Алиби - Андре Асиман
Медлитель мешкает. Отказывается от настоящего. Перемещается в другой слой времени. Перемещается из настоящего в будущее, из прошлого в настоящее, из настоящего в прошлое или — я об этом уже писал в очерке «Арбитраж» из сборника «Поддельные документы» — «уплотняет настоящее, переживая его из будущего как мгновение прошлого».
К глаголу «повременить» я подобрался двумя способами, причем оба неразрывно связаны с тем, что я специалист по XVII веку и бытописатель нашего времени. Третье является прямой экстраполяцией из двух первых.
Начнем с того, что я вцепился в это слово потому, что — как вот принято говорить о детях тех, кто выжил в холокосте, — я отпрыск повременивших. Я родился в Египте, в еврейской семье, члены которой видели, что написано на стене, но решили переждать нашествие врагов. Не действуй сгоряча, не спеши рисковать тем, что имеешь, ради того, чего, возможно, не получишь, а главное, сиди тихо — таковы мантры прирожденных медлителей. В этих мантрах отражен страх перед активными действиями, типичный для тех, кто благодаря либо темпераменту, либо материальному положению предпочитает не действовать, а размышлять. Этакая уловка опоссума: если ничего не предпринимать и источник опасности видит, что ты ничего не предпринимаешь, опасность может миновать. В конечном итоге формулируется это так: если я сам буду каждый день убивать себя по чуть-чуть без твоей помощи, так тебе потом вроде уже и вовсе не понадобится меня убивать. Если я остановлю свои часы, история свои остановит тоже. Подобно субмарине, притворяющейся подбитой, ты оставляешь за собой масляный след. Тебе это может дорого обойтись, но все знают: то, что ты оставляешь у других на виду, на жизненные функции не влияет: это отвалившийся струп, хитиновая чешуйка, мертвая ткань, сепия, обманка. Но получается, что время впало в спячку — или, если речь идет о ракообразных, в эстивацию. Живая ткань, живое время — все это осталось где-либо в другом месте.
То, что я потомок маранов, которые решили повременить в Испании во времена инквизиции, заставляет вспомнить второй смысл этого слова. В таком смысле оно мне встретилось, наряду со многими другими, в книге Карло Гинзбурга про никодемизм. В никодемизм я полез потому, что заинтересовался контрреформацией и многочисленными издававшимися тогда брошюрами, посвященными искусству благоразумия, — и, к своему удовлетворению, выяснил, что и у христиан было множество собственных разновидностей маранизма. Среди книг, которые цитирует профессор Гинзбург, нашлась одна, опубликованная в Англии, — цитату из нее (от 1555 года) я также отыскал в Оксфордском толковом словаре: «Медлитель (иными словами: следящий за Временем, претерпевающий перемены в оном)». Из этого вытекает второе значение слова «повременить». Повременить означает не только выждать, но и пойти на компромисс, вступить в переговоры, отсрочить момент принятия решения; означает колебаться, приспосабливаться, подлаживаться, уклоняться, юлить, увиливать, крутиться. К промедлению прибегают те, кто не хочет действовать, или не может, или не знает, как нужно действовать, а также те, кого вынуждают действовать (или говорить) не так, как просит душа; человек становится уклончивым, подложным. Выкручивается. Крутящийся флюгер — ловчила-временщик. Тут, разумеется, сразу приходит на ум блестящее сочинение Джорджа Сэвила «Характер флюгера», написанное в XVII веке. Временщик постоянно временит. Временщик живет в двуличии и межвременье. Временщик — слуга двух господ. Временщик ловчит с флюгером времени. Идея подлога вписана в сам глагол. Как прекрасно знали все моралисты XVI и XVII веков, от Торквато Ачетто в Италии до Бальтасара Грасиана в Испании и Даниэля Дайка в Англии (его книгу запоем читали в кругу Ларошфуко), медлитель по сути своей — притворщик, приспособленец. Медлитель, как и флюгер, комбинатор или лицемер, — это тот, кто откладывает свои подлинные чувства, мысли, убеждения и сущность в сторону, стоит разразиться буре. Если нет возможности уйти прочь, приходится прятаться, надевать личину.
Не нужно обладать особо сильным воображением, чтобы усмотреть тесные связи между двумя значениями слова «временить» и приложить их самым что ни на есть поверхностным образом к моей биографии. Еще в Египте родня моя отчетливо видела, что грядет буря, и надеялась ее переждать — так евреи поступали на протяжении всей истории; при этом, подобно испанским маранам, мои родные, чтобы выиграть время, решили креститься; другие просто перестали ходить в храм. Уехать они не смогли или не захотели, а потому спрятались.
Меня так и подмывает назвать маранизм медлительностью, потому что высветить мне хочется не столько неизбежную между ними взаимосвязь, сколько то, что можно, например, назвать «маранизмом времени». Ведь, в конце концов, маран — это человек, исповедующий одновременно две религии: одну тайно, другую явно. Аналогичным образом изгнанник — это человек, который постоянно находится в одном месте и одновременно — где-либо еще. Сатирик — тот, кто говорит одно, а имеет в виду другое. Лицемер — у кого на словах одно, а на деле другое. Арбитражер — тот, кто покупает на одном рынке, а продает на другом. Медлитель — тот, чье время протекает одновременно в двух часовых поясах, и он, именно в силу этой причины, не существует ни в одном из них. Он ступил за пределы времени. Медлитель живет как и все остальные, вместе с остальными, может, даже лучше остальных — вот только, как мараны в испанских церквях или как я в Египте, где я каждое утро отдавал в школе салют египетскому флагу, зная, что он является символом самого что ни на есть гнусного антисемитизма, медлитель позволяет времени течь, не становясь его частью. Время его не затрагивает и не ранит. Его жизнь — долгая пауза.
Кстати, порой повременить приходится в силу исторической необходимости, что представляет интерес для истории философии и для тех, кого интересует судьба евреев на Ближнем Востоке, но у меня речь не об этом. Я пытаюсь вникнуть в сущность не медлителя от истории, но — употребим этот термин за неимением лучшего — медлителя от психологии, который отрицает, отсекает, отлагает настоящее и при этом со временем (или, если угодно, жизнью) взаимодействует по касательной и столь окольными путями, а настоящему присваивает настолько умозрительный и невнятный статус, что это самое настоящее — если его вообще возможно себе вообразить — перестает существовать или, говоря точнее, утрачивает значение. До него не дотянешься. Медлитель с ним рассинхронизирован. Отрешаясь от настоящего, лишая его значимости, он взамен получает иллюзорное обещание: будет тебе защищенность без боли, горя, опасности, утраты.
