справки, и выяснилось, что по своей дурацкой привычке зубоскалить этот парень однажды громко пнул забойщика перемен Яковлева, а тот не прощал насмешек и выставил Болжарского из числа приближенных и платных умственных лакеев. Такие неприкаянные, отринутые своей средой одиночки были законной добычей Винтропа, из них вырастали отъявленные недруги России. Но слушая «банные» потоки эрудиции, Боб вдруг подумал: минуточку, в 90-е Путина ещё не было, откуда же ненависть к нынешнему царю? Перебил:
– Виталий, насколько я понял, Путин – это ваша страсть?
Болжарского словно интеллектуальный спазм сжал, он споткнулся, умолк, с трудом перестраиваясь на новую тему. И предпочёл заячью скидку в сторону.
– Боб, вам же известно, как клянутся в американских судах.
Говорить правду и ничего, кроме правды. Не так ли? – И что?
– А то, что ваша клятва не обязывает говорить всю правду. – И хитровато хмыкнул. Удачно, мол, вывернулся.
– Простите за вопрос, который для Америки считается вполне нормальным, но в России почему-то носит щекотливый характер.
Вы еврей?
Болжарский снова блеснул эрудицией, ответил обтекаемо:
– Дурной памяти, небезызвестный гитлеровский рейхсмаршал Герман Геринг однажды сказал по этому поводу: кто еврей, а кто не еврей, буду решать я. Ха-ха! Кстати, вы знаете, как в последние советские годы у нас называли еврейских жён? Писательские остряки говорили, что они – всего лишь средство передвижения, с ними можно было эмигрировать в Израиль.
Потом они парились, отдавшись в умелые руки сандуновских банщиков, затем, завернувшись в простыни, вкусно обедали в столовой, отделанной в стиле поздне-советской роскоши. Винтроп потихоньку приближал беседу к политическим реалиям поствирусной России. Спросил:
– Как в ваших кругах восприняли обнуление?
Болжарский, разрезая блинчики с чёрной икрой – не блины, а именно сандуновские блинчики! – небрежно ответил:
– О чём речь, Боб! В Думе, варварски нарушая регламент, «экспромт» Терешковой, в кавычках, конечно, приняли с голоса. Хотя за четверть часа до этого потребовали оформить письменно запрос о самороспуске Думы. Всем всё ясно. Вообще, о каких кругах вы говорите? Творческая интеллигенция, даже титулованная, стала деклассированным элементом, она торгует собой, культурный контрафакт, проститня. Старые голые лесбиянки в театре. В лучшем случае, средний класс наравне с лобазниками, профессорами и булочниками – все средний класс. Не быль, а пыль. Старая советская диссида уже сдулась, её просто забыли похоронить. «Пурпур высоких слов», как писал Шестов, уже в прошлом. Даже бывший так называемый вовлечённый советник власти Глеб Павловский, который много чего намутил, и тот сидит в глухом эховском подполье. Финита ля комедиа. Беспутные времена.
Минут за двадцать до окончания двухчасового сеанса Винтроп сказал:
– Ну что, Виталий, окунёмся напоследок?
Они погрузились в купель, подставив тела упругим струям негромко шипящего пузырьками гидромассажа, и Винтроп перешёл к делу.
– То, что я сейчас скажу, надо по возможности дословно передать человеку, чьи координаты я вам дам. Позвоните ему, представитесь, что от Бориса Игнатьевича. Запомнили? От Бориса Игнатьевича. Он назначит встречу.
С Болжарского слетела наигранная поза, он ответил кивком головы с красноречивым закрытием глаз. И Боб чётко, с паузами продиктовал методичку, а Болжарский запоминание каждого пункта подтверждал кивком.
Когда вылезли из бассейна и вернулись к столу, Винтроп передал заготовленную записку с телефоном и предложил:
– Под занавес по кружке пива?
Болжарский сделал долгий глоток, отёр губы краем простыни, сказал без своей привычной слегка язвительной манеры:
– Боб, возможно, вы помните Кашпировского, который по телевидению говорил миллионам: «Даю установку!» Вас я воспринимаю в аналогичном качестве. Можете на меня положиться. Полностью… Знаете, на последнем пленуме Союза писателей – советских! – поступило предложение избрать секретарями двух очень известных в ту пору письменников, активно промышлявших партийными лозунгами и советчиной. Я их хорошо знал, у одного, кстати, певчая фамилия. Но они вдруг наглухо отказались, взяли самоотводы, и никто не мог понять почему. А примерно через год эти письменники вылезли в Киеве с жутко антирусскими заявами, напомнив, что наотрез отказались от высоких московских постов. И стали депутатами Рады. Иначе говоря, Боб, они знали, что делали, знали задолго до решающих событий. Всё было просчитано наперёд. Вы меня поняли, Боб? У пророков всегда проблемы с властью. Приходится выбирать: встать в очередь за милостями или же встать в позу? Я выбрал второе… Знаете, в драматургии известно: комедия – это события, а трагедия – это личность. Так вот, жизнь сегодня – комедия, а у меня своя судьба. Теперь одна забота: чтобы старость не застала в нужде и хлопотах.
Было ясно: Болжарский люто ждёт перемен.
Винтроп на такси подвёз это «обиталище мысли», этого полунищего пророка-сибарита, лелеющего планы на светлое будущее, в конец проспекта Мира, где он жил, и сразу забыл о нём, нацелившись на следующую встречу. Он делал своё дело.
