Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
— Ну что, как в тундре? Хорошо отдохнули? — пожимая нам руки, весело спросил директор Управления по туризму. — Как там ненцы, кочуют еще?
— Да. Все удачно было! — с улыбкой сказал я, а сам неожиданно почувствовал, что не могу никому рассказать о том, что пережил в стойбище. Я прижал к груди амулет, подаренный Гаврилой, и вновь ощутил тепло, исходящее от него.
Мы с Горном сели в удобные пластиковые кресла, в лицо ударил яркий свет, заработали моторы телекамер. Очаровательная журналистка задавала нам вопросы, которые я сам задал бы месяц назад. Но теперь они казались глупыми и пустыми. Мы отвечали односложно, касаясь только бытовой стороны жизни стойбища, рассказывая больше о походе на лыжах, о преодолении трудностей на пути к оленеводам. Амулет Гаврилы согревал мне грудь, словно подсказывая, о чем можно говорить, а что должно остаться тайной, сокровенным знанием народа ненэй ненэч…
— Спасибо, ребята! Очень интересный рассказ о путешествии к нашим кочевникам! — Ведущая одарила нас лучезарной улыбкой. — Напомню телезрителям, в эфире телекомпании «Ямал-Регион» была программа…
Я перестал слушать журналистку, перестал вообще что-либо замечать вокруг. Перед глазами вставали занесенная снегом тундра, черные силуэты лиственниц на фоне закатного неба и чум Гаврилы, над верхушкой которого вилась тоненькая струйка дыма. И вдруг раздался голос ненца — он звучал отчетливее голосов людей в студии, шел со всех сторон, обволакивая меня приятным теплом, теплом очага далекого чума:
«Теперь вы — одни из нас… Мы будем ждать вашего возвращения, сколько бы месяцев или лет ни прошло…»
Я до боли в пальцах сжал бронзовый амулет, висящий у меня на груди, и прошептал:
«Мы вернемся. Мы обязательно вернемся…»
Книга вторая. Уроки тундры
Хозяин леса
В Подмосковье стояло сухое жаркое лето. Мы с Горном и моим учеником, Колей Смирновым, ехали на велосипедах через заросшее бурьяном широкое поле, приближаясь к темно-зеленой полосе дальнего леса. Оказавшись в прохладной тени деревьев, свернули на тропинку, петляющую между золотистыми стволами сосен, и через несколько минут остановились на поляне у огромного дуба. Даже расколотый молнией надвое дуб поражал величием, возвышаясь над другими деревьями, как настоящий Хозяин Леса. «Да он и есть Хозяин!» — улыбнулся я, поглаживая шершавую кору дуба. Вспомнив, чему учил меня Гаврила, я коснулся дерева щекой и прошептал просьбу: мы хотели срубить в лесу несколько десятков елок, чтобы сделать каркас чума для музея.
Горн смотрел на меня с пониманием, стоя чуть в стороне, а вот Коля не скрывал скептического отношения к происходящему.
— Совсем ты там спятил, на этом своем Ямале! — проворчал мой ученик. — С деревьями разговариваешь! Мы что, просто так не могли елок напилить?
— Могли, Колян. Но тогда чум плохой получится, неуютный… И вообще, к этому дубу нас с братом еще малышами папа приводил. Папа говорил, что зовут его Дуб Иванович, что он самый главный в лесу! Мы с ним весной здоровались, когда первый раз в лес приходили, осенью прощались…
— Дуб Иванович! — хмыкнул Коля. — Вроде взрослый мужик ты, Костян, а в сказки веришь…
Я промолчал, а сам подумал: ведь мы такие же «христиане», как и Гаврила! Мой папа, в те годы убежденный коммунист, главный редактор журнала, приводил меня в лес и учил общаться с деревом! А следующей весной и я познакомлю с Дубом Ивановичем своего старшего сына…
После разговора с Хозяином Леса мы пошли в ближайший ельник, и работа закипела. Выбирая высокие ровные елки, мы спиливали их под корень, очищали от ветвей, привязывали по три «хвоста» к багажникам велосипедов и везли к дачному поселку. На второй день утомительной работы Коля, утирая пот, сказал:
— Костян, тебе точно сорок штук надо? Может, поменьше чум сделаем?
— Сорок — священное число у ненцев! — веско сказал я. — Так Гаврила учил. Сорок — это две двадцатки, понимаешь? Что такое двадцатка, Коля?
— Ну, если следовать твоей логике, двадцатка — это две десятки. Или четыре пятерки! — принялся считать мой ученик.
Я засмеялся:
— Нет, Колян! Двадцатка — это человек! Двадцать пальцев! А сорок — это два человека, семья получается. Гаврила рассказывал, что самая большая жертва — сорок оленей. Это когда человек заболел тяжело, жизнь ему спасти надо. Ненцы говорят: не спеши приносить в жертву сорок оленей! Меньше уже нельзя, а больше — некуда… А еще Гаврила учил…
— «Гаврила сказал, Гаврила учил!» — передразнил меня юноша. — Ты его через слово цитируешь, этого своего Гаврилу! Нам еще твои сорок елок обстругивать. Тоже по всем обычаям?
— Конечно, Колян! Как Гаврила показывал…
— О нет! Только не это! — парнишка застонал, взялся за руль велосипеда и начал толкать тяжелую машину вверх по тропе.
Следующие несколько дней действительно ушли на обработку еловых стволов. Кору мы снимали скобелями и ножами. Смола брызгала во все стороны, руки по локоть почернели, в душном воздухе стоял аромат хвои. Затем мы с Горном взяли топоры и заточили нижние части обструганных елок. Сорок шестов были готовы. Осталось просушить их и отвезти в Москву. Старенький «запорожец» моего папы, напоминая гибрид грузовой нарты и снегохода «буран», несколько раз совершил нелегкое путешествие от дачи до музея, кряхтя под тяжестью жердей будущего чума.
Осенью, установив каркас жилища, мы взялись за шитье покрышек-нюков. Чум решили сделать брезентовым — оленьи шкуры просто не выдержали бы сырой московской зимы. Шили всем миром, помогали мои бывшие ученики, а теперь сотрудники музея: Майя Галеева, Варя Айвазян и, конечно, Коля с Горном. Вскоре нюки были раскроены и сшиты. Мы натянули их на островерхий еловый каркас, положили на землю широкие, покрашенные в коричневый цвет доски — чум был готов. Я первым зашел внутрь жилища и положил на женской стороне старинный тучан, подаренный Марией. Тучан одиноко лежал на свежеокрашенных досках пола, являясь единственным экспонатом новой коллекции. Огромный чум был совершенно пуст! Необходимо было срочно организовать новую экспедицию на Ямал, на этот раз для сбора предметов быта оленеводов.
Осенними вечерами мы с друзьями садились в чуме, разводили в очаге небольшой костер, пили чай, пахнущий дымом, и обсуждали предстоящее путешествие. Решили ехать вчетвером: я, Горн, его коллега по туристической фирме Юра и моя бывшая ученица Варя Айвазян. Юре было за сорок лет, это был спокойный, рассудительный мужчина, всю жизнь проработавший в школе учителем физкультуры. Варя училась в художественном институте на дизайнера, прекрасно рисовала и уже не раз участвовала
