Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Он глядел на учителя, чувствуя себя прокурором, держащим речь перед судом присяжных.
– Как и что, по-вашему, я смогу нарисовать коричневым и черным? Господин Пренсто, как же вы могли сделать такое?
В руках у Пренсто появился маленький блокнот.
«Яркие цвета коварны, – написал старый художник. – Их следует использовать с осторожностью. Рембрандт мог сделать полумрак светящимся изнутри. Учись делать то же самое».
– Но ведь я не Рембрандт! – заорал Анри, прочитав записку. – Я не хочу рисовать, как Рембрандт! Рембрандт – это прошлый век…
Пренсто тем временем вернулся к своему мольберту. Анри со вздохом выдавил на палитру немного темно-коричневой краски и принялся за работу.
Минуло еще несколько счастливых недель.
Время летело стремительно. В окна стучали тяжелые капли унылого дождя, но в студии было тихо, тепло и уютно. Конечно, коричневый цвет и его оттенки вряд ли считались самыми красивыми цветами на свете, однако даже от такого рисования можно было получать удовольствие. Это напоминало игру на рояле в нижнем регистре – все лучше, чем не подходить к инструменту вообще…
Изредка Анри появлялся возле мольберта мастера и отчаянными жестами и взглядом выпрашивал у него капельку яркой краски.
– Господин Пренсто, ну, пожалуйста, дайте мне немного желтого! Мне без него не обойтись. Взгляните сами.
И всякий раз художник поднимался со своего места и шел внимательно исследовать холст ученика, после чего возвращался к своим краскам, выбирал нужный тюбик и осторожно выдавливал микроскопическую каплю желтой краски на палитру Анри.
После этого у него в руках появлялся неизменный блокнот. «Желтый – самый коварный изо всех цветов. Его не должно быть слишком много – это как тарелки в оркестре».
Пока Анри читал, гладко выбритое лицо старика неизменно расплывалось в широкой улыбке, но через какое-то мгновение сеточка морщин в уголках глаз совершенно разглаживалась. Затем, решительно тряхнув головой, он возвращался к мольберту.
Незадолго перед Рождеством Пренсто серьезно заболел. Графине он написал, что вынужден уехать из Парижа. Что же касается Анри, то юноша достаточно силен, чтобы приступить к академической подготовке в качестве портретиста, для чего ему следует поступить в мастерскую какого-либо известного мастера. Профессора Бонна, например.
– Может быть, тебе все-таки лучше заниматься дома? – предложила мать, дождавшись, когда Анри прочитает письмо. – Мы могли бы оборудовать одну комнату под студию.
– Но, мама, как ты не понимаешь, – горячо возразил сын, – это же совсем не то! Ты только подумай, как будет замечательно, если я поступлю учиться к такому великому портретисту, как Бонна!
– Да, но ты не боишься, что твое появление в его мастерской может оказаться не совсем удобным? Тем более сейчас, в разгар учебного года?
– Но если я не стану его учеником, то как вообще тогда я превращусь в портретиста? Ведь не могу же я всю жизнь рисовать одни гипсовые статуэтки! И к тому же, – понизив голос, добавил он, – возможно, там мне удастся завести друзей.
При этих словах сердце графини сжалось, а на глаза навернулись слезы, но она постаралась не выдать своего волнения.
– Возможно, – кивнула она, – но я на твоем месте не стала бы всерьез на это рассчитывать. Обычно молодые люди дружат компаниями, а к новичкам относятся весьма настороженно. К тому же ты довольно застенчив в незнакомом обществе, а люди склонны принимать застенчивость за высокомерие. И еще. Тем юношам, скорее всего, уже по двадцать лет, а тебе нет даже восемнадцати. Если ты не найдешь с ними общего языка, они даже не будут пытаться тебя понять, – с мольбой в голосе закончила она.
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. – Его огромные карие глаза глядели на нее с невыразимой тоской. – И мне тоже страшно. Но ведь не могу же я всю жизнь просидеть дома, прячась от людей!
Заложив руки за спину, профессор Леон Бонна совершал обычный обход мастерской, прохаживаясь среди рядов мольбертов и время от времени останавливаясь, чтобы взглянуть на холст того или иного ученика.
– Портретная живопись, – вещал он, обращаясь к классу, – это не только самое благородное из искусств, но и наиболее выгодное занятие с материальной точки зрения. Чтобы стать успешным портретистом, вам необходимо усвоить несколько правил. Если ваш заказчик человек активный и деятельный – ну, например, генерал, промышленник, государственный деятель, – то его надлежит изображать стоящим во весь рост, как Наполеона. Лицу при этом придается волевое, суровое выражение. Если же клиент занимается умственным трудом – ученый, писатель или лицо духовное, – то его следует запечатлеть сидящим, рука поддерживает подбородок, лицо одухотворенное, задумчивый взгляд. Как на моем портрете кардинала Лавижери.
Анри весь сжался на низеньком складном стульчике, нанося кистью неуверенные штрихи. Он нервно поглядывал на застывшую натурщицу, выверяя пропорции при помощи большого пальца. Что Бонна скажет сегодня? Неужели снова будет глумиться и насмехаться, на потеху всего класса?
– Но в любом случае, – продолжал художник, вальяжно раскинув руки, – техника остается одна и та же. Сначала вы делаете набросок, а потом наносите основные тени сырой умброй. Сырой умброй, всем ясно? – Он неожиданно повысил голос. – И ничем другим. Пусть импрессионисты и им подобные невежды кладут в основные тени синий или фиолетовый. Вы будете использовать исключительно сырую умбру!
Наконец он остановился у мольберта Анри и, нервно теребя жиденькую козлиную бородку, прервал лекцию, чтобы бросить беглый взгляд на холст. В комнате повисла напряженная тишина. Сейчас начнется представление.
– Ну и что это такое, по-вашему? – Профессор начал с легкой иронии. – Если вы считаете, что это картина, то я вынужден вас разочаровать. Вы глубоко заблуждаетесь. – И затем рявкнул в приступе гнева: – Знаете, как это называется? Мазня!
Дружный смех аудитории потряс стены.
– Зачем вы вообще упорно сюда таскаетесь? – продолжил Бонна, дождавшись, когда всеобщее веселье поутихнет. – Вы что, дружок, всерьез рассчитываете стать художником? Сколько раз мне повторять, что вы слишком высокого о себе мнения: таланта у вас ни на грош. У вас напрочь отсутствует чувство прекрасного. Хуже того, у вас извращенное представление о красоте. Вам не дано быть художником, и большее, что вы могли бы сделать в этой области, так это сидеть дома, тем самым избавив меня от необходимости любоваться вашей дурацкой мазней!
Бонна хотел добавить что-то еще, но просто пожал плечами и отошел. Вскоре он взял с вешалки цилиндр, накинул пальто и отбыл.
– Пятиминутный перерыв, – объявил нараспев смотритель, захлопав в ладоши.
Стоящая на подиуме натурщица встряхнулась и накинула на плечи грязный
