Михаил Бубеннов - Белая береза
XXIV
Добровольцы-разведчики пошли искать на Вазузе брод. Остальные люди, сбиваясь в кучки, расположились на отдых вдоль берега.
Недалеко от обрыва лежала вывороченная бурей толстая ель, припахивающая гнильцой и плесенью. Падая, она вырвала вместе с корнями и поставила торчмя большой пласт дерна. Андрей сел у комля ели, откинув голову на засохший дерн, перевитый жгутами корней, и почему-то, прикрыв глаза, попытался вообразить бурю, что прошла над здешним лесом. "Какое ведь дерево вырвало из земли!" - подумал он, и ему еще больше, чем в пути, стало жутко от своих дум о смерти.
- Ты посиди здесь, - наклоняясь над ним, сказал Юргин. - Я пройдусь по берегу, поищу наших ребят.
- Я посижу, - безучастно согласился Андрей.
Сколько он просидел у поверженной ели, Андрей не помнил: вновь он был в том странном состоянии полузабытья, в каком находился, когда прятался с Юргиным в кустарнике. Перед ним мелькали, точно при вспышках молнии, то немецкие танки, то убитые, то белые голуби над родной Ольховкой, ярко озаренной неугасимым светом белых берез... И один раз он даже отчетливо услышал вопрос отца: "Обратно? А скоро ли?"
Рядом раздались голоса, хруст веток и сухой травы.
- Сидишь? - спросил Юргин. - А я вот наших ребят встретил. Дружков закадычных! Следом за нами плелись, только сейчас подошли.
- Да какая с ним, дылдой, ходьба? - возмущенно заговорил Семен Дегтярев, ощупывая в темноте ель, чтобы присесть на нее. - Одна маята! Под каждым кустом, дьявол, садится! А ты жди его!
- С такого страху небось и любого прохватить может! - без обиды возразил Умрихин. - Не дай и не приведи господи видать больше такое!
Умрихин устроился рядом с Андреем у комля ели. Присел и Юргин. Все закурили. В эту минуту Андрею показалось, что в их жизни не произошло никаких перемен, что они сейчас - на обычном привале. Но тут же он вспомнил о Мартьянове, Вольных, Глухане и спросил тихонько и задумчиво:
- Что же, это и все наше отделение теперь?
- Выходит, так, - вздохнул Умрихин. - Всех, кажись, побило. Ладно, что мы еще вырвались оттуда...
- Как выбрались-то? - спросил Юргин.
- А лучше и не спрашивайте, товарищ сержант! - ответил Умрихин. - Как выбрались из этого пекла - и теперь не вспомню. Нечего сказать, приняли страстей! И как только уберег меня господь от смерти, а? Кругом ведь так и косило! Просто чудо, что унес ноги!
- А в бою ты ничего действовал, подходяще, - сказал Юргин. - Вроде бы не боялся. Вот когда, скажем, танк бил...
- Танк? Это какой?
- Ну, что с Семеном мы подшибли.
- А я... что же... был там?
- Да ты что? А танкиста кто сшиб?
- Я? Хм!.. - Умрихин заворочался в темноте. - Ты гляди, как я действовал, а? - подивился он искренне, а затем добавил: - Понятно, я действовал! Ну, не упомнишь же все! Такая буча!
Внизу, на реке, закричали негромко:
- Пошел, не бойсь!
Началась переправа.
- Пошли и мы, - поднимаясь, сказал Юргин.
У берега трещали кусты ветельника, хрустела галька, - двигались повозки, наугад спускались с обрыва солдаты. На перекате слышался сдержанный говор, плескалась черная, как смоль, вода.
Перейдя на восточный берег Вазузы, Озеров сам начал руководить переправой. Он все время торопил людей. Изредка на мгновение вспыхивал его фонарь, и свет его, падая на речку, мелкими блестками растекался по встревоженной, беспокойной стремнине.
Когда речку перешла последняя группа солдат, капитан Озеров справился:
- Теперь все?
Бойцы начали оглядываться.
- Все!
- Пошли!
Но тут выступил вперед Матвей Юргин:
- Погодите, один отстал!
- Кто это?
- Боец один. Где же он? Куда он делся? Он же шел за нами! - Юргин присел, чтобы лучше присмотреться к реке, волнуясь позвал: - Андрей, где ты? Андрей!
XXV
На всю жизнь Андрей запомнил эту ночь.
Когда товарищи начали переходить реку, он приотстал и задержался у берега. Снимая сапоги, он присмотрелся к реке, и тут будто скребницей шаркнули по его спине. Быстрая стремнина проходила мимо в кромешной мгле, разделяя мир надвое: один - на этой, другой - на той стороне. Мир на этой стороне теперь был страшен для Андрея, но все же давно знаком и пройден насквозь; мир на той стороне загадочен, наполнен таинственной тьмой, какую редко встретишь на земле, и в ней дрожат совсем неземные огни. Река Вазуза была теперь рубежом, разделявшим надвое не только мир, но вместе с ним и его жизнь. Что ждет его за этой рекой? Андрею показалось, что позади опять очень внятно раздался голос отца: "Обратно? А скоро ли?"
