13 дверей, за каждой волки - Лора Руби
Они всегда хотели на свежий воздух, но их никто об этом не спрашивал. Переглянувшись, Тони и Фрэнки пошли за тетей Марион через толпу воскресных посетителей. Одна из монахинь напомнила:
– Время посещений заканчивается ровно в четыре.
Тетя Марион только кивнула и пошла дальше, ее каблучки звонко стучали по начищенному полу. Фрэнки обрадовалась, что она выше тети, хотя та на каблуках, а Тони ниже их обеих.
Подойдя к двери, тетя Марион распахнула ее и устремилась наружу. Она шла так быстро, что девочкам пришлось бежать за ней вприпрыжку. У них даже не было времени надеть пальто.
– Отец передает вам привет, – сказала тетя Марион через плечо.
Фрэнки казалось, что единственные люди, кто передает приветы от других, – это Вито и тетя Марион. А на самом деле кто знает, что сказал отец? Но от мыслей о нем у Фрэнки начинала болеть голова, поэтому она перестала о нем думать.
Небо было голубым, как яйцо дрозда. Холод покусывал, но Фрэнки чувствовала себя нормально. Хорошо прогуляться по морозу: он создает ощущение чистоты.
– Я замерзла, – захныкала Тони.
– Тогда пойдем быстрее, – предложила тетя Марион. – Так вы согреетесь.
Тони это не понравилось, но она больше не стала жаловаться. Может, еще надеялась, что у тети Марион в ее большой сумке трясутся какие-нибудь угощения. А может, решила, что тетя Марион вела их прямиком в шикарный ресторан, где подадут правильно нафаршированную индейку. Но тетя Марион все шла и шла и остановилась, только когда они добрались до ангела во дворе.
– Bella, – сказала тетя Марион, и Фрэнки опять ощутила боль.
Но тетя Марион смотрела на каменного ангела, а не на племянницу. И каменный ангел был прекрасен, любой бы так отреагировал.
– Кто она? – спросила тетя Марион.
– Мы называем ее просто ангелом, – ответила Тони. – Монахини говорят, что она присматривает за нами.
Тетя Марион подняла сумку повыше и нашла скамейку возле статуи.
– Давайте сядем.
– Разве мы не шли куда-нибудь поесть? – спросила Тони.
Тетя Марион нахмурилась.
– Разве вы не обедали? Уже полтретьего.
– Обедали, да, – проворчала Тони. – Если можно так назвать серое мясо и радужную картошку.
– Что такое радужная картошка?
– Такая помятая, что в ней миллион цветов. Как радуга, – объяснила Фрэнки.
Тетя Марион хмыкнула и кивнула. Она по-прежнему таращилась на ангела, словно ждала, что статуя запоет или заиграет на арфе. Она поставила свою огромную сумку на землю, но тут же передумала и опять взяла ее на колени. Сумка походила на чемодан – как будто тетя Марион путешествует. Фрэнки вспомнила, что она и правда по меньшей мере один раз путешествовала.
– Когда вы сюда приехали? – спросила Фрэнки.
Тетя Марион удивилась.
– Почти в два. На трамвае.
– Нет, я имею в виду, когда вы приехали в Америку?
– А, вон что. В двадцатом. Через два года после брата – вашего отца. Давно.
– Вам было страшно?
– Ты имеешь в виду, страшно ли плыть три недели на судне с толпой вонючих мужиков? Страшно ли ехать в страну, где никто не говорит на твоем языке?
– Да. Было страшно?
Она скривила губы.
– Нисколько.
– А почему вы говорите на английском лучше папы, хотя он прожил здесь дольше вас? – спросила Тони.
– Иногда так бывает. Некоторые очень быстро учат новый язык, а некоторые никак не могут отказаться от старого.
– Я когда-то говорила по-итальянски, – заметила Фрэнки. – По крайней мере, так уверяет Вито. Я не помню.
– Да, – подтвердила тетя Марион.
Она открыла рот, словно собиралась сказать больше, но тут же его захлопнула.
– Папа еще что-нибудь говорил? – спросила Фрэнки.
– О чем?
Фрэнки пожала плечами, а Тони сказала:
– О нас.
– Он скучает по вам, – ответила тетя Марион.
Фрэнки видела только ее профиль, потому что сидела на скамейке рядом.
– Он вам это говорил?
Тетя Марион уставилась вверх, на ангела.
– Да.
Тони встала и начала катать камешек носком туфли. Фрэнки прекратила расспросы. Она не стала говорить, что тете Марион придется признаться во лжи на следующей исповеди. Фрэнки полагала, что та уже знает об этом. Или ей все равно.
Тетя Марион открыла сумку.
– Я сегодня не могу остаться надолго, но у меня есть кое-что от вашего отца.
Она достала из огромной сумки что-то завернутое в папиросную бумагу и протянула Тони.
– Это тебе.
Тони оставила в покое камешек и взяла сверток. Отодвинув Фрэнки, она села на скамейку и принялась разворачивать бумагу.
– Шляпка! – воскликнула она, трогая мягкий голубой фетр и блестящие черные перья. Надев шляпку, она повернулась ко мне. – Как смотрится?
– Шикарно! – ответила Фрэнки.
Шляпка и в самом деле шикарно смотрелась на темных волосах девочки. Фрэнки подумала о письмах Вито, о том, что дочки Ады все время хотят новых шляпок. Много ли у них таких, как эта? И не их ли это шляпка? Обноски?
– А это тебе, Фрэнки.
Фрэнки ждала, что тетя Марион вытащит еще одну шляпку, но та вручила ей плоскую металлическую коробочку без надписей.
– Что это? – спросила девочка. – Сигареты? Я не курю.
– Открой.
Внутри оказались цветные мелки. Нет, не совсем мелки. Фрэнки взяла красный.
– Осторожнее, – предупредила тетя Марион. – Не испачкайся.
Это было что-то среднее между мелками и такими густыми красками, что из них сделали палочки.
– Это пастель, – сказала тетя Марион. – Ею рисуют художники.
Этим набором уже пользовался какой-то художник, по крайней мере немного. От черной палочки осталась только половина, некоторые другие тоже были стерты. Набор, побывавший в употреблении. Но для Фрэнки он годился. Мне стало интересно, что за художник был вынужден продать краски. До какой степени голода и отчаяния он дошел?
– Отец хотел, чтобы вы купили это для меня? – спросила Фрэнки.
– И это. – Тетя Марион достала небольшой альбом для рисования с самой плотной и красивой бумагой, какую когда-либо видела девочка. – Он прислал деньги и сказал, что ты любишь рисовать. Они подержанные, новых мы не могли себе позволить. Но они еще сгодятся.
– Да, конечно, – сказала Фрэнки. – Это… это…
Она замолчала, пытаясь точно определить, что чувствует.
В этот момент мимо прошел высокий мужчина в коричневом пальто. С ним был мальчик. Тот мальчик. Ее мальчик.
Фрэнки застыла посреди фразы. Он – Сэм – взглянул на нее.
– Привет, Фрэнки, – произнес он, коснувшись кепки, с такой широкой улыбкой, что у него на щеках появились ямочки.
Его голос, более низкий, чем она ожидала, скользнул под кожу, вызвав вибрацию, словно кто-то провел смычком по струнам виолончели и оставил тосковать по всей симфонии. Мужчина и тетя Марион обменялись приветствиями. Затем мужчина положил руку на шею
