Воровская сага в 4 частях: Бродяга. От звонка до звонка. Время – вор. Европейская гастроль - Заур Магомедович Зугумов
Видно, он был болен мусорской проказой. Иначе как можно было понять умного и образованного человека, опускающегося иногда до уровня дегенерата?
Но, говоря откровенно, хоть это и был враг, но враг умный и воспитанный, в отличие от прочих скотов, которые издевались надо мной и днем и ночью. К слову сказать, хоть я и попортил им немало крови и мой арест не принес его группе желаемого результата, все же Рашид ни разу не дотронулся до меня и пальцем. Кстати, еще один человек заслуживает нескольких лестных слов в этой связи в свой адрес — это следователь Доля. Все же остальные ничуть не брезговали подобного рода занятиями. Когда им представлялась такая возможность, из-за своей тупости и служебной некомпетентности они вымещали все свое зло на нас. Такая уж это порода людей, они совсем не редкость и сейчас в правоохранительных органах страны.
Рашид не обращал на меня никакого внимания, как бы давая понять своим поведением, что мне предоставляется возможность немного прийти в себя и поразмыслить над превратностями судьбы, тогда как сам при этом сидел с абсолютно отрешенным видом. Он листал какой-то журнал с видом пациента, ожидающего приема личного массажиста. При моем появлении он как бы нехотя приподнял голову, поздоровался довольно-таки учтиво и вновь уткнулся в литературу.
Я, когда меня ввели в этот кабинет, первое время боковым зрением еще наблюдал за ним, но, когда догадался о причине его молчания, решил заняться собой и привести свои мысли и внешний вид, насколько это было возможно, в порядок. Но не успел я подумать о том, что пауза вроде уж слишком затянулась, как неожиданно начатый и так же неожиданно прерванный монолог этого бесспорно образованного легавого застал меня буквально врасплох.
— Знаешь, Заур, — начал он, — был такой гелиопольский жрец, большой знаток истории, так вот он говорил, безусловно рассуждая цинично, а в те времена это считалось нормальным, что «если человека долго бить, он сделает все, что покажется немыслимым его потомкам».
Я молчал, прекрасно понимая, куда он клонит, ожидая, что он скажет что-нибудь еще, но он по-прежнему весь ушел в чтение журнала, как бы вообще меня не замечая. Глядя на него без стеснения в упор, так чтобы он почувствовал на себе мой пристальный взгляд, я прикидывал, насколько глубоко он изучил мое личное дело, а что он в нем копался, у меня уже не вызывало никаких сомнений.
Так в молчании прошло некоторое время, пока в кабинет не заглянул вертухай местного КПЗ.
— Что-нибудь нужно, уважаемый? — спросил он у Рашида.
— Да, — на секунду оторвавшись от чтения, будто он сверял по таблице номер своего лотерейного билета, надеясь на выигрыш, подняв голову, ответил он, — уведите, пожалуйста, арестованного.
Через несколько минут, сухо попрощавшись с Рашидом, я был вновь водворен в ту же камеру, откуда меня вывели час назад на допрос. Выходя из кабинета, я окончательно понял, какую тактику выбрал этот мусор. Ну что ж, подумал я, поживем — увидим, у кого нервы крепче да и фантазии побольше.
В лице подобного рода легавых, как Рашид, я привык всегда видеть если не джентльменов, то, на худой конец, людей воспитанных, с которыми можно было играть в порядочные игры, зная, что они всегда играют по правилам.
Хотя наши органы правосудия такими людьми особо похвастаться никогда не могли и не могут, но, к сожалению, будущее показало, что я ошибся в своей оценке. Что же касалось тех легавых, которые встретились в течение этого дня и ночи на моем пути, то ничего нового в их методах допроса и поведении я не увидел.
В какие только истории в своей бурной молодости я не попадал, в каких только жизненных передрягах мне не довелось побывать, каких только умудренных опытом оперов я не встречал за это время, так что меня трудно было уже чем-то удивить или тем более застать врасплох. Я уже, наверное, пожизненно привык быть постоянно на стреме, никогда не расслабляясь.
Но мне не давало покоя слово «труп». Было ясно, что на меня вешают убийство, но к чему тогда весь этот маскарад? Я знал, что наши мусора далеки от школы актерского мастерства Петровки или Крещатика, зачем же им понадобилось без надлежащего опыта вести подобную игру со мной, человеком, который, и они хорошо это знали, окончил академию воровских искусств, причем не в Дагестане? Здесь было что-то не то, что-то серьезное, но что?
Всю эту ночь я почти не сомкнул глаз. Этот вопрос неотступно возникал передо мной, когда я хотел на время отключиться. Да и кумар в полной мере давал знать о себе. Я, конечно, старался не подавать виду, зная, как мусора могут сыграть на этом, но у меня это получалось с трудом.
Так в думках да в ломках и просидел я до следующего утра, забившись в угол камеры, впервые в жизни не имея даже понятия, в КПЗ какого города нахожусь в данный момент. Это было что-то новое в моей жизни и вносило в нее некоторую оригинальность бытия.
В коридоре послышались движение и суета, обычные в утренние часы в заведениях, подобных этому. Я даже представлял, что там сейчас происходит, но к моей камере никто не подходил и даже около нее не останавливался. Вывод напрашивался сам собой: меня должны скоро выдернуть, на меня в этом заведении разнарядки нет.
И я вновь не ошибся. Как только прошел завтрак, а мне было слышно, как баландер собирал миски, за мной пришли те же два моих ночных провожатых земляка. При свете дня я успел разглядеть их получше. Это был очень популярный на Кавказе вид ослов; их внешность и характерные данные слишком хорошо известны любому, поэтому, думаю, не стоит обременять читателя их описанием.
На улице нас ждала целая свита из легавых и почему-то две машины. Вторая, подумал я, привезла кого-то. Знал бы я тогда, кого она привезла, не поверил бы своим глазам! Меня затолкали на заднее сиденье одной из машин, защелкнули на запястьях наручники, и я вновь
