Византийский двор - Петр Немировский
Еще с тех пор он стыдился своей трусости. Узнал о себе, что он может предать, стоит лишь чуточку нажать на него. Все рассказал бы на следствии тому следователю в сером костюме. Умолчал только потому, что многого не помнил. А то, что помнил, на себя не хотел брать.
Юрка и Сашка с тех пор стали для него своего рода символами. Особенно Юрка. Такой герой-мученик. Представлял себе не раз Юрку в камере. Словно видел его скуластое лицо с плотно сжатыми зубами. Такой не предаст, не сломается. Хоть к столбу его привязывай и кнутом бей.
Сашка – хоть с хулиганскими повадками, но добряк в душе. Телом – мешок. А оказался крепким орешком. Ни на кого из друзей не показал, только о себе говорил. Недаром прошел суровую школу отцовского воспитания.
Трудно было Владу встречаться и с матерями друзей – тетей Леной и тетей Надей. Смотрели они на него не то чтобы с укором, упрекать им Влада было не в чем. Но с болью укоряли судьбу, так несправедливо обошедшуюся с их сыновьями. Подавали на апелляцию в городской суд, но приговоры остались прежними, без изменений. Раз в полгода мамы ездили в лагеря «на свиданки». Загодя готовились – думали, что с собой взять и как бы туда пронести недозволенные деньги, чай или лишний кусок сала. Всё надеялись, что к новой амнистии свершится чудо и выпустят сынов или сократят им сроки. А вдруг? А вдруг?.. И так – год за годом.
Когда друзья вышли на свободу, Влад уже заканчивал академию. Между ними теперь было очень мало общего. Словно и не росли никогда вместе в одном дворе. Словно не пляжились на Трухановом острове, не ходили на яхтах по Матвеевскому заливу, не играли в одной рок-группе.
Вышли они оба из лагерей коротко стриженные, злые. У Юрки на ногах татуировки рыцарей с кинжалами и надпись готическая «Смерть коммунякам»; у Сашки на спине – полотно целое: ангелы в раме из колючей проволоки. Мат-перемат. Феня. «Суки в нашей зоне хотели власть захватить...», «а Князь потом одному петуху перо в жопу воткнул...» Пили водку. Юрка, пьяный, выл на гитаре блатные песни. Ездил на Волынь, к «братанам-каторжанам», помогал им торговать валютой и золотом. Сашка тоже пил крепко, присоединился к Юркиному «бизнесу». Улыбка его стала волчьей, в тюрьме оставил несколько зубов.
О той злосчастной ночи, следствии и суде говорить с Владом они не хотели. Он тоже избегал этой больной темы, отчего в их отношениях сквозила еще и фальшь. С Владом оба вели себя не то чтобы грубо, но крайне неприветливо. Впрочем, они со всем миром тогда были неприветливы, крыли по пьянке матом и родителей, и соседей, и всех.
Законченные уголовники. Что у них общего со студентом академии? Ничего.
Потом Влад женился, уехал: сначала – из двора, а потом – из страны.
Словом, разошлись их пути-дороги. Разбежались в разные стороны так, что, кажется, не собрать их вместе никогда.
Глава 9
Вот и Киев-град! И небеса киевские, голубые, и земля киевская, усыпанная опавшими рыжими и золочеными листочками. И цвета родные, и запахи.
Американских гостей – Влада с Матвеем – из аэропорта вез к себе домой свояк Влада. Он был родом из Калуги, когда-то закончил юридический факультет МГУ, лет пятнадцать назад женился на двоюродной сестре Влада и переехал жить в Киев. Сейчас владел крупной аудиторской фирмой, имел связи в горсовете и в правительстве.
Для Влада лучшего варианта с постоем и не придумать – в случае чего Матвея всегда можно будет оставить под присмотром двоюродной сестры, которая была домохозяйкой.
По дороге свояк рассказывал о последних политических событиях в Украине, спрашивал Влада, как в связи с глобальным экономическим кризисом обстоят дела в Штатах.
Влад что-то отвечал, глядя то в лобовое стекло, то в боковое, пытаясь узнать старые, изменившиеся за девять лет, места. Многое, конечно, узнаваемо за огромными, натыканными повсюду щитами с лицами новых политиков и рекламой сигарет, автомобилей и электроники.
– А куда подевались корабли? – спросил Влад, когда машина неслась вдоль набережной Днепра.
Старик Днепр, некогда казавшийся ему широченной рекой, перед которой замирало сердце Влада-ребенка, стоявшего на песчаном берегу в трусиках, теперь, для тридцатидевятилетнего Влада, повидавшего моря и океаны, казался маленькой речушкой.
– Ты про какие корабли спрашиваешь? – уточнил свояк.
– Что, не помнишь? Здесь у причалов когда-то стояли корабли, где бомонд пил в ресторанах и играл в рулетку. Короче, увеселительные заведения на плаву. Их что, потопили?
– А-а, вот ты о чем. У тебя отличная память, однако слушаешь невнимательно. Говорю же тебе: сейчас, в связи с избранием нового президента, в городе идет очередной передел власти и денег. Такое себе «крутое мочилово». Вчерашних бизнесменов давят любыми средствами. Корабли утянули в доки из-за каких-то якобы обнаруженных технических нарушений. Когда ты приедешь к нам в следующий раз, то увидишь у причалов те же корабли с ресторанами и казино. Только у них будут уже новые названия и новые владельцы.
– Понятно, – ответил Влад, начиная быстро вникать в новую-старую жизнь родного города. – А это что за варварство?
Он кивнул в сторону, где основание одной из гор разрывали гигантские экскаваторы.
– Это? Строят крупный развлекательный комплекс. Вложены очень серьезные бабки.
– Но ведь это же древняя тысячелетняя гора!
– Ну и что? – искренне удивился свояк. Покосился на Влада и, покачав головой, промолвил: – Послушай моего совета: не порти себе отпуск. Вдыхай дым отечества, утоляй свое ностальгическое томление. Пей, кайфуй, сarpe diem – лови день.
– О`кей... – вздохнув, Влад повернулся и посмотрел на сына. – Матюша, ты как? Не устал?
ххх
Выдались очень теплые, мягкие дни. Явление для Киева чрезвычайно редкое – такая благодатная теплынь в ноябре. Обычно ноябрь несет холод и сырость, повсюду в небе и на голых ветках каркают вороны и галдят сороки, готовясь к зиме. В парках и скверах клубится дым последних костров от сжигаемых листьев.
Но в этот раз