Андрей не думал отставать здесь от своих однополчан - в душе своей он был уже солдат. Он лишь боялся того, что случится с ним впереди, и потому невольно задержался на берегу. Услышав голос Матвея Юргина, он встрепенулся, схватил сапоги, разом вскочил и бросился в смолевые воды Вазузы. Он торопился, шумно дышал, двигая ногами, а у самого стержня запнулся о камень на дне и упал, оглушив себя плеском воды. Поднявшись на ноги, он еще более заторопился и второпях забрал сильно влево, где был большой омут...
Услышав сильные всплески на реке, Матвей Юргин вновь крикнул:
- Андрей, это ты?
Андрей кое-как выбрался на берег. Не отвечая, он полез на обрыв, раздирая кусты ивняка. Он вылез, с хрипом двигая широкой грудью. С его одежды стекала вода. Только передохнув, он сказал устало и сумрачно:
- Чего ж ты... кричишь тут?
- Как - чего? А что ты отстал?
Андрей отряхнул руки и, сдерживая дрожь, ответил:
- Мало ли отчего... Сапог вот потерял!
Солдаты подступили к нему ближе.
- Сапог? Тьфу, вот угораздило!
- Это как же помогло тебе?
- В омут попал, - все так же сумрачно пояснил Андрей. - Глыбь - во! Едва вылез.
Подошел Озеров. Осветив лицо Андрея фонариком, он сразу узнал его, переспросил:
- Ты что, сапог потерял?
- Я так пойду, - сказал Андрей смущенно.
- Зря все же потерял, - пожалел Озеров. - Теперь у нас ничего нет, беречь все надо. Как же быть? Застудишь ведь ногу, а?
- Застудит, - сказал Юргин. - Да он еще весь мокрый... Вон какой!
- Тогда стой, брат, раздевайся! - приказал Озеров и обратился к солдатам: - У кого, товарищи, есть что-нибудь лишнее?
Солдаты быстро надавали Андрею необходимой одежды. Но свободной обуви, конечно, не оказалось, пришлось обвязать левую ногу портянками да куском плащ-палатки. Надев все сухое, Андрей быстро согрелся, и ему стало так хорошо, так приятно среди однополчан, как еще не было никогда. "Свои все, - подумал он растроганно. - Как семья одна..." И он пошел от Вазузы, все больше и больше радуясь теплу в себе и тому ощущению, что вокруг него близкие, почти родные люди.
И тут Андрей подумал, что их полк, хотя и понес большие потери, все же продолжает жить. Андрей был так обрадован этой мыслью, что в его душе быстро стало гаснуть чувство обездоленности, какое мучило его до реки. Шагая в толпе однополчан, он теперь уже не вспоминал картины разгрома и смерти и не думал о том, что ждет его впереди, за бескрайней ночью, кое-где освещаемой мертвыми огнями.
Он шел на восток, думая о жизни.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Птицы покидали родные места гнездовий. Проходя по лесам, полям и болотам, осень безжалостно гнала их на чужбину, не давая отдыха в пути. В просторной вышине слышались печальные клики журавлей. Утки табунились на озерах. Черные тучки скворцов, подхваченные ветром, высоко мельтешили над осенней землей.
В Ольховке хорошо было слышно, как шла бомбежка близ Вазузы, а затем временами стало доносить приглушенный гул орудийной пальбы. Ерофей Кузьмич знал, что немцы миновали деревню стороной, по большакам, и сразу понял: у реки начался бой. Много раз выходил Ерофей Кузьмич на крыльцо и напряженным темным взглядом всматривался в даль востока. Лицо его каменело от тяжелых раздумий.
В доме установилась кладбищенская тишина. У всех валилась из рук работа. Все сидели по углам или бродили молча. Украдкой друг от друга, с тоской смотрели на восток.
Марийка крепилась больше всех в доме и больше всех страдала. Весь этот день, наполненный шумом листопада, она жила, со страхом прислушиваясь к тому, что говорило ей сердце.
Под вечер Ерофей Кузьмич спохватился: надо было надежно прикрыть от чужого глаза яму под рябиной, где утром еще спрятали зерно и лишнее добро.
- Горе-то горюй, а дело делай, - заговорил он с семьей. - Того и гляди, немцы нагрянут. Надо яму получше прикрыть.
Алевтина Васильевна, ослабевшая всем телом после проводов Андрея, сидела на лавке, привалившись к косяку окна. Не отрывая усталого, тоскующего взгляда от неясной лесной дали, прошептала:
- Чего же, сходили бы...
- Пошли-ка! - сказал Ерофей Кузьмич, оборачиваясь к Марийке и Васятке. - Прикроем - и душе покойнее.
Вышли на огород. За сараем недавно наспех были свалены три воза ржаной соломы, полученной на трудодни с колхозного гумна. Этой соломой и решено было прикрыть яму. Ерофей Кузьмич и Марийка носили солому, поддевая ее большими охапками на вилы, а Васятка, на лету подхватывая граблями навильники, ловко укладывал их в омет и утаптывал ногами. Через полчаса работы, поднимаясь все выше и выше, он начал доставать багряные гроздья ягод с верхних ветвей рябины.
