Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин
«Подойти? Не подойти? – гадает Гаврила. – Ремезу-то не помог!»
Топор, звеневший ровно и ненадсадно, сбился и зачастил. Видно, песне его помешали большие заботы. Не просто от них отряхнуться. Да и сосне нескоро ещё стать корабельной мачтой.
Князь сел и задумался, закрыл глаза. Тоскливо это – жить на земле с закрытыми глазами. Красот её не увидишь. А ведь хороша земля-то! Хоть и немало на ней всякой нечисти. Зело хороша!
29Ревизор, поджарый и хмурый, из мужиков выслужился. Отца, крепостного князей Долгоруких, забили палками до смерти. Мать, последние недели дохаживая, кусошничала и упала на проезжей дороге. Её переехал пьяный приказчик. Утром, окуривая перед службой храм, дьячок увидал под иконою пресвятой девы тёмный свёрток. Кинулся, думал щедрое чьё-то подношение. Но, развернув покрывало, похмельно выпучил глаза: «Во дева-то, ешь-моешь, чо опять сотворила!».
Принёс подкидыша попу. Тот принял соломоново решение: ты нашёл, тебе и отцом быти.
– Стар я, батюшко! Забыл уж чем баба пахнет!
– Тут не баба, Евлампий! Тут сама богородица, – грешно крякнул нестарый ещё иерей и записал младенца Девкиным...
Ворчал, жаловался дьячок, потом привязался к младенцу и благодарил судьбу за находку, хотя пришлось на крестины раскошелиться.
Федька рос, как на опаре. Грел сердца стариков ясной младенческой улыбкой. Годы тихие пролетели, и названные родители велели сыну своему долго жить. Он и живёт, хотя не раз в солдатах судьба висела на волоске и, видя смерть неминучую, взвыл отчаянно: «Пронеси, господи!». Четырежды был ранен, но выжил, за храбрость чины выслужил. Теперь вот, по воле самого государя, летит в Тобольск творить строгий и справедливый суд.
Царского посланца никто не встречает. Город буднично деловит, в меру хмелен. На дороге, словно столб каменный, выбодрился плешивый мужичонка.
– Жить надоело? – усталый ямщик огрел бедолагу кнутом.
Мужичонка повёл лопатками и, выставив перед собой палец, замотал сияющей на солнце лысиной:
– Неее сой-дууу! Я путя свои-ии зна-аюю! – палец почти упёрся кореннику в глаз.
– Вот и поспей с такими вовремя! – ямщик оттащил гуляку в сторону, но тот снова встал на дороге.
– Путя мои-ии пра-аведныыы! И-ик!
Ямщик сбросил его в сточную канаву, но мужичонка, грязный, мокрый, с пятном на лысине, юрко выполз чуть ли не под копыта коренника.
– Не сойдууу... Не жел-лаю! Потому как путя мои ис...тин-ты! – вцепившись липкими руками в постромки, он волочился за бешеной пристяжной. Та взбрыкивала и норовила достать его задним копытом.
– Стой! – майор толкнул ямщика в спину, выбрался из коляски. Давнее вспомнилось. Отец незадолго до смерти так же вот за лошадьми волочился. Отец был дюж и кроток, этот мужичонка тщедушен, но гонорист.
– Подыми! – командует он майору. – Не видишь, кто перед тобой?
– Кто ж ты? – Девкин раздвинул в скупой улыбке жёсткие обветренные губы.
- Князь помоек тутошних, Никола Рушкин. А ты хто, сказывайся! – мужичонка мотался, как маятник, с худой, затрапезной одёжки его стекала коричневая грязь.
«Экой настырный!» – с невольным одобрением отметил майор.
– Майор я, Фёдор Девкин. Служилый человек.
– Служил-лый, – Николка соскрёб с узкого лба шмат грязи, размял в ладошке. Служи-илый! Ишь ты! Тада служи. Веди атамана в кружало. Не медля штоб!
– Повинуюсь, – без лишних слов подчинился майор.
– Фёдор Лексеич! – проворчал старый ямщик. Видать, с барином не чинился. – Ловко ли с пьянчужкой по кабакам шляться? Майору-то... зазорно поди.
– Майору зазорно, Девкину Федьке в самый раз.
Ревизор сбросил с себя камзол, треуголку, напялил лоснящийся кафтан, заношенную шапчонку, привесил к поясу чернильницу, заложил за ухо перо.
– Я скоро, дядя Матвей! – словно бы виноватясь, пообещал солдату.
– Ххэ! – изумился Рушкин. – Майор солдату решпект делает! Врременаа!
«Этот солдат мне ближе отца родного! Не раз от смерти спасал» – хотел возразить пьянчужке майор, нот лишь усмехнулся:
– Уж не майор, ярыга! Не видишь, что ли?
– Ну, стало, и я не бродяга! Веди! – гаркнул Николка.
Кабак «Сударушка» закрыт на три замка. Но Рушкин с улицы вход миновал. Выдернул доску в заборе, полез в ограду.
– Ишь ты! – втискиваясь в узкий лаз, дивился Девкин. – Ну и пронырь!
– Атаман мест тутошних, сказано же! – самодовольно ухмыльнулся Николка. – До моих чинов дослужишься – тоже вызнаешь.
– Упаси бог! – искренне ужаснулся подобной возможности майор.
– Робеешь? Ну, стало, сроду тебе в чинах не бывать!
Майор шарил по стене зоркими птичьими глазами – дверей, однако, не обнаружил. Ступив на узкую подле стены плаху, Девкин опрокинулся с неё вниз и, упав, набил на лбу шишку. За ним ловко спрыгнул Николка.
– Оступился? Экой тюхтя! Ровно и не майор! – осудил Николка, прижавшись к нижней стене; чьи-то волосатые руки втянули его внутрь. Перед бродяжкой почтительно склонился мордастый, диким заросший волосом кабатчик.
– Алексей Михалычу поклон низкий!
Николка погрозил ему бровями.
– Не бруси! Имя моё забыл, что ль? Живо напомню.
