Эльчин - Смертный приговор
Первый секретарь поговорил о важности плана, поручил хозяйственным руководителям мобилизовать все усилия для его перевыполнения, дал необходимые указания, часто поглядывая на часы (и прислушиваясь к урчанию у себя в животе...), припугнул отстающих и так закончил свое выступление:
- Все планы... - он опять постучал пальцем по трибуне и с угрозой повторил: - Все планы... должны быть перевыполнены, чтобы район по всем показателям был победителем социалистического соревнования! - На этом можно было остановиться, вполне можно было закончить, но он, помолчав, прибавил: Товарищ Гафарзаде правильно говорит, мудро говорит: каждый из нас должен делать все во имя будущего.
Вот так... Без будущего мы ни шагу.
Окончилось совещание, и Абдул Гафарзаде прямо из райисполкома позвонил домой, чтобы узнать, как там Гаратель. Она сама взяла трубку, сказала, что ей хорошо, что Севиль пошла в консерваторию, а потом спросила, что приготовить к обеду. Абдул Гафарзаде рассердился: ничего, мол, готовить не надо, лучше ложись и отдохни, я сам приду и что-нибудь приготовлю.
Как только Абдул Гафарзаде вошел в кабинет (в приемной его ожидали худой и странный мужчина с коренастым парнем...), секретарша (управлению не полагается секретарь, в штатном расписании девушка числилась могильщиком) сообщила, что звонила секретарша товарища Фарида Кязымлы Айна-ханум: председатель райисполкома вызывает Абдула Гафарзаде.
Абдул Гафарзаде прошуршал пальцем по стопке свежих газет на письменном столе. Он не курил, не имел пристрастия к выпивке, только сто - сто пятьдесят граммов, самое большее двести, под настроение и за компанию, но ни единого дня не мог прожить без газет. Пристрастие к газетам у него было сильнее, чем у курильщика к табаку или у пьяницы к водке. Газеты были для него как наркотик, жизнь без них казалась невозможной, чтение газет превратилось в ритуал: в полдень, примерно между двенадцатью и часом - то есть как раз сейчас - он садился за письменный стол, менял очки и начинал читать одну за другой газеты, всегда в одной и той же последовательности. Сначала на азербайджанском языке, потом на русском. Причем не с первой страницы, а с последней. Он читал все статьи, на все темы, из всех городов и республик, из любых областей знаний. И работники управления знали, что человек занят, читает газеты и нельзя ему мешать.
Словом, в этот солнечный апрельский день у Абдула Гафарзаде наступило время газет, но он не взял их в руки, а посмотрел на девушку, улыбнулся... Молодая секретарша по-своему истолковала улыбку Абдула Гафарзаде и покраснела: она работала в управлении кладбища всего десять дней, но ей успели хорошо объяснить, кто такой Абдул Гафарзаде. Девушка знала: если Абдул Гафарзаде захочет, он за один день сольет воду из Сулу дере, за один день Волчьи ворота с землей сровняет... Красивая девушка, после школы она несколько лет подряд пыталась поступить в институт, да ничего не вышло, пришлось устроиться секретаршей на кладбище. Она побаивалась Абдула Гафарзаде и была полна любопытства: обыкновенный, кажется, человек, на работу и с работы в автобусе ездит, одет, правда, аккуратно, но десять дней в одном и том же костюме... А машинистка Бадура-ханум, оттрубившая здесь двадцать лет, на днях кивнула на кабинет Абдула Гафарзаде и сказала: "Старайся. И в институт тебя устроит, и в аспирантуру, и профессором сделает..." Правда, Бадура-ханум, сказав эти слова, рассмеялась, и в этом смехе был не то какой-то намек, не то злость. Красивая девушка, однако, краснела зря, потому что улыбка Абдула Гафарзаде не имела к ней никакого отношения, и вообще у Абдула Гафарзаде за эти десять дней не было времени даже как следует девушку рассмотреть.
И теперь, не успев открыть газету, он опять пошел на автобус. Сначала поехал домой, положил конверт в нагрудный карман и отправился в райисполком. Несколько человек ждали приема у председателя, но Айна-ханум (уже пятнадцать лет она работала с Фаридом Кязымлы, он менял одну за другой руководящие должности, а она, как и его персональный водитель, вместе с ним меняла место работы), человек пожилой и многоопытный, только увидев Абдула Гафарзаде, сказала:
- Подождите минуту, Гафарзаде. - Как и председатель, всех подчиненных ему людей она звала только по фамилии. - Минуту, я сейчас. - И Айна-ханум вошла в кабинет председателя и сразу вышла: - Он ждет вас, Гафарзаде, проходите.
Председатель сидел за широким столом и держал перед собой развернутую газету "Азербайджан гянджлери", только и видна была развернутая газета и держащие ее большие, мясистые пальцы Фарида Кязымлы.
"Что бы это значило?" - подумал Абдул Гафарзаде, усердный читатель газет, рубрикой из "Литературки". В самом деле, газета и пальцы над столом выглядели очень смешно.
