Нерастраченное время - Мария Слуницкая
– Она умерла… – сердце сдавливает тисками боли. Наверное, так будет всегда.
– Моя мама тоже умерла, – будничным тоном сообщает Света.
– Давно?
– Не-а.
– Мне очень жаль… – я отношу покупки в кухню и возвращаюсь назад с перекисью водорода в руке.
– Вы её даже не знали, чтобы жалеть, – философски замечает она.
– Смерти никто не заслуживает…
– Наверное… – как-то не очень уверенно соглашается Света.
– Сейчас умоемся и обработаем твои царапины, а потом я тебя покормлю. – Веду свою гостью в ванную комнату. – Кстати, а сколько тебе лет?
– Двенадцать, – отвечает она, брезгливо рассматривая себя в огромном зеркале.
Двенадцать. Столько же было бы сейчас Сонечке.
– А выглядишь младше… – я аккуратно стягиваю с неё кофту.
– Я мелкая, но зато юркая. И меня не так просто догнать! – с гордостью сообщает Света, улыбаясь. Зубы у неё неровные и очень жёлтые.
– Свет, давай-ка мы тебя искупаем, а? – предлагаю я, ожидая кучу протестов, но глаза её загораются.
– Хорошо.
– Может, расскажешь, как ты оказалась на улице? – спрашиваю осторожно, стараясь не потревожить её душевные раны, но и не спросить тоже не могу.
– Да чего там рассказывать. Мать… умерла. Потом детский дом. А там жизнь хуже, чем на улице, – грязные джинсы летят к её ногам.
Какая же она худенькая… Можно все ребра пересчитать.
– Так ты сбежала? – интересуюсь, доставая мочалку и мыло. Запас детского мыла пылится в тумбочке – им давно некому пользоваться.
Взгляд Светы мигом меняется.
– А что? Хотите сдать меня назад?! – она пятится к двери, огромные трусы висят парусом вокруг худеньких ляжек, сплошь покрытых синяками. Моё пропущенное через мясорубку сердце сжимается от жалости.
– Нет, что ты! – я спешу её успокоить, пока она, того и гляди, не выскочила в подъезд прямо в трусах. – Я правда не собираюсь никуда тебя сдавать! Честно…
Она щурится. Явно не верит. Я её не виню. Ей досталось не мало, так что я жду вердикта, затаив дыхание.
– Тогда поклянитесь!
Просьба звучит настолько неожиданно, что я сначала даже теряюсь.
– Если тебе так будет легче… Клянусь.
– Нет, поклянитесь памятью дочери! – с нажимом требует Света, напоминая маленького зверька, попавшего в капкан.
– Клянусь… памятью Сони, что только помою тебя и накормлю!
Стоит мне произнести клятву, она сразу расслабляется. Дети такие… дети. Клятвы для них священны, хотя многие взрослые пренебрегают ими налево и направо.
Наконец, Света перелезает бортик ванны, предварительно попросив меня отвернуться. Трусы приземляются сверху на джинсы. Для себя я решаю, что этим тряпкам место только в мусорном ведре.
Покопавшись в Сонином шкафу, нахожу жёлтые лосинки и такого же цвета тунику. Моя душа, с которой осыпалось немного ржавчины, вновь черствеет, как плесневелый сухарь.
Хочется запрятать эти вещи в дальний угол шкафа – Сонечка так их любила… Но, вместе с тем, я понимаю, что Свете вещи куда нужнее, поэтому решительно захлопываю дверцу шкафа и возвращаюсь в ванную. Света стоит в Сониных тапочках с весёлыми мордочками и в пушистом халатике, что укрывает новоиспечённую хозяйку почти до пят.
Где-то в груди снова колется иголкой совесть – это все Сонечкина одежда. И только её. Сколько Саша уговаривал меня упаковать все в пакеты и отвезти в детский дом, но я так и не смогла… А теперь сама нарядила чужую девочку в её любимый халат… Не предательство ли это?
– Что? – Света смотрит на меня, смущаясь.
– Ничего, – вру я, – пойдём, чего-нибудь поедим.
* * *
Впервые за два года я готовлю полноценный обед – благо, нашлись подходящие продукты. А ещё пеку блины, которые Соня так любила мазать тем самым персиковым джемом.
Света сидит на стуле и болтает ногами, наблюдая за мной. А потом уплетает обед за обе щеки.
– А вы почему не кушаете? – спрашивает она с набитым ртом.
– Что-то не хочется… – не буду же я объяснять, что давным-давно ем без удовольствия и перебиваюсь перекусами просто, чтобы не умереть с голоду.
– Вкусно… – выносит она вердикт, облизывая пальцы и то и дело откидывая со лба длинную чёлку. Волосы её после купания из серых преобразились в русые с медовым оттенком. Предлагаю подстричь ненавистные пряди, что так и лезут в глаза.
– Почему вы такая добрая? – казалось бы, обычный вопрос, но меня он вводит в ступор.
Что ответить? Что мне её жалко? Не пойдёт. Что для меня это ничего не стоит? Тоже не подходит. Решаю, сказать правду:
– Думаю, Соня была бы рада, – отвечаю, орудуя ножницами.
– Отчего ваша дочка умерла? Она чем-то болела?
Этот вопрос порождает целую бурю эмоций, как будто я попала в шторм. Жаль, моему ответу не суждено разогнать сгустившиеся тучи над головой и остановить ураган.
– Нет. Её сбила машина.
Света молчит. Напряжение витает в воздухе, подобно ядовитому газу.
– Вы её очень любили?
– Очень. – Стиснув зубы, стараюсь не заплакать. – Ну вот и все…
Откладываю ножницы. Света поворачивается и с прищуром рассматривает меня мгновение, будто ощупывая пальчиками мою душу. А потом встаёт со стула.
– Мне пора…
– И куда? – спрашиваю, не представляя даже, где она проведёт следующую ночь. – Тебе ведь некуда пойти?
– Только не надо меня жалеть! – она решительно идёт к входной двери.
– Но где ты будешь ночевать?
– Сейчас лето, так что я легко найду место для ночёвки.
– Давай я заверну тебе с собой блинов! – спохватившись, бегу на кухню. – Давно ты сбежала из детского дома?
– Весной.
– Сейчас конец августа, скоро ведь начнётся школа… – возвращаюсь с тормозком. – В каком ты классе?
– Должна идти в пятый…
– Значит, нужно вернуться! – пытаюсь наставить её на путь истинный, только вот знаю не понаслышке, что истина у каждого своя.
– Я не пропаду… – обещает Света, принимая из моих рук пакет. – М-м-м… ещё тёплые…
– Я для верности завернула в газету…
– Спасибо… – она проворно обувает видавшие виды кроссовки, которые ей явно жмут.
– Подожди! – и как это я не сообразила? Бросаюсь в детскую и выдвигаю обувной ящик. Шарю в его глубине, пока не выуживаю пару почти новых сандалий. Хоть Света и старше, но выглядит младше своих лет. Должны подойти. Возвращаюсь в прихожую и протягиваю ей обувь. – Вот, возьми. Должны подойти. В них хоть не будет так жарко.
Ловко переобувшись, девочка выпрямляется.
– До свидания.
– Свет… Если тебе понадобится помощь, ты приходи. Хорошо? – пожалуй, это все, что я могу.
Она долго смотрит на меня. Недоверчиво. Но, в конце концов, кивает и выскальзывает за дверь.
В квартире становится сразу пусто и как-то тускло. Как будто забрали частичку света. Не зря ей дали
