Развлечения для птиц с подрезанными крыльями - Булат Альфредович Ханов
– Я с такими не сближался, но типаж мне знаком.
– Через разрушительную связь с этим взбалмошным человеком я, видимо, пыталась найти себя. Наверное, хотела бросить вызов маме. Отморозить уши ей назло.
Елисей осторожно возразил:
– Отчасти согласен с тобой, отчасти нет. Как показывает опыт, у каждого из нас на определенном этапе возникает соблазн попробовать нечто перченое и бросить вызов устоявшимся практикам. Откуда бы эти практики ни брались: из семейного воспитания, из школьного устава, из армейского распорядка. Аналитически говоря, мы балансируем между принципом реальности и принципом удовольствия и сбрасываем накопленное напряжение приемлемым на тот или иной момент способом. Поэтому тебе не стоит винить себя за глупую связь. Не надо… С ней ведь покончено?
– Надеюсь, что да. Этот человек достал меня манипуляциями. Он мог звонить посреди пары или работы и умолять приехать. Якобы у него то, у него се, живот болит, нога опухла. Мне это надоело. Я нашла в себе силы объявить, что с меня хватит, и кинула его во все черные списки.
– Одобряю.
– Тогда же я пообещала себе не идти на компромиссы. Если меня что-то не устраивает, сразу сообщаю о своем недовольстве и обрываю контакты. Больно, зато честно.
По высоким кремлевским стенам, ровным и гладким до блеска, без труда угадывался новодел. Красный кирпич приобретал ночью тяжеловесный багровый оттенок, приличествующий, впрочем, главной городской крепости. Вдоль фасада располагались в ряд декоративные пушки, развернутые дулами в сторону предполагаемого противника, который осмелился атаковать культурный заповедник. Информационные таблички утверждали, что пушки отлиты по старинным эскизам, и скрупулезно декорированные фигурной резьбой лафеты на огромных колесах вроде бы удостоверяли это.
Елисей тщетно осмотрел несколько орудий в поисках запального отверстия, и они с Ирой проследовали в высокую арку, сделанную в главной башне Кремля, увенчанной зеленым, как июльская листва, шпилем. За аркой вне всякой симметрии теснились строения самого разного стиля и калибра. Среди них выделялись гигантский собор с пятью золочеными куполами в форме луковиц и барочные домики в малахитовых и пунцовых тонах, похожие на здания гильдий времен Ренессанса. Под крышами барочных домиков размещались банки, закусочные, кофейни, сувенирные киоски, контактные зоопарки, музеи.
– Пышное зрелище, – отметил Елисей.
– Все для народа, – поддержала Ира.
По усилившемуся ветру и потянувшей в лицо прохладе стало ясно, что они приближаются к реке.
– Кстати, перед отъездом из Петербурга я тоже развязался с капризной особой, – сказал Елисей. – Не назову разрыв болезненным, и все же.
– Тебя в ней что-то раздражало?
– Пожалуй. Я же прекратил с ней общение.
– Что именно, если не секрет?
– Страсть к биполярной депрессии. Такой диагноз она себе поставила, начитавшись психологической литературы. Кроме того, она упивалась агорафобией, дереализацией и паническими атаками. Помнится, она выкладывала в «Инстаграм» простыню за простыней о том, как важно бережно относиться к человеку, страдающему депрессией, и беречь его ранимую натуру.
– Это модно – романтизировать психические расстройства, – сказала Ира. – Вот дисбактериоз или глаумонефрит романтизировать совсем не хочется.
– Модно и выгодно. Моя пассия, например, корила меня за то, что не чувствует себя моим сладким пирожочком.
– Какой инфантильный ужас.
– В ответ я говорил, что она не чувствует себя своим сладким пирожочком и потому валит на меня вину за низкую самооценку. Этот вывод ее только злил. В общем, никому не пожелаю возиться с депрессивными субъектами и убирать за ними ментальный мусор. Их нарциссизм безграничен.
Дорога за красными стенами спускалась к набережной, отделанной широкими плитами. Набережная была застроена барочными домами наподобие тех, что сгрудились на территории Кремля, только крупнее. Фасады зданий обильно украшали пилястры и орнамент в виде пузатых ангелов, грозных львиных морд, гребня морской волны. Дотошную стилизацию под европейство подчеркивали как строгое оформление строений, так и стерильная чистота мостовой, словно надраенной с шампунем. На реке допоздна работала станция по прокату лодок и катамаранов, а со станции звучали эстрадные хиты.
Елисей с Ирой остановились перед памятником Елизавете в образе удалой девицы верхом на скачущей лошади. Длинное, до пят, платье императрицы по замыслу скульптора развевалось по ветру. На лице Иры застыло то же, что и в баре, выражение элегической отрешенности, притягательной, как солнечное затмение или рассветный туман над озером. Эта решительная девушка, мечтавшая о мировой революции и разругавшаяся с неким влиятельным типом в первую же неделю пребывания в городе, казалась странной и неуместной, точно бокал для пива «Квак». Елисей отмечал про себя, что подпадает под ее обаяние, и не противился этому.
– Есть одно средство, – сказал он, – которое помогает мне избегать нездоровой привязанности к кому-либо.
Ира улыбнулась.
– Старый добрый цинизм?
– Это не наш метод.
– Что тогда?
– Я никого не ставлю в центр. Ни другого человека, ни себя и свою гордость. Это не означает, что я веду себя безалаберно и пускаю все на самотек, нет. В меру возможностей я чуток и внимателен, добр и терпелив, надежен и снисходителен. Тем не менее я не обожествляю тех, к кому привязываюсь, и не извожу себя, если что-то идет не так. Это мешает вкушать аффекты полной ложкой, зато предохраняет от нервных срывов и прочих излишеств.
– А что ты ставишь в центр?
– Не знаю. – Елисей задумался. – Наверное, пивные заметки. То есть не число подписчиков и лайков, а сам акт письма.
– Здорово! А я этнографию! Во мне живет дух исследований.
Они миновали еще два памятника. Босой рыбак за лодочной станцией разворачивал невод. Напротив дворца бракосочетаний позировала свадебная пара из Ренье III при параде и Грейс Келли с букетом невесты.
– Ты сочтешь меня ненормальной, но я задам этот вопрос, – вдруг сказала Ира. – Я разным людям его задаю. Этнограф как-никак. По-твоему, что такое человек?
– Что такое человек? – переспросил Елисей.
– Какое определение ты бы вложил в это понятие?
Елисей на мгновенье замер, собираясь с мыслями. Он будто вновь очутился в университете и угодил на экзамен.
– Мое сердце принадлежит психоанализу, поэтому я на время забуду о биологических концепциях, которые лишь сбивают с толку, – произнес Елисей.
– Твоя воля.
– Человек – это картотека речевых стратегий.
– Так.
– Он не сводится ни к сумме обстоятельств, ни к сумме поступков, ни к сумме намерений, потому что, строго говоря, человек – это и не сумма вовсе, а набор сингулярностей, которые беспрестанно пополняются и меняют весь расклад.
– Допустим.
– Человек окружает себя привычками