- Здравствуйте, товарищ Кязымлы!
Председатель спросил из-за газеты:
- А мы давеча не здоровались?
- Привет... божье слово...
Фарид Кязымлы не мог больше сдерживаться, опустил газету и из-за больших заграничных очков пристально взглянул на Абдула Гафарзаде:
- Ты сильно веришь в Аллаха?
- Что меняется, товарищ Кязымлы, от того, верю я или не верю? Верю так верю, нет - так и нет...
- Секретарь правильно сказал, да... Против твоей железной логики не попрешь. Ты бульдозер хочешь, да?
Абдул Гафарзаде, не дожидаясь приглашения, сел у стола лицом к лицу с председателем.
- Технику хочешь? Бульдозер, да?
Абдул Гафарзаде улыбнулся и опять не ответил.
- А вот если я теперь, прямо сейчас, распоряжусь дать тебе бульдозер, это как будет?
- Не распорядишься!
- Почему?
- Потому что ты человек, поживший на свете...
- Ну а чего ты тогда демагогию разводишь? Мол, товарищи, смотрите все, не говорите, что Гафарзаде такой-этакий, никакой личной материальной заинтересованности нет у меня, хочу могильщиков заменить техникой. Так, да?... А завтра, если кто спросит, скажешь, пойдите посмотрите протоколы заседаний райисполкома, я всегда просил технику, а бюрократы равнодушные не давали... Так, да? Ну теперь как мне распорядиться? Дать тебе бульдозер и сократить до минимума штат могильщиков? А?
Конечно, в кабинете сидел не тот человек, что недавно съеживался, истаивал, исчезал под взглядами первого секретаря, но, честно говоря, и при Абдуле Гафарзаде он не выглядел вполне достойным этого кабинета, был не в полном величии и, самое главное, сам это осознавал. Фарид Кязымлы в таких делах не был ребенком, он понимал: Абдулу Гафарзаде стоит только захотеть, и он запросто сгонит Фарида Кязымлы с кресла, выгонит с хорошей работы, потому что у Абдула Гафарзаде были свои люди, добрые приятели и в Центральном Комитете, и в Москве. Говаривали (правду или неправду - кто знает, но ведь говаривали!...) что кольцо, подаренное кому-то Абдулом Гафарзаде, теперь на пальце у Галины, дочери Леонида Ильича Брежнева. Как попало колечко на великий палец - Фарид Кязымлы не знал, потому что в сравнении с высоким полетом кольца Фарид Кязымлы был слишком маленьким человеком.
Абдул Гафарзаде опять улыбнулся:
- Не распорядишься...
- Я не распоряжусь - секретарь распорядится! Пошлет тебе и бульдозер, и компрессор! Кто станет перечить секретарю?
- Если бы секретарь хотел распорядиться, все десять лет распоряжался бы, правда?! Да что-то он не очень распоряжается... Слышал, как у него в брюхе урчало, будто завод работает.
- Плохо ты его знаешь... Видал, как он на меня смотрел? Старый волк!
- Волк пусть волком и будет... А мы что, зайцы, что ли?
Абдул Гафарзаде говорил не столько в осуждение секретаря, сколько в предупреждение Фариду Кязымлы. Пока он говорил, неожиданно вспомнил давний случай: веснушчатое рыжее лицо зубного врача Наджафа Агаевича, его ярко-рыжие как петушиный гребешок волосы, брови, ресницы встали перед глазами...
- Вы же были друзьями с секретарем, - сказал Абдул Гафарзаде, - что случилось? Кошка между вами пробежала?
Фарид Кязымлы, уперев локти в стол, обхватил ладонями маленький подбородок и посмотрел в серые глаза Абдула Гафарзаде; внимательно глядя в эти глаза, Фарид Кязымлы почему-то всегда волновался, долго не выдерживал холода серого взгляда.
- С ним разве можно дружить? - спросил он. - Кто ему может быть другом?
- Но ведь ты оказывал ему такое уважение!...
От этих слов Фарид Кязымлы как будто слегка пошатнулся, убрал от лица руки, откинулся на спинку мягкого кресла, махнул рукой:
- Да ну, ты говоришь как ребенок!... Разве он уважение понимает? У тебя, кажется, ум стал как мой... Да ему хоть море уважения, а если он сочтет целесообразным, в минуту тебе голову отрежет, выкинет и не охнет! Посмотришь старый человек, с утра до вечера у него живот урчит, но на самом деле это волк, волк, и к тому же бдительнее гуся!...
Абдул Гафарзаде все улыбался, веснушчатое лицо, ярко-рыжие волосы, брови, ресницы Наджафа Агаевича, зубного врача, все стояли у него перед глазами. Это случилось несколько лет назад, и за прошедшее с того момента время никто, в том числе и Фарид Кязымлы, не узнал (пока не узнал, потому что когда-нибудь, наверное, узнает! - а может, и вовсе никогда не узнает...), что сотворил Абдул Гафарзаде с этим более бдительным, чем гусь, человеком - первым секретарем районного комитета партии, уважаемым М. П. Гарибли...
