Пока есть юность - Артем Каренович Галустов
Они стали растягивать два строя в более широкие формы. Полиция знала, что их резерв бесконечен, а все их противники у них перед глазами, они и не подумали про спрятавшихся людей. Мы же продолжали выжидать. Я сняла с себя дублёнку, оставшись только в толстовке. В руке у меня была бита. Я чувствовала, как у меня вспотела ладонь, которая её держала. Я волновалась и сгорала от нетерпения.
Позиции всё больше растягивались и сформировались в ширину переулка. Единственное, что ломало шеренги — это колонны. Восставшие оказались в слабом положении: из-за широты уменьшилось количество их линий, а значит, полицейским стало проще толкать вперёд, их ряды увеличивались, и становилось ещё проще продвигаться. Пользуясь тем, что при движении отступавшие натыкались на колонны, полицейские пытались забежать в тыл, но резко оказывались избитыми.
Полиции было все больше и больше. Восставшие заводили их в глубь переулка. Мы поглядывали аккуратно из темных витрин. Ждали, когда покажется хвост вражеского строя. Он не прекращал обновляться. Пока они продвигались вперёд, был утерян целый батальон, он лежал на брусчатке, по нему шагали новые шеренги. И вот мы увидели край. Полиция посчитала достаточным своих сил, и они с большей скоростью стали теснить наших к тупику.
Я приоткрыла дверь и повела за собой людей. Другие, увидев нас, тоже стали тихо выходить и подкрадываться сзади. Полицейские, которыми была усеяна брусчатка, с удивлением на всё это смотрели и не сразу предупредили своих. Они испугались, что их совсем вырубят, если они что-то крикнут. Но через некоторое время они всё же завопили. Последнии шеренги обернулись, и мы накинулись на них сзади, и начали толкать. Те, что впереди, тоже перешли в наступление. Открылись двери по бокам, которые были посередине боя. Они цепляли полицейских внутрь.
В итоге образовалась давка в середине. Ряды полицейских стеснились и в центре совсем оказались обездвиженными. Образовался целый сдавленный пузырь, который мы начали бить по краям. Они не могли нормально сопротивляться, так как количественное преимущество из-за небоеспособного центра оказалось на нашей стороне. И если раньше мы скрывали свою силу, чтобы завлечь их вглубь, то теперь мы им показали то, что произошло у меня на переговорах. Среди нас появились боги, которые направляли взмахи рук, придавая им сокрушительную силу.
Полиция за баррикадой увидела, что мы побеждали подразделения, и стала посылать новые ряды на помощь. Впоследствии весть переулок оказался кашей. Мы с большей яростью прорезали друг к другу дорогу, чтобы не оказаться разделёнными. В один момент всё смешалось. Я махала то битой, то кулаком. Не видела перед собой ничего, так как всё вблизи. Глаза бегали, то полицейский, то свой. Метель не давала обзора. Вся битва проходила в заснеженной пурге. Сердце в груди неистово билось. Оно рвалось в бой разбивать щиты и шлемы. Всё тело ныло и просило остановиться. Ноги быстро потяжелели и сгибались в коленях. Плечи перестали подниматься.
После долгого боя снова сформировались две силы. Одна — выдохнувшаяся, другая — все время обновляющаяся. Но стоять нормально никто уже не мог. Все мы спотыкались об лежачих. У них были переломаны конечности. Они не могли встать. На брусчатке лежало уже более тысячи человек.
И тут наступила наша вторая фаза. Восставшие стали кричать: «Лей». Всё больше и громче. Сначала разрозненно, а потом едино. «Лей, лей, лей». Наверху открылись окна, и на полицию вёдрами вылили холодную воду. В некоторых местах вода шла прямо из шланга. В этот момент всё стихло. Нам показалось, что мы не слышали такую тишину уже много лет. Гробовое молчание. А потом истерия, в которой две силы вновь схлестнулись.
Полиция хотела уходить назад, но мы перекрыли им путь. На баррикаду кинули горящие бутылки. Она быстро воспламенилась и стала дышать чёрным ядовитым дымом. Полицейские не смогли драться нормально, так как мёрзли. А мне показалось, что мы стали ветром. Они не попадали по нам, а наши удары клали их на пол. Все вместе мы были в ту ночь юным ветром перемен.
XI
18 января
В жарком и раскалённом небе царила глубокая ночь. Наступило восемнадцатое января, и вместе с ним появилась слабая надежда.
Я спустилась по обугленной баррикаде и устало села на холодную крышу машины. Они всё продолжали орать сигнализацией и мигать фарами. Раздражающе. Так хотелось тишины. Покоя.
Руки тряслись. Я не могла их узнать. Пальцы в рубцах и порезах. Кожа шелушилась. Они покраснели от холода. Всё тело истомлено дрожало и ныло от потери сил. Волков и его офицеры изумленно смотрели на меня. За ними горел весь город. Темное небо окрасилось багрянцем пожаров. Вокруг стоял дым. Запах чего-то жженого. Наша битва просочилась в сетку вещания. И по всему городу теперь поднялось восстание. За Волковым больше не было бесконечных построений. Осталась лишь часть. И их было меньше тех, кто лежал в переулке.
Я подняла глаза. Посмотрела на офицеров. То ли я сошла с ума, то ли у них у всех прибавились звёзды.
— Как ещё раз тебя зовут? — спросил он у меня.
— Тина.
— Тина, дочь… — захотел он уточнить.
— Да это уже неважно.
— Тина, я даю вам полчаса на раздумье, чтобы вы сдались.
— Нет, Волков, это я вам даю полчаса на раздумье. Сдавайтесь, все кончено. Поколение героев за одну ночь вас разгромило. Оглянитесь, наше восстание стало массовым. Вам это уже не остановить.
— Ошибаешься. Через полчаса вас расстреляют. И все это увидят. Всё будет подавлено.
— Волков, я же тебе сказала, вы проиграете этой ночью, если пойдёте на нас с оружием. Безусловно, многие падут, но не все. Это будет для вас конец.
— Тина, прошу тебя, сдавайтесь.
— Я передам
